Смеляк заявил, что надо проводить друга по-человечески, и Климанов быстро застелил стол белоснежной салфеткой, своим неизменным штыком открыл несколько банок с консервами, нарезал хлеб, поставил неведомо откуда появившуюся сковороду с мясными котлетами, расставил кружки и в довершение всего, венчая сервировку, водрузил на стол бутылку водки.
– Готово, товарищ майор! – доложил он.
– Ну и давайте проводим нашего друга! – сказал Смеляк. – Наливай-ка, комиссар, – обратился он к Ураганову. – Всем налил? Так что же? Пожелаем Егорову успеха и того, чтобы во главе нашей дивизии, перед знаменем нашего полка, с победным, громким маршем он вошёл бы в Берлин! И чтобы не было ни у него и ни у кого из нас ни протезов, ни костылей, и чтобы потом мы все поехали бы домой! А на земле бы воцарился бы мир! А?
– А что? За такой тост не хочешь, а выпьешь! – ответил Ураганов. – Пропадает в тебе, Иосиф Степанович, политработник! Увлекательно умеешь говорить! Так давайте чокнемся!
Егоров, бесконечно растроганный, благодарил всех за любовь, сочувствие и заявлял, что уходить ему не хочется.
– Что же, что не хочется, – говорил Смеляк. – И нам без тебя будет и скучно, и, можешь поверить, трудно, так как ты очень много полезных дел делал в штабе, но война, брат, такая вещь, что свои желания держи в кармане. И об этом мы с тобой не раз говорили! А своих людей ты завтра же оформи приказом, и к ночи они уже будут у тебя. И инструменты бери. Где оформится Егоров? – обратился он к Варламову. – Я думаю, что у Соломского. Бланки у него есть, и книга приказов там же.
– Да, конечно! Я позвоню Соломскому, – ответил Варламов.
В заключение Смеляк подозвал Егорова ближе к себе и, открыв ящик стола, вынул оттуда какой-то свёрток.
– А это возьми на память о нас. Это пистолет, хороший, ТТ, пусть Соломский впишет его тебе в удостоверение. Надо бы на щёчке дощечку серебряную сделать с надписью, да нет ни серебра, ни гравёра! Бери так, а в лучшие времена напомни мне, мы и дощечку соорудим! Бери! Жалеть не будешь!
Тут уж Егоров выдержать не мог, крепко обнял и поцеловал Смеляка. И Смеляк, смеясь, отвечал тем же!
– И нас не забывай. Не уподобляйся штабным чинарям. Нет-нет да и зайди! Будешь у нас дорогим гостем!
Более тёплого, более дружеского прощания Егоров не ожидал!
Из смеляковского блиндажа Егоров пошёл к музыкантам. Они ждали его и, оказывается, были в курсе всех событий. И уже готовились к отбытию в дивизию! Старшина Королёв составил список людей и инструментов и вручил его Егорову. Решили завтра ночью встретиться все вместе у штаба дивизии, а там видно будет.
Почти всю ночь Егоров ходил по ротам и прощался со своими друзьями, и верно, никто его не упрекал, а вот успеха и победного марша желали все.
Наконец туалетные принадлежности и бритвенный прибор затиснуты в полевую сумку, шинель затянута ремнём, новый пистолет в щегольском кобуре на поясе, и Егоров вышел на переправу.
Ранним утром Соломский оформил документы Егорова, и снабжённый предписанием, аттестатами и другими документами Егоров направился в штаб дивизии. Идти было недалеко, штаб дивизии располагался в подвалах совершенно разбитого и сожжённого авиационного завода.
Начинался новый этап.
Глава 32
Не искушённый в иерархических и бюрократических премудростях, Егоров решил по прибытии в штаб дивизии явиться к дежурному по штабу. К его удовольствию, в качестве дежурного он обнаружил Володю Потыкайло, ещё до отъезда на фронт переведённого из полка в штаб дивизии. Володя отличался не только невероятной пунктуальностью и исполнительностью, но ещё и умением делать всё порученное ему без суматохи, без шума и очень быстро. Работал он в оперативном отделе штаба дивизии.
Володя Потыкайло, увидев Егорова, проявил бурную радость.
– Вот здорово! Свой парень будет! А то все какие-то надутые, важные! В прошлом-то – все «большие» люди были! Очень я рад, что ты будешь здесь! А тебя уже комдив спрашивал! Ты оформился?
– Нет ещё! Ведь я только что пришёл!
– Ага! Так давай я проведу тебя к начальнику штаба. Ведь ты в его подчинении будешь.
Довольно долго шли они по тёмным подземельям, слабо освещённым немецкими светильниками. Наконец у одной из дверей они остановились.
– Подожди немножко! – шепнул Потыкайло. Он расправил гимнастёрку под поясом, какой-то тряпочкой обмахнул сапоги, посмотрел на Егорова и сказал:
– Ты тоже немножко подтянись, почистись, – и вошёл в дверь.
Егорову это понравилось. Правильно! В любых условиях военный человек должен быть подтянут, аккуратно одет, в чистой обуви. Что смог – он проделал и с собой.
Вышел Потыкайло.
– Входи и доложи по форме: техник-интендант такой-то, назначенный на такую-то должность, прибыл в ваше распоряжение, да не вздумай первый руку подать, стой по «смирно». Ещё подтяни пояс на дырочку. Вот так. Ну, давай!
Кабинет начальника штаба был освещён вполне прилично. За настоящим большим столом сидел тот самый подполковник, с которым Егоров ехал когда-то в автомашине в поисках инструментов для полка.
Егоров доложил как полагается и замер в положении «смирно».
Подполковник встал, вышел из-за стола, показался Егорову ещё выше и грузнее, подошёл к Егорову и протянул ему руку.
– Здравствуйте! Рад тому, что вы будете у нас! Да подождите-ка! Я ведь вас помню! Это вы тогда ехали со мной, ещё вы инструменты тогда выхлопатывали? Я не ошибся?
– Никак нет, товарищ подполковник!
– Видите, как интересно получается! Так, значит, вы и есть тот самый Егоров, который, будучи капельмейстером, и батальоном командует, и в разведки ходит, и пушки у немцев выкрадывает? Это вы и есть?
– Только с той разницей, что это делал не я, а разведчики!
– Так начальником разведки-то были вы. Ну что же? Очень рад! Приступайте. Только давайте сначала оформитесь и устройтесь, а там перейдёте под другое руководство.
– Как под другое?
– Оркестр будет подчинён политотделу дивизии. По всем статьям. А мне только по административной и строевой службе. Но это ничего! Давайте-ка ваши бумаги!
Тут же Егоров успел подсунуть и список своих музыкантов, который подполковник быстро просмотрел и подписал. Затем он вызвал адъютанта и приказал ему немедленно оформить все приказы о Егорове, поставить на довольствие по всем видам, продовольственному, вещевому и денежному, а заодно и дать телефонограмму в полк Смеляка об откомандировании музыкантов в дивизию.
– По этому списку, и немедленно, сейчас же! – строго сказал он адъютанту.
– Ну вот! Устраивайтесь и обязательно сходите в вещевой склад, замените обмундирование. На вас всё-таки страшно смотреть. Сразу видно, что из-под земли! А поместить оркестр, пока вы будете его сколачивать, мы думаем в деревушке Никольской, это около бывшей МТС, прямо по шоссе. Занимайте хоть всю деревню, только обязательно выставляйте караул, охранение. Телефон вам подведут. Люди будут питаться вместе с ротой управления. А по полкам за музыкантами когда думаете пойти?
– Я думал, что сегодня же? – отвечал Егоров.
– Смотрите, как вам удобнее. Только не затягивайте этого.
Через десять минут Егоров был уже полностью оформлен и хотел было идти к Соломскому, чтобы от него уже пробираться в полки Семидева и Осинина, но тут подбежал лейтенант, адъютант Прохоровича, и передал распоряжение немедленно явиться к комдиву. Он укоризненно сказал:
– Сам бы мог догадаться явиться к хозяину!
Кабинет Прохоровича был выше подземелья и каким-то чудом освещался дневным светом. Правда, очень скупо, но это был всё-таки свет дня. Сам Прохорович сверкал серебром своих седин, снаряжением, сапогами, блестевшими как лакированные. От него веяло ароматом хороших – «довоенных», – подумал Егоров – папирос и хорошим одеколоном, конечно, не «Кристаллом».
Выслушав рапорт Егорова, Прохорович поздоровался с ним и предложил присесть.
– Уж извини меня, старика, я на ты буду с тобой. В полку ты оставил о себе добрую память, и все очень грустят по тебе. Звонили уже мне оттуда! Это, знаешь ли, очень ценно, да ещё если это у Смеляка! Но я думаю, что и здесь ты будешь работать так же хорошо и серьёзно! Сколько, думаешь, удастся собрать музыкантов?
– Не знаю, товарищ полковник! Мои, например, все целы. А как в тех полках – не знаю, вот я и собрался идти туда…
– Так вот. Штат штатом, а надо сделать, чтобы оркестр был большой, хороший, звучный! Сумеем и сверх штата держать. Много лодырей тут торчат, а уж музыкантов-то определим! Согласен?
– Ещё бы не согласен, товарищ полковник!
– Вот и я люблю! Хороши старинные оперетты! «Жрицу огня», слыхал такую?
– Так точно, товарищ полковник!
– Вот! Это уж ты для меня постарайся, устрой какое-нибудь там попурри из «Жрицы»! Оно, конечно, и у меня тут есть «эстеты», начнут говорить – «ненужная музыка», а я вот люблю! Так и подмывает эта музыка. А «Баядерку» знаешь?
– Знаю, товарищ полковник!
– Очень хорошо! Так и из «Баядерки» сделай! Там такое «шимми»… – и он даже пропел строчку из этого «шимми»:
Шимми папуасы танцевали,
Шимми неприличным называли…
– А? Какой задор? Какая жизненная бодрость в мелодии? Обязательно сделай! Знаешь, как солдатам понравится? Им же тоже хочется и прошлую, мирную жизнь вспомнить, и о будущей мирной жизни помечтать. А что им всё время про кровь и смерть бубнить? Они об этом знают больше чем предостаточно, для того они здесь и находятся!
Егоров вспомнил, что ведь почти так же говорил ему об этом и Смеляк.
А Прохорович продолжал своё:
– А ты и на рояле играешь?
Егоров вспомнил вечер в одном из сёл, где в компании двух стареньких учительниц он играл на пианино и Смеляк пришёл в восторг от музыки Бетховена.
– Играю, конечно, но уже давно не играл, не знаю, как потянут руки…
– Это отлично! Рояль достанем! Люблю рояль! Да и кто его не любит?
Беседу свою Прохорович закончил тем, что дал совершенно категорические указания Егорову по всем трудным, сложным вопросам, когда что-то затрёт, обращаться прямо к нему.