– Ты вникни! Теперь у оркестра будет чересчур много начальников! И политотдел, и начальник штаба… мне всегда по этому поводу вспоминается: у семи нянек – дитя без глазу. Может быть, будет и хорошо, но имей в виду, если они будут друг на дружку кивать, а дело у тебя будет стоять, иди прямо ко мне. Разрешаю! И вообще, беру шефство над оркестром. А музыкантов собирай скорее, я приказ об этом подписал, и в полки он уже дошёл! Будут полковые командиры волынить – звони мне! Мои позывные знаешь? Ну и валяй! Желаю тебе удачи и успеха!
Егоров благодарил Прохоровича с чувством. Он понял, что в его лице оркестр получит хорошую поддержку для своих действий.
Но надо было действовать. Первым делом позвонил в свой полк и поговорил со Смеляком. Смеляк прежде всего спросил, как его дела, оформлен ли он уже, был ли у Прохоровича, а затем заверил, что все распоряжения о музыкантах он уже отдал, их оформляют и, как только начнёт чуть-чуть темнеть, они отправятся и явятся прямо к штабу дивизии в полном составе, с инструментами и даже с Сонечкой, ибо лошадь эта уже сжилась с музыкантами, а её место в подразделении давно уже заменено другим конём.
– И сбрую, и повозку перепишем на тебя. А уж в дивизии ты сам всё оформи. Видишь, мы тебя как хорошую невесту провожаем! С приданым! – шутил Смеляк.
Ну, здесь всё в порядке. Остаются Семидев и Осинин. К ним, безусловно, надо идти лично. И опять повезло. Семидева Егоров встретил тут же, около штаба. Семидев приветливо поздоровался с Егоровым, поздравил его: «с повышением в должности – теперь дивизионное начальство!» – сказал, что приказ получен, но музыкантов у него уже давно нет!
– Как нет? У вас же был хоть и небольшой, но состав всё-таки? – спросил Егоров.
– Был, да сплыл! Не стало капельмейстера – и музыканты разбрелись! Куда? Кто куда. В санитары пошли, ордена зарабатывать! Уже получили, много кто! Кто в автоматчики, кто в пулемётчики. Без дела не сидим! – съязвил всё-таки Семидев.
– Но поговорить-то с ними вы разрешите? – спросил Егоров.
– Это смотря с кем! С санитарами – пожалуйста, а с автоматчиками и пулемётчиками нет смысла и говорить! Всё равно ведь я их не отпущу! Кто же отпустит отличных стрелков? Да, да! До Ватутина дойду, на скандал пойду, но не отпущу! Пусть меня с полка снимают! – внезапно разгорячился Семидев.
– Что вы, товарищ майор, так разволновались? Уж и с полка-то вас снимать! Вы просто сами скажите об этом командиру дивизии… и всё! Что, дескать, приказа выполнять не будете, хотя и военное время сейчас! И вам спокойно, и мне мороки меньше! К вам не ходить, вам не надоедать!
И Семидев обмяк. Тоже внезапно!
– Да! Пойдёшь к Прохоровичу! Он тебе такую ижицу пропишет… да ещё вместе с Гаврюшиным! Два сапога – пара! Ни за что он своего приказа не отменит, да и приказ-то он дублировал наркомовский. А бучу поднимет! Нет, это не то!
Тут он доверительно взял Егорова под руку и зашептал ему в ухо:
– Ну а откровенно говоря, какой у меня был оркестр? Так, эскиз оркестра. Тринадцать душ! И играли-то плохо! Из них восемь санитарами стали, а пять, только пять, поверь, сами запросились в автоматчики, а двое из них пулемётчиками стали и стреляют лучше снайперов. Давайте договоримся, берите этих санитаров, а о тех и не упоминайте, вроде не подошли вам? А?
В тон Семидеву – Егоров так же зашептал ему:
– А вдруг кто-то из них узнает про приказ и донесёт Прохоровичу, что и командир полка, и дивизионный капельмейстер нарушили приказ комдива и даже не поговорили с ними? Обоим попадёт? А?
– Да! Попадёт, конечно! Ну ладно! Говорите! Только учтите, санитары все здесь, в моей санроте, правее электростанции, знаете где? А стрелки там, в ротах. Придётся вам идти!
Начальник санчасти Семидева, пожилой военврач второго ранга, сначала ужаснулся от того, что у него хотят забрать санитаров, затем, поняв, в чём дело, сказал:
– Ну, если надо, значит, надо! Конечно, санитар – это не музыкант! Таскать носилки не такая уж наука, – и дал распоряжение вызвать санитаров-музыкантов. Старшиной санроты был бывший старшина оркестра Семидева. Он явился в орденах и медалях. Был он очень напыщен и категорически отказался от перехода в оркестр.
– Скажу прямо! Здесь моя работа на виду! Поработал, людей вынес – получи награду! Я и получаю! А в музыкантах так и просижу всю войну на заднем столе! Нет! Я отказываюсь. Остаюсь здесь!
Егоров посмотрел на начальника санчасти. Против ожидания, лицо врача не выражало радости от того, что старшина проявил такую преданность санитарной деятельности, наоборот, лицо его было сумрачно, и было видно, что он о чём-то тяжело раздумывал.
– А ведь верно, этот ваш старшина карьерист высокой марки. Ишь, без стеснения говорит, что его интересуют только награды. Вы знаете, пожалуй, хорошо, что он отказывается от перехода. К моим людям он не подойдёт, да и старшиной у меня, конечно, останется Королёв!
– Ну, дело ваше! – сказал Егоров старшине. – Тянуть вас насильно никто не будет. А так как с вами вопрос ясен, то можете быть свободны!
Остальные семь человек с радостью согласились на переход в оркестр, и начальник санчасти отдал распоряжение оформить их перевод и сказал, что к десяти часам вечера они будут у штаба дивизии. Список этих музыкантов Егоров положил в свою полевую сумку и стал прощаться с врачом.
– Старшина ваш производит плохое впечатление, несмотря на то, что работает он, вероятно, отлично. Как ваше мнение?
– Да уж, знаете! Вот взял и открыл глаза на самого себя. Это, конечно, тип! Я дам команду поглядеть за ним! Вы понимаете, я вдруг перестал верить в его достоинства. Уже не верю, что это именно он выносит из боя столько раненых. Вот не верю! Уж такой я дурной человек! Карьерист он и готов на всё! Ничего! Я установлю всё. Хорошо, что не взяли его себе! Он бы там вам всё перемутил!
Было уже хорошо. Оркестр Егорова увеличился на семь человек. И, он знал это, музыканты были неплохие.
Надо было идти на передовую, посетить Осинина, увидеть стрелков – музыкантов Семидева, но было уже поздно и скоро должны были прийти музыканты. Егоров решил позвонить в эти полки по телефону и назначить с ними встречу этой же ночью.
Начальник штаба Семидева отвечал очень доброжелательно и дал согласие вызвать стрелков на час ночи.
Осинин же был более суров.
– Приказ о музыкантах? Знаю! Читал! Пожалуйста, приходите и забирайте! Всех. До одного. Мне они не нужны! Только берите всех. Или никого не берите. Вот так! – бурчал Осинин.
– Но ведь, может быть, кто-то из них захочет остаться в полку? – сказал Егоров.
– А мне на их желания обращать внимания некогда!
– Но ведь должен же я их посмотреть?
– Приходите, смотрите и решайте! Я приказ выполняю. Отдаю всех!
Собственно, жаловаться было пока что не на что. Ясно было то, что идти по полкам необходимо.
Егоров пошёл к штабу дивизии, раздумывая о том, что свой-то быт он не устроил и, как это часто бывает, остался без обеда! Он очень жалел, что вчера ещё не оформил своих музыкантов, а теперь уже поздно и вряд ли удастся их оформить хотя бы на питание.
Но подходя к развалинам, в которых размещался штаб, увидел знакомую фигуру, которая могла принадлежать только Кухарову, и обрадованно ускорил шаг.
– Кухаров! Как ты попал сюда?
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Я заранее приполз, ничего, благополучно. Принёс все документы, все аттестаты, чтобы успеть всех на довольствие поставить. И полковой просил, и старшина Королёв. Теперь куда идти?
– Вместе сейчас пойдём! Молодчина! А я только об этом думал, жалел, что вчера не сообразил всё это взять с собой!
– Когда же вчера-то было? А вдруг повернулось бы как-нибудь по-другому? Нет, всё правильно!
Оказывается, в штабе были все на своих местах, и оформление не отняло много времени. Музыкантов, в том числе и самого Егорова, поставили на довольствие в роту управления дивизии, где стояли на довольствии все работники штаба. Единственный, кто был недоволен этим и открыто выражал своё неудовольствие, это начальник АХЧ штаба, прямо заявивший Егорову:
– Жаловаться будут ваши люди, а я их жалоб не приму. Так-то вот!
– Почему же будут жаловаться?
– Скажут – малы порции, жидок суп, не масляна каша. Знаю я их!
– Но ведь это же неправда?
– А когда как! Когда и неправда, а когда и правда!
– Почему так?
– Вот, честное слово, как не с земли взятый! Придут в ротную кухню штабные писаря, им добавки надо? Надо! А сколько их? Легион! Вот тебе и всё! А они всегда рядом, и аппетит у них хороший, скажу прямо, слоновый аппетит. И бегут они в кухню первыми. А остальным что? Идёт разбавка, главным образом – водичкой! Ну и всё! А пока ваши придут, и останется одна бурда!
– Это не пойдёт! Как же быть?
– А я не знаю, как быть! Ещё где-нибудь встать на довольствие!
– Где же это? Оркестр-то ведь штабной. Вот в штабе они и должны стоять.
– Ну, не знаю. Только вперёд говорю, жалоб не принимаю!
Несколько озадаченный Егоров отошёл от интенданта, но Кухаров тут же внёс успокоение:
– А, стоит вам внимание обращать… Не будем же мы голодать? Вот соберёмся все и посмотрим, как быть. Ведь мы одни будем? Никого с нами не будет ещё?
– Кто же может быть? Конечно, одни будем.
– Значит, и своё хозяйство будет! Ох и заживём!
Хотели они с Кухаровым сходить в Никольское, подобрать помещения и разместить, где, что и как будет, но побоялись разойтись с музыкантами и остались ждать их в районе штаба дивизии.
Очень недалеко было до передовой, но как было здесь тихо и спокойно… Правда, слышались и разрывы снарядов, и татаканье пулемётов, но разве можно было сравнить всё это с тем, что было там, на «передке»?
Кухаров совсем расчувствовался:
– Благодать-то какая… Прямо мир! И не подумаешь!
Но тут подошёл Потыкайло и влил ложку дёгтя:
– Это сегодня так! Спокойно у нас. А как заметит немчура, что у нас что-то делается, пополнение, например, подтягивается, или ещё что-нибудь, то будьте покойны. Такие акции устраивают, что чертям тошно!