дей где-то ещё впереди!
Егоров всё-таки умудрился посмотреть по сторонам более пристально и совершенно неожиданно увидел, что они уже на стороне неприятеля, вот ведь эти большие дома, которые ещё с вечера были заняты немцами. Значит, подвинулись вперёд весьма основательно…
– Сюда, сюда!.. – крикнул Злочевский.
Они вскочили в ворота какого-то дома.
– Вот сюда, в эту дверь, в нижнем этаже. Смелее!
Вскочили и увидели Смеляка, Прохоровича, редактора, Ураганова, Гаврюшина и ещё целый ряд командиров. Связисты, очевидно, только что установившие связь, сорванными голосами «давали пробу».
Смеляк в фуражке, но с расстёгнутым воротником гимнастёрки, что-то говорил Прохоровичу и в азарте порывистыми движениями сбивал свою фуражку всё больше и больше на затылок. Вероятно, что-то очень важное говорил он Прохоровичу, так как комдив был очень серьёзен, внимательно слушал Смеляка и неодобрительно покачивал головой.
Егоров подошёл, обратился к Прохоровичу:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к капитану Смеляку!
Смеляк обернулся. Увидел Егорова.
– Здесь? А люди твои где?
– За исключением караула – все здесь!
Смеляк повернулся к Прохоровичу.
– И всё-таки, Франц Иосифович, я решил! Много людей туда гнать не надо, а эти, то, что есть, сделают всё, что надо. И будет хорошо. И всё будет в порядке.
Прохорович подумал. Посмотрел внимательно на Смеляка.
– Значит, музыкантами сделаешь? Ну ладно! Это хорошо, что ты веришь в них, в их боевые качества!
– Верю, верю, Франц Иосифович! – Смеляк резко повернулся к Егорову и сказал: – Ну, давай-ка твоих людей! А ещё лучше – пойдём к ним сами, поговорим. Там говорить будет спокойнее. Попроще!
Они подошли к группе музыкантов, стоявших у входа в комнату, и Смеляк показал им рукой молча выйти в коридорчик. Встали вокруг Смеляка и приготовились слушать его.
– Так вот, товарищи музыканты! – начал свою речь Смеляк. – Вы знаете, что я люблю музыку и, следовательно, музыкантов. Я очень хотел бы всех вас уберечь от всех тех, безусловно, страшных и, безусловно, опасных и печальных возможностей, которыми изобилует война! И по возможности старался уберечь! Но сами вы понимаете, что бывают моменты, когда невозможно обойтись без жертвы и сегодня, вот именно – сейчас, я вынужден пожертвовать и своим желанием и, может быть, вашей музыкантской специальностью, но вы в данный момент нужны как солдаты. Понимаете меня?
– И так ясно, без слов! – сказал всегда серьёзный, задумчивый Агафонов. – Мы всё понимаем и готовы выполнить любой приказ!
– Тогда перейдём к делу. Дело небольшое, но серьёзное. Надо забрать у немцев один домик, а до этого, сами понимаете, надо выкурить оттуда фашистов. Сколько их сидит в доме – неясно, но из дома из этого бьют из пулемёта и очень мешают нашим. А дом этот немного в стороне от нашего направления, и наши не могут укрепиться и оборониться с этой стороны. Смотрите, вот вам план: здесь рота Просвирина, а у него людей без того мало, да ещё повыбыло, словом, потери он несёт и домом этим заняться не имеет никакой возможности. Ясна задача? И надо сделать так, чтобы никаких потерь с вашей стороны не было! А то как потом играть будете?
– Понятно, товарищ капитан. Примем меры!
– Ну и хорошо! Дальше! Никого вам в помощь не даю! Не потому, что не хочу, а только потому, что некого, нет у меня никого кроме вас! Значит, сами действуйте! Где ваш старшина? Ах, здесь? Вот Королёв! Так вот, старшина Королёв, ты за старшего, конечно, давай смекай! Ты солдат бывалый, в переделках похлеще бывал! Учить тебя не надо! Помни только одно, действуй наверняка и людьми не рискуй. Понял?
– Так точно, товарищ капитан! – отчётливо и торжественно отвечал Королёв.
– Как с оружием? Автоматы в порядке? Патронов хватает? Если мало, то возьмите в пункте боепитания, чтобы запас был хорошим. И гранат, гранат побольше! Не стесняйтесь! А начальник ваш будет со мной. И учтите: очистите дом – пошлите связного к Просвирину, он вышлет в дом своих людей, дальше уж будет их дело, а вы сейчас же сюда, больше ни во что не ввязывайтесь и ни с кем не задерживайтесь. Если будут у вас пленные, с собой приведёте, никому их не передавайте, пусть это будет личный ваш счёт. Ясно?
– Ясно, товарищ капитан! Разрешите действовать?
– Ну, ни пуха ни пера! – Смеляк пожал руку Королёву и, подняв свои руки, сложил их в рукопожатие в сторону музыкантов. Егоров попрощался с Королёвым тоже и успел шепнуть музыкантам:
– Только без особого риска. Помните, что сказал вам капитан Смеляк!
Музыканты быстро выскользнули из коридорчика, нырнули в подвал, где был пункт боепитания, и в самом непродолжительном времени покинули двор. Ночная темнота поглотила их.
Плохо стало Егорову. Опять он остался один. Опять будто бы лишний в самом серьёзном, самом ответственном деле, каким является бой.
Но капитан Смеляк, вероятно, чувствовавший состояние Егорова, не дал ему задумываться и переживать. Адъютант полка Атаманюк подбежал к Егорову и передал ему распоряжение командира полка:
– Командир полка приказал вам быстренько проверить пункт сбора раненых, проверить, как идёт эвакуация с поля боя, и, приблизительно хотя бы, уточнить, сколько раненых приняла санчасть, пока темно, можно это сделать быстро, а то с рассветом быстро не побежишь! Знаете, где пункт?
– Где? Я не был там!
– В районе, где расположен батальон капитана Неверова. Там сразу. Это недалеко, метров пятьсот, не больше!
Егоров быстро пошёл на поиски пункта.
Искать пришлось недолго, и всё нужное он узнал быстро и легко. К его удовольствию, на пункте кроме сестёр был ещё и симпатичнейший военный врач Маринин.
Узнав, что Егоров прислан Смеляком узнать, как идут их дела, Маринин, улыбаясь, начал слегка поругиваться:
– Раненых много! А в санчасть отправили мало! Очень мало! Придут – перевяжутся и назад! Понимаете? Говорим, ты тоже ослабел! Тебе же надо всё-таки неделю хотя бы сил понабраться и подождать, пока кожа склеится, нет, я, говорит, автомат в руках держу крепко, а на живом-то мясо быстрее нарастает! И бегут опять в роты! Ну что сделаешь?
– А столбнячные-то уколы хоть делаете?
– Это-то мы во время перевязок делаем! Успеваем! Так что, в общем, ничем не могу содействовать! Тяжелораненых человек шесть–восемь было. Тех быстро в тыл полка, в санчасть отправили. А вот говорят, всё-таки убитых немало! Говорили солдаты, что офицеров много убито! Вы там не слыхали, кто?
– Да нет ещё, мне неизвестно! – отвечал Егоров. Но настроение его упало. Ведь он многих, вернее, всех командиров знал! И все они были ему симпатичны! Было бы невозможно представить любого из них убитым, не живущим среди всех этих замечательных людей, ежеминутно готовых отдать свою жизнь за Родину и страстно, беспредельно любящих свою Родину, жизнь во всех её проявлениях.
Начинало светлеть небо, и тише стал шум боя. Егоров дошёл до временного НП Смеляка, доложил ему о положении дел в санчасти. Смеляк слушал внимательно, а когда узнал, что подавляющее большинство раненых стремилось возвратиться в свои подразделения, пришёл в восторг!
– Ну, смотрите, товарищ полковник, какие люди! Ведь имеют все права уйти в санчасть, хоть немного побыть в более спокойной обстановке, но нет! Бегут назад! К своим, к опасностям! Нет на свете человека благороднее нашего солдата!
Прохорович немного охладил речь Смеляка.
– Всё это отлично, но надо немедленно выяснить, что теперь представляет собой полк. Сейчас дело уже ясно. Подразделения укрепляют позиции, надо заняться подсчётом! И скорее. Надо укреплять состав, надо добывать командиров. Давайте, Иосиф Степанович, команду.
Смеляк имел способность мгновенно загораться и так же быстро потухать, мрачнеть! Теперь он помрачнел и ответил:
– Капитан Варламов и Ураганов уже занимаются этим. А что потеряли многих и лучших, этого уже ничем не поправишь!
Егоров подошёл к начальнику артиллерии полка, высокому и молчаливому обычно, старшему лейтенанту Зелюкину и спросил у него:
– Известно уже, кто погиб?
Зелюкин тяжело вздохнул:
– Не о всех ещё известно, но кое-что уже знаем! Солдатенков погиб!
– Солдатенков? – не сдержал громкого вопроса Егоров.
Смеляк услыхал возглас Егорова.
– Да! Погиб наш Солдатенков! Не помогли ни мои наставления, ни речи Ураганова… Разве его удержишь? Понёсся вперёд и… остатков не собрать!
Выяснилось, что Солдатенков со взводом от своего батальона увлёкся, оторвался от своих, вскочил в подъезд одного из домов, и в этот момент в дом, кстати, небольшой, попал снаряд и Солдатенков оказался погребённым в развалинах этого дома. Дом этот, по плану Смеляка, брать не следовало, но не оставлять же комбата на вражеской территории, и батальон Солдатенкова совершил ещё рывок и взял территорию этого дома и заодно ещё пару домов! Видно было, что и Смеляк, и все остальные командиры тяжело переносят эту трагическую весть, все любили Солдатенкова, всем был мил этот весёлый, молодой, жизнерадостный комбат! Но для тоски времени не было, телефонная связь установилась полностью, аппараты зуммерили без остановки, бесконечно поступали сообщения, требования, уже организовали перевод КП из блиндажа, ставшего теперь уже «тылом», в этот дом.
А музыкантов всё не было, хотя бой уже совершенно стих!
Смеляк посмотрел на Егорова и совершенно спокойно сказал:
– А молодцы твои музыканты! И старшина твой, Королёв, молодчина! Ведь они всё сделали! Домик этот заняли, гарнизон был в доме – обезоружили и в плен взяли, и пулемёт, и автоматы, и патроны – забрали! Звонил Просвирин, благодарил! Только придётся им там до вечера посидеть, никого пока у Просвирина нет. Но к вечеру придёт пополнение и всё будет в порядке. Так что, Егоров, придётся тебе поупражняться в заполнении наградных листов. Кое-кого из твоих надо будет хорошо наградить. Дело они сделали большое, а самое главное – сделали то, что им даже и не положено делать! А они проявили и военную смекалку, и смелость, и отвагу! Да чёрт их знает! Просто молодцы!