Тем временем разведка отправилась в свой рейс. Проведение её поручили Шахмаметову с небольшой группой «охотников». Всего пошло человек восемь, но все они были отборными мастерами своего дела. И можно было быть совершенно уверенными и спокойными за успех их вылазки. На всякий случай все они пошли переодетыми в немецкую форму. Одновременно с уходом разведчиков началось «вгрызание в землю». Работали дружно, с полной отдачей. А ведь помимо тяжёлого земляного труда надо было обязательно соблюдать тишину. Машин со своими командирами был «весь в мыле», кстати, он давно уже потерял свою заносчивость и высокомерие, превратился в милого, дружелюбного парня, а работу свою выполнял великолепно. Уже давно оценили его не только в штабе, но, главное, в среде красноармейцев. Правда, они же и окрестили его любовно «Машенькой».
– Интересно получается, – говорил Смеляк, с аппетитом закуривший в блиндаже, – такой огонь на себя приняли, такие артналётики пережили, а людей не просим? Теоритически рассуждая, надо бы просить чуть ли не полный боевой расчёт полка, а мы… целы! Как, Варламов?
– Совершенно точно. Не надо людей. Все на местах пока! Дальше будет видно!
– Какой же вывод? Один у меня вывод. Сапёрная лопатка – вещь священная! И без лопатки воевать нельзя!
Давно уже не было таких мирных бесед в блиндаже.
Смеляк позвонил Прохоровичу, доложил о состоянии полка, сообщил, что жертв нет, прочитал ему «оду», посвящённую сапёрной лопатке. Потом сообщил:
– Очень интересуется данными разведки. Имел намерение свою дивизионную разведку послать, да командующий артиллерией ему сообщил, что мы своих послали. Надо подождать ребят и рассказать старику.
Время от времени появлялся Машин и информировал о ходе сапёрных работ, потом он постоял немного и обратился к Смеляку:
– Товарищ майор! Вас бы тоже надо углубить да закрепить, накатик бы усилить! А ещё лучше бы перевести вас! Я тут один такой погребок откопал! Прямо катакомбы! Загляденье!
– Ну? Где же ты его нашёл?
– Здесь же, только немного подальше, метров пятьдесят–шестьдесят! Ну погреб! Глубокий, оцементированный, накаты увеличим – и ничто не страшно!
– Интересно! Только плохо, что это позади нас. А я, ты знаешь, ученик-то Прохоровича, как-то не люблю сзади быть!
– Да сколько сзади-то? Шаг!
– Хорош шаг, пятьдесят метров!
– А безопасность-то? Ведь штаб же!
– Ну ладно! Вот комиссар и начальник штаба посмотрят, а там и решим.
Перед рассветом явились Шахмаметов и его «охотники». Все были целы и в полном порядке. Они не утерпели и притащили с собой несколько немецких пулемётов, много патронных дисков, полностью заряженных, два фотоаппарата. Доклад их был интересен и сводился к следующему: нашего артиллерийского налёта немцы не ожидали и удар был для них буквально «громом с ясного неба». Миномётные батареи почти полностью уничтожены, убитых и тяжелораненых больше, чем оставшихся живыми и целыми. Немцы ушли далеко вглубь города, на их место «бредут» румыны, явно недовольные своим перемещением. В городе очень неспокойно. На вокзале много эшелонов, готовящихся к отправке, грузят гражданское население, спешат отправить их дальше от фронта, может быть, и в Германию, словом, на вокзале происходят трагедии, в вагоны загоняют как попало, разбивая семьи, детей отдельно от родителей, над толпой людей – рыдания, слёзы, истерики. Немцы очень спешат. Действуют только эсэсовцы. Других немцев не видно. Нет ни румын, ни итальянцев. А войск в городе много! Движения артиллерии по направлению в нашу сторону – не видно! Наоборот, бредут, как побитые собаки, от нашей стороны. Офицеры страшно ругаются. Чувствуется растерянность и состояние «выбитости из колеи»! Это-то и позволило подобрать с собой трофеи. Можно было бы и больше притащить, но боялись демаскировать себя. Гражданских людей очень жалко! Прямо сердце разрывается!
– Ясно, всё ясно! – сказал Смеляк. – Пиши, Шахмаметов, донесение. Вам, товарищи, спасибо! За вами – как за каменной стеной. Значит, зарываться правильно решили. К утру они очухаются и начнут нам мстить. Как пить дать! А людей жалко! Поэтому немедленно разыскать Колманова. Связист. Давай, ищи!
Колманова никогда долго не искали. Он бывал или тут же, или в батальоне, бывшем когда-то солдатенковским. И сейчас он быстро явился именно из этого батальона.
– Я слушаю вас, товарищ майор! – обратился он к Смеляку.
– Слушайте внимательно, Колманов! – сказал Смеляк. – Сейчас вернулись разведчики и донесли, что на вокзале в В** немцы грузят в эшелоны гражданское население. Грузят насильно, без разбора, дети туда, родители сюда. При такой погрузке хорошего не жди. Или в Германию на работы к баронам гонят, или ещё хуже, в концлагери, на смерть! Но под видом эвакуации. Много народа! Так вот, надо людей выручать. Вам известно, что мы не можем в данное время в этом деле помочь. Понимаете это дело? А партизаны могут! По-моему, даже без особого труда. Вы связаны с партизанским штабом, с Комитетом обороны в В**. Так вот, немедленно принимайте меры. Если можете, свяжитесь по телефону, если, конечно, у вас есть код. Или давайте пешком до штаба дивизии, там доложите Прохоровичу, и он даст вам, ну, мотоцикл, быть может, с водителем, и мчите в Комитет обороны, он ведь где-то неподалёку. Вам ясно?
Колманов побледнел. Ведь его семья, быть может, часть семьи, были в В**, и, может быть, их тоже грузили в эти часы.
– Мне ясно! Но ехать – это значит опоздать! Попробую связаться по телефону.
Конечно, полк непосредственно связаться с Комитетом обороны не мог. Надо было действовать через дивизию и штаб армии. Это было трудно. Да тут ещё разволновавшийся Колманов никак не мог найти своего, из Комитета обороны, пароля, дающего право на немедленную связь.
– Где же он? Чёрт бы его побрал! – негнущимися и одеревеневшими пальцами он шарил в карманах гимнастёрки и не мог нащупать эту, ставшую для него драгоценной, бумажку.
Егоров подошёл к нему и стал помогать в поисках. Наконец нашли! Облегчённо вздохнув, он разгладил бумажку и сам, лично, стал говорить в телефон какой-то шифр. После этого дело пошло на лад. И вот он уже докладывает в Комитет обороны. Очевидно, его доклад был уже не первым, потому что лицо его прояснилось и он уже стал спрашивать сам:
– Где это будет? Ага! Ясно! Ну, это хорошо! Где? Нет, потом чтобы искать. Ясно! Ну, у меня всё!
Он посмотрел на всех, улыбнулся!
– Нет, там у нас тоже орлы сидят! Они об этом уже знают, и дана команда Комитета по отрядам поезда эти остановить, охрану ликвидировать, людей освободить! Ну а с поездами поступить как полагается! Не доезжая Нижнедевицка это и произойдёт. Я тамошних партизан знаю, эти сделают всё как полагается. Хорошо! Спасибо вам, Иосиф Степанович. И они вас благодарят за то, что сообщили им, это же подтверждение, очень важно иметь проверенные данные.
Очень волновался Колманов. И всем было понятно его волнение. Было от чего волноваться!
Смеляк был прав. С утра начали поливать огнём смеляковские позиции. Правда, это был уже не тот выводящий из равновесия шквальный огонь, как вчера, но это было сильно, злобно, и быть легкомысленным под этим огнём не рекомендовалось.
Смеляк, Ураганов, Варламов – торжествовали.
– Всё понятно! Слабеют арийцы! Сильны ещё, ничего не скажешь, но уже не то! Это отлично!
Так и продолжались эти дуэли: то немцы по Смеляку, то Смеляк по немцам. И всё же они ещё несколько раз обращались к Смеляку по радио. Обращались гнусно, стараясь играть на низменных чувствах, не зная, что Смеляку органически чужды такие методы.
Однажды немцы задушевным голосом повели такую речь!
– Вы же действительно образцовый офицер, Смеляк! Вы же действительно командир полка. Но ведь ваши хозяева не ценят вас. Вы только майор, и всё! У вас лучший полк, вы всегда впереди, а люди у вас все целы, и что же? У вашего соседа золотая звезда на груди, и званием он выше вас, но он всегда сзади и полк у него всегда меньше, чем у вас, и неизвестно, чем он знаменит, но всё-таки официальный герой он, а не вы! Разве это справедливо? Мы ручаемся вам за справедливость, чин полковника и железный крест вам обеспечены. Они ждут вас! Ваши полководческие способности расцветут у нас пышным цветом! Мы поможем вам найти семью, мы сделаем ваше счастье. Ведь вы же обижены вашим командованием. Не теряйте времени и не рискуйте собой и своими людьми.
После таких речей Смеляк буквально свирепел. Он звонил командующему артиллерией, просил огня, доходил до того, что просил даже удара «Катюшами». Правда, «Катюш» не давали, но огонёк подбрасывали великолепный, и немцы на какое-то время утихомиривались.
Шли дни. Приближалась осень с её дождями, размытой землёй. Многие с отвращением смотрели на блиндажи, окопы. Пребывание в них осенью не сулило ничего приятного. И всё же земля сохраняла жизнь, давала хотя и не очень комфортабельный, но всё же приют. Плотно закутавшись в шинели, всё-таки было можно и согреться, и даже с приятностью соснуть.
Егорову стало казаться, что он никогда уже не был ни дирижёром, ни музыкантом. Так далеко всё это было в прошлом… Оркестры, ярко освещённые залы филармоний, эстрады, обычная перед выходом на эстраду взволнованность, гул публики, заполнявшей зал, смолкавший при его появлении, и музыка, музыка, обнимающая его со всех сторон, подвластная каждому движению его рук и сердца. Как всё это далеко! Да и было ли это? Говорили приезжающие командиры, что в Ленинграде, осаждённом, блокированном, в городе, где полумёртвые от истощения люди своим трудом куют победу, где воду достают из Невы под обстрелом, а умерших складывают штабелями во дворах, в сараях, ибо их некому похоронить, Карл Ильич Элиасберг, дирижёр, оставшийся в Ленинграде, каким-то чудом собрал симфонический оркестр, и они играют, полуживые, в ватниках вместо фраков, в валенках, слабеющими пальцами всё же играя правильно и точно и стремясь выполнить не требования, нет, а просьбы Элиасберга! Трудно это вообразить, но говорят об этом уверенно, сами слушали радиопередачу концерта из Ленинграда и говорили, что отличный был концерт и превосходно играл оркестр. Но здесь?.. Будто бы вечно Егоров ходил в грязной, задубеневшей гимнастёрке, в кирзовых сапогах, спал в лучшем случае на жалком, убогом подобии дивана, а чаще просто на плохо убитой ногами земле и был доволен этой возможностью. Ел от случая к случаю, забыл вкус настоящего чая, да и не тянуло к нему, вечно играл в кошки-мышки со смертью, но пока что был в выигрыше! Не столько ходил, сколько ползал, опять же – по этой земле. Да когда же что было? И будет ли? Вернётся ли? Восстановится ли?