В первом часу ночи, когда было совсем темно и даже луна не освещала израненные дома и вывороченные из мостовой трамвайные рельсы, на позиции Смеляка обрушился ураганный миномётный огонь. Люди прижимались к земле, но были готовы в любой момент встать и броситься в атаку. Но через двадцать минут огонь прекратился, наступила ошеломляющая тишина, и всё… немцы в атаку не пошли! А ещё через пять–десять минут раздались звуки радиорупора с немецкой стороны:
– Русские! Как вам понравился наш огонь? Гарантируем вам, что это удовольствие вы будете иметь более часто, чем вы ожидаете! Мы не будем попусту тратить жизни своих солдат и офицеров, мы просто будем вас выжигать и убивать издали! И мы советуем майору Смеляку, мы знаем его как одного из лучших командиров ваших полков, если он хочет жить сам и дать жить своим людям, использовать его позиционное преимущество и перейти к нам! У нас он получит справедливую оценку своих воинских качеств, его ждут давно им заслуженные погоны полковника, уважение, почёт и абсолютное доверие. И все ваши офицеры, все ваши солдаты будут в условиях, не сравнимых с теперешними вашими условиями. А комиссар Ураганов вместе со своими политработниками и единомышленниками может заранее вернуться к своим, назад. Видите? Мы говорим в открытую! Что вы хотите? Чего вы ждёте? Вы же видите, где наши войска! Неужели вы не видите, что Волга, та самая, которую вы называете «Волга – матушка-река», теперь наша, что ваша твердыня Сталинград, которую мы всё-таки, храня русские традиции, называем Царицыном, уже в наших руках. Недаром там ведёт операции наш знаменитый фон Паулюс! И хвалёный ваш Ленинград, а точнее Петербург, не сегодня, так завтра будет нашим! Повторяем! Не заблуждайтесь и спасите ваши души и жизни. Иосиф Степанович Смеляк, мы ждём вас! У вас тоже есть радио, отвечайте нам, сигнализируйте нам! Иначе – вам не жить!
Эту речь слышал весь полк. Затаив дыхание. Не пропустив ни одного слова.
– Ах, сволочи! Ну и сукины же дети! – слышался шёпот в окопах, в погребах. Красноармейцы реагировали на этот «призыв» весьма резко и своеобразно.
– Да! – сказал Ураганов. – Видать, здорово мы насолили им с В**, если они персонально тебя, Иосиф Степанович, приглашают к себе! Не иначе как в Берлине мы стали известными! Это здорово!
– Куда уж здоровее! – отвечал Смеляк. – Лучше и не придумаешь. Только вот что! – он подозвал Петровского, начальника артиллерии, заменившего убитого Зелюкина. – Засеки-ка ты их миномётные батареи, и успел ли ты засечь их вонючую рацию? Давай, рассчитай всё как можно более точно и проси дать им прикурить, но не нашими батареями, а дивизионной артиллерией, а те, может быть, и корпусной дадут!
Артиллерист только попросил разрешения подождать ещё одного миномётного обстрела, чтобы точнее установить координаты немцев, и не успел он закончить свою беседу со Смеляком, как начался обстрел. Этот обстрел был, пожалуй, яростнее первого, но и он не принёс урона полку. Люди закрепились, зарылись в землю и накапливали свою ненависть, свою ожесточённость к врагу.
А начальник артиллерии, молодой, жизнерадостный, весёлый и влюблённый в свою военную профессию, презирая опасность, выскочил на воздух и начал засекать огневые позиции немцев. Очевидно, родился он под счастливой звездой, через небольшое время он вскочил в блиндаж, бегом подбежал к столу, выхватил из кармана гимнастёрки какой-то свой блокнотик, сделал расчёт и, задыхаясь от волнения, обратился к Смеляку:
– Товарищ майор, разрешите мне командующего артиллерией.
– Вызывай, вызывай, и быстрее…
Очевидно, и на узле связи понимали необходимость срочного разговора, и связист немедленно доложил, что командующий артиллерией слушает.
Артиллерист быстро, но чрезвычайно деловито и конкретно сообщил просьбу Смеляка и доложил все свои расчёты, а затем обратился к Смеляку:
– Командующий просит вас, товарищ майор, на секунду…
Смеляк взял трубку.
– Да! Очень прошу, и немедленно! Всеми имеющимися средствами… разбить начисто. Что? Да, меня приглашают со всеми, понимаешь? Отлично! Так даёте, значит? Безусловно… людей укроем. Понимаю, но не верю в неточность наших артиллеристов. Случайность? Не верю! Но всё сделаем. Вот-вот! Заранее благодарю!
Смеляк положил трубку.
– Сейчас он даст концерт своим ансамблем! Хотел было подкрепить женским хором, это он на «Катюш» намекал, но боится, что может и по нашим попасть, больно близко мы находимся. И просит всерьёз укрыть наших людей. Давайте, связисты, немедленно комбатам, в роты, людей укрыть, обеспечить сохранность, сейчас будет наш концерт!
Связисты приникли к своим аппаратам, приказания полетели по ротам.
А немцы стреляли и стреляли.
– Чёрт! Когда же они кончат? – мучительно морщась, спросил Варламов. – Иосиф Степанович, когда должны начать наши?
– Через пять минут после немецкого обстрела. Мы должны сообщить командующему артиллерией. Он считает, что будет отличный психический эффект для немцев, если после их обстрела мы чуть-чуть помолчим, а потом неожиданно для них и грянем. Пожалуй, он прав!
– Прав-то прав, но хотелось бы поскорее!
Наконец, вероятно, запас мин у немцев подошёл к концу. Обстрел начал утихать. Вот уже с большими паузами идут отдельные разрывы. Реже, реже… всё! Затихло!
Смеляк берёт трубку.
– Давай артиллерию! – командует он связисту.
– Ну, друже! У меня готово. Наступила тишина. Нет, и отдельных нет. Наверное, пошли отдыхать. Да! Всё в порядке. Люди тоже. Да, да! Это прежде всего. Ну ждём. Счастливо!
– Ну, товарищи! Давайте слушать наши арии. Обещал дать минут на пятнадцать, будут угощать только тяжёлыми. Очень интересно!
Замолкли. Посмотрели на часы. Прошла минута, другая… Тишина!
– Так в чём же дело? – спросил Ураганов.
– Дело в минутах. Я же сказал, через пять минут после моего разговора. Сколько прошло? Две? Ну, подожди ещё немного!
И ровно через пять минут где-то позади раскатился гром, грозный шелест и разрыв, чудесный, гулкий, грозный, наш разрыв потряс и блиндаж, и стены погребов, остовы домов и, кажется, всю землю! Другой, третий! Разрывы слились в единую, громовую, жуткую мелодию. И мелодия эта всё росла, крепла, ширилась, и Егоров невольно подумал, что, вероятно, мало удовольствия испытывают те, кто находится сейчас в зоне этого смертоносного огня и металла.
Артиллерист сиял!
– Вот это да! – говорил он. – Вот, действительно, бог войны.
– Ты погоди, бог войны! – отвечал Смеляк. – Не спеши с выводами. Тебе известно, когда цыплят считают? Учти, по осени!
– Так товарищ майор, а сейчас-то что? Осень и есть. Сентябрь уже. Вот я и считаю-то!
Уже пятнадцать минут длится наша канонада. Внезапно зазуммерил телефон.
– Товарищ майор! Вас командующий артиллерией просит.
Смеляк взял трубку, поговорил о чём-то. Положил трубку.
– Через пять минут кончает. Спрашивает – пойдём ли мы вперёд. Говорю, нет такого приказа. Просит разведку послать, уточнить результаты и о наших людях беспокоится. Вот какой парень чудесный командующий!
Варламов, настроение у которого явно стало улучшаться, встал и, подтянувшись, ответил:
– О людях – сейчас уточним, а разведку и без его напоминаний пошлём, сейчас же как кончится обстрел.
Он подошёл к связистам и стал сейчас же связываться с подразделениями.
Канонада закончилась, и наступила тишина.
– Ну, товарищи командиры, – встал Смеляк. – По всем данным нам положено посмотреть на окрестности и на наших людей! – он надел фуражку и пошёл к выходу.
Все встали и пошли за ним. Да, артиллерия, по всем признакам, поработала более чем отлично! Прямо перед позициями Смеляка, не дальше чем в трёхстах метрах, полыхали пожары. Зловещее пламя охватило, вероятно, не один, не два, а много кварталов. Как фейерверк разлетались искры, видны были вздымающиеся ввысь горящие головни. Слышались отдалённые крики у немцев, не было ракет, не было стрельбы. Совершенно очевидно, что немцы не ожидали такого ответа на своё «послание» и были застигнуты нашим огнём врасплох.
– Конечно, это здорово! Просто великолепно! – говорил Ураганов. – Но ведь немцы тоже, скажем прямо, не дураки и примут все меры, чтобы нам отомстить. Надо зарываться. Ещё глубже, ещё тщательнее!
– Как всегда, Ураганов, ты справедлив! И команду эту надо давать сейчас же! Атаманюк! Находи и вызывай Машина. Пусть сейчас же приступает к делу. Только мне кажется, что день, два даже, немцы будут очухиваться! Сейчас им не до ответа. Но, безусловно, полагаться на это невозможно!
Личный состав был в порядке. Жертв не было. Но было громадное, неукротимое желание идти вперёд. Многие, очень многие красноармейцы без стеснения обращались к Смеляку:
– Товарищ майор! Чего бы лучше сейчас бы и ударить по сволочам? Эх, и рванули бы! Только пятки бы у них засверкали! Чего же мы сидим-то?
Изумительно терпелив был Смеляк. Как он внимательно слушал солдатские речи и как отвечал им:
– Здорово бы было! Только, понимаешь, без толку! Людей бы потеряли кучу. Да и полка бы не стало! Вы, братцы, учтите, один полк победы не обеспечит ни в какую! А фронт – тот может! Весь фронт! Все армии, дивизии, сообща! Как по-вашему, сейчас всыпали им? Здорово всыпали. Теперь они будут свои раны зализывать, как псы побитые. И опять сюда немцев привезут, и войска сюда должны будут доставлять. А чем больше их будет здесь, тем меньше доедет до Сталинграда, Ленинграда. А эти дела решаются в Москве, и решают головы посильнее наших с вами, и решают правильно, верно, с учётом всех обстоятельств. Наше же дело – выполнять планы Верховного Командования! А вперёд хочется? И мне хочется! Да ещё как! Впереди-то и Украина, и Белоруссия, там ведь родина моя, родные, может быть, ещё уцелели, хоть краем глаза посмотреть и дальше, дальше, до самого логова ихнего! Верно говорю?
– Ещё бы не верно! – говорили негромко красноармейцы.
– А если верно, да чтобы без промашки, надо пока терпеть! Вспомните-ка, как наши деды да отцы говорили: «Терпение и труд – всё перетрут!» Значит, свои желания пока придержи!