– Ну в общем-то и не так уж много!
– Правильно! Но ты за них всё-таки отвечаешь! А у меня сколько людей? На сотни и сотни, да что там сотни, на тысячи больше! Ты своих людей можешь, если захочешь, в любой момент всех увидеть и своими руками перещупать. А мои люди? Я этого сделать не могу. Они в разных местах. И все мне дороги. И за всех я отвечаю и перед командованием, и перед их близкими, и, что самое главное, перед самим собой! Это же, учти, важнее всего! И вот если я начну так за всех переживать, то вернее всего, что командовать я уже не смогу! Буду всё время валерьянку принимать…
– А как же быть-то?
– Быть-то как? Верить людям, доверять им, не уменьшать их достоинств. А прежде всего – верить до конца. Чего ты сейчас боишься? Чем они тебя волнуют?
– Как же? Пошли в неизвестность. На вражескую территорию. Кругом фашисты, а о том, какие это фрукты, мы знаем. Мало ли что может произойти? И убить могут, и в плен взять могут! Как же не волноваться?
– А кто пошёл в разведку? Разве детишки? Разве необученные люди? Пошли туда орлы, соколы! Отборные молодцы, так сказать – воинская элита. Будь спокоен, каждому из них жизнь дорога так же, как и нам с тобой! А поэтому – губы распускать они не будут. И в плен им попадать неинтересно, другое дело – взять в плен. Ну а уж если и несчастие случится, значит, положение сложилось такое, что другого выхода не было. Но я-то вполне уверен в благополучном исходе. И тебе советую перестать волноваться.
И действительно, волнения Егорова были напрасными. Не успел Смеляк оказаться в районе знаменитой переправы через реку В*, как из темноты к нему подошли, будто бы из-под земли выросли, Бибчиков с двумя сержантами – из своего взвода.
– Разрешите доложить, товарищ майор? – хрипловатым голосом обратился он к Смеляку.
– А, Бибчиков! Вот, а ты волновался, Егоров! – отвечал Смеляк. – Ну, как там, Бибчиков?
Бибчиков доложил обстановку, из которой явствовало, что на участке моста через В* и выше, по улицам города, расположена довольно густая цепь войск, в которых преобладают румынские части, но есть и какая-то часть итальянцев и достаточно много чистокровных «арийцев», что, несмотря ни на что, чувствуют они себя довольно спокойно, вероятно, не ждут появления наших войск, что разведчики прошли достаточно далеко в город, побывали даже у постамента, с которого немцы стащили и отправили куда-то в Германию великолепный памятник Петру Первому, заложившему свой флот именно в В**.
– Все целы? – спрашивал Смеляк.
– Так точно.
– А где люди?
– Часть людей на том берегу подготавливает проходы для полка, а часть ещё в В**.
– Почему не вернулись вместе? Все?
– Очень интересное дело там, товарищ майор! Хочется доделать!
– Какое дело и кто разрешал?
– Дело вам покажем, а насчёт разрешения, то ведь это же входит в разведку!
– Хитро что-то, ну ладно, посмотрим.
Началась переправа. Полк скапливался на берегу, соблюдая полнейшее молчание.
Через небольшой промежуток времени, бесшумно подвинув полк ближе к домам, Смеляк дал команду к атаке, и полк устремился с криками «Ура!», «Бей фрицев!», «За Родину!» вперёд, в логово врага. Расчёт был верен. Немцы отдыхали. Перепуганные, взлохмаченные, в нижнем белье, они ошалело выскакивали из окон домов, из дверей, откуда-то из сараев, из небольших, очевидно, для проформы отрытых, окопчиков. Сдавались в плен они пачками, было много убитых.
– Далеко зарываться не будем! Прекращайте бой: закрепляйтесь! Устраивайтесь! – распоряжался Смеляк.
Полк действовал отлично. Это Егоров видел собственными глазами, правда, пока ещё недостаточно намётанными в воинском мастерстве. И это несмотря на то, что в составе полка было много новых людей. Сказалось то, что Смеляк умело распределял новичков между старослужащими. А теперь, после такого боя, новичков уже нельзя было причислять к этому разряду. Квартала на два вглубь прошли подразделения. Это значило – много солидных домов, это значило – подняться в какой-то степени вверх по проспекту, войти непосредственно в самый город по одной из главных городских магистралей.
Уже засуетились связисты, уже, пользуясь темнотой, сапёры начали спешно отрывать и строить блиндажи, ходы сообщений. Машин, весь мокрый, весь взъерошенный, мелькал тут и там и весьма толково убеждал «не жалеть земли», «рыть окопы полного профиля», «хочешь жить, рой глубже»!
Наконец в одном из погребов готов и блиндаж Смеляка. И вот он уже докладывает Прохоровичу о действиях своего полка. Разговор, видимо, ведётся в приятных тонах. Смеляк посмеивается, но заканчивает свою беседу с комдивом всё-таки старым мотивом:
– Ну а слева-то у меня слабовато! Надо бы моих друзей подвинуть! Да, да! Вперёд! Справа-то, кажется, более или менее благополучно! Да! Конечно, зацепимся и закрепимся. А мои следопыты ещё не вернулись! Да! Непременно, сейчас же доложу. Спасибо!
Да! Бой прошёл удачно. Почти без потерь убитыми. Да и тяжелораненых не было! Ни одного. А легкораненые, как один, остались в строю. Редчайшая удача при таком продвижении.
Проверив охранение, просмотрев все рапорта командиров батальонов, Смеляк уже собирался отдохнуть, как в блиндаж заглянули Бибчиков и Шахмаметов.
– Разрешите, товарищ майор?
– Ах, сюрприз? Прежде всего, все на месте? Все целы?
– Так точно! Задание выполнено! А дело наше здесь, около вашего блиндажа!
Смеляк, Ураганов, Варламов и Егоров вышли из блиндажа. Прямо около входа в блиндаж стояли три немецких орудия, в полном порядке. Около орудий стояло человек пятнадцать разведчиков. Все они немного сконфуженно улыбались.
– Это что же такое? – спросил Смеляк.
– Так что решили взять с собой, товарищ майор! – отвечал старшина разведчиков Ивлев. – Видим, орудия стоят, а около никого нет! Посмотрели, пощупали и повезли на руках. Думали, что немцы помешают, однако ничего! И снарядов несколько ящиков тоже прихватили. Что же добру-то пропадать? А потом интересно же ихними же снарядами, из их же орудий – да по ихним башкам. А? Из их же стволов? Разве не интересно?
– Постой, Ивлев! А где же был орудийный расчёт? Охрана-то была у орудий? – взволнованно спросил Смеляк.
– Расчёт, по нашему понятию, стало быть, отдыхал! Ну а охрану-то мы того…
– Что, привели сюда?
– Да хотели было привести, а он, болван, верещать начал было, ну Матякин ему хотел сначала было глотку заткнуть, да не удержался…
– Что же?
– Да маленько придушил…
Смеляк повернулся к Ураганову, Варламову.
– Ну, что вы скажете? Как это расценить? На руках чуть ли не целую батарею притащили? Волоком! Ну, братцы вы мои, спасибо вам! К орденам будем представлять! Что герои, то герои! Ничего не скажешь! Ещё раз благодарю!
Он пошёл пожимать руки разведчикам, а Варламов в это время вызвал начальника артиллерии Зелюкина, чтобы он занялся с орудиями и оформлял их в своё хозяйство.
Смеляк дошёл и до Егорова.
– Вот, друг ты мой! Волновался ты, беспокоился, а теперь видишь, какие это люди? Ты только представь себе положение, голыми руками вывезти три пушки со снарядами! Причём в буквальном окружении врагов. Сказать кому-нибудь – не поверят! Скажут – сказки говоришь! А сказка-то – перед тобой, и махорку курит! Вот дела-то какие! Ты можешь сказать, что в это время бой начался, что немцам не до орудий было в это время, только ты вспомни, бой-то начался значительно позже, и о том, что будет бой, они и не думали, и не предполагали. Достойны они доверия и уважения?
Потрясённый Егоров не знал, что и ответить.
– Каждый день новые качества у русского солдата открываются! И какие качества!
– Вот то-то и оно, Егоров! Нет на земле человека более достойного, чем наш советский воин!
Ну а спать не пришлось! Приехали Прохорович и Гаврюшин, заявили, что пробудут здесь весь день, до ночи, что им надо теперь же всё рассмотреть и прикинуть, ибо это продвижение на новом участке даёт возможность по-другому планировать действия дивизии, что результаты этого боя они должны доложить самому Ватутину.
Немного погодя в блиндаже появился и командующий артиллерией дивизии. Вместе с ним явились и начальник связи, и даже дивизионный интендант. И у всех нашлись важные дела, и никто из командиров штаба полка, перенесших тяжёлый бой и, конечно, очень нуждавшихся в отдыхе, хотя бы даже и в кратком, отдохнуть не смог, в том числе и Егоров, которому всю эту ночь бесчисленное количество раз пришлось повторять рассказ о том, как разведчики доставили в полк три немецких пушки.
А в предрассветный час, когда небо только что начало светлеть на востоке, немцы пошли в атаку. Это были ожесточённые, смертельные атаки, когда немцы и идущие под угрозой пули в спину румыны и итальянцы всеми силами стремились вернуть потерянные ими позиции. С большим трудом удалось удерживать Прохоровича от его намерения принять участие в бою. И оказалось, что присутствие «гостей», особенно командующего артиллерией, было весьма полезным. Быть может, именно благодаря его распорядительности артогонь был им организован такой, что атаки немцев в конце концов захлебнулись и им не только не удалось вернуть потерянное, но полк смог, правда, немного, но продвинуться ещё вперёд и овладеть пятью-шестью домами, расположенными так, что они давали в какой-то степени гарантию большей безопасности с фронта. Но потерь было много, и потерь тяжёлых, резко ощутимых! – погиб чудесный паренёк Коля Виноградов, комсорг полка, всегда весёлый, весь открытый людям, жизнелюбивый и брызжущий энергией. Несмотря на наставления Ураганова, он, конечно, был только в ротах и выбирал наиболее тяжёлые положения. Отбивая одну из яростных атак, он заменил тяжело раненного командира роты и, поднимая роту, вскочил на бруствер окопа с криком: «За родину!» – и тут же упал, сражённый пулей в грудь! Навеки вышел из строя замечательный по своим человеческим качествам командир роты ПТР старший лейтенант Белый, ему выжгло глаза. Белый, владелец великолепных, «жгучих» очей, любимец не только своей роты, а и всего полка, непоправимо ослеп! Тяжело контужен комбат третьего батальона капитан Неверов, с которым у Егорова установились тёплые, дружеские отношения. Егоров увидел его, доставленного пока на КП Смеляка, сидящим на скамеечке и недоумевающе посматривающим по сторонам. Какая-то растерянность, что-то беспомощно детское было в его взоре, и в соединении с его могучей фигурой, с его серебряной сединой это было до боли трагично.