— Я просто пытаюсь узнать, почему она исчезла.
В эту минуту в кабинет вошла женщина, рыжеволосая, в замшевом пиджаке и бежевых брюках, лет на двадцать моложе Беавиура. Она поздоровалась со мной легким кивком головы.
— Ты еще надолго?
— Нет, — сказал Беавиур со смущенным видом. — Мы с месье говорили об автомобилях. Он знаток.
Он повернулся ко мне:
— Моя жена.
Она скользнула по мне рассеянным взглядом.
— Я сделаю все возможное, чтобы найти для вас эту машину, месье, — сказал Беавиур, взяв меня под руку и провожая к стеклянной двери. — Конечно, «крайслер валиант» сейчас на рынке редко встретишь. Но надежда есть.
Мы уже были вдвоем за дверью, на набережной. Он наклонился ко мне.
— Давеча вы назвали фамилию «Мурад»… Да, я, кажется, знал человека с такой фамилией…
Казалось, он хочет мне в чем-то признаться.
— Он жил какое-то время у меня… на улице Вожелас… Он был псих… Нес невесть что… Даже пришел в полицию с самооговором, заявил, что убил кого-то…
Слова сыпались с его губ, быстрые, отрывистые, словно он боялся, что его перебьют.
— Ну что еще я могу сказать вам о Ноэль? Я не знаю…
Он с тревогой косился на гараж. Вероятно, опасался появления жены.
— Я познакомился с Ноэль, когда она приехала в Париж… из провинции… с каких-то гор, не помню… Она была замужем за мужчиной старше ее… Я был молод, и меня тогда поразило, что у того типа была американская открытая машина… И знаете, какой марки? «Крайслер».
Он протянул мне руку:
— До свидания, месье… я не хочу больше думать о той поре… Я тогда унес ноги… но едва успел…
Я поднимался по лестницам Альбони к станции метро. Я опять показал себя наивным, поверив, что Беавиур скажет мне все о Ноэль Лефевр и поможет понять, почему я так давно ею интересуюсь. А я уже начинал думать, что ищу недостающее звено цепи моей жизни.
Я не пошел в метро и свернул в переулок Дез-О, тоже отчего-то напоминавший мне иные эпизоды моей жизни. Я уже давно был уверен, что встречаю на этой тропе, сегодня ли, завтра, людей, которых знал. Справа окна, принадлежащие непонятно каким домам, и неизвестно, где могут находиться ворота этих зданий. Кажется, постучишь в стекло, и появится лицо кого-то из тех, кого вы не видели три десятка лет или даже забыли, — и это лицо не изменилось. Люди, о которых вы не знали, что с ними сталось, жили здесь, в комнатах первого этажа, под защитой от времени. Готовые открыть вам окна. Переулок был пуст и тих, как обычно. Слева ограда, за которой угадывался парк или опушка леса. Вдали, в конце переулка, шла чья-то фигура вниз по пологому склону, и мы вот-вот должны были встретиться. Ноэль Лефевр? Мне вспомнилась вывеска на набережной, ее красные буквы, «Гараж Трокадеро. Р. Беавиур. Специалист по «крайслерам». Днем и ночью», и вдруг стало смешно. Никогда не надо доверяться свидетелям. Их якобы свидетельства о людях, которых они будто бы знали, как правило, неточны и только путают карты. Линия жизни исчезает за всей этой путаницей. Как отличить правду от лжи, если вдуматься, какие противоречивые следы оставляет за собой человек?
И знаем ли мы больше о себе, если судить по моей собственной лжи, и умолчаниям, и невольным забвениям?
Фигура приближалась, она держала за руку маленького мальчика. Когда они поравнялись со мной, я чуть было не спросил, зовут ли ее Ноэль Лефевр. Но знала ли она это или сама забыла? Я невольно провожал их взглядом, пока они не скрылись за углом переулка Дез-О.
* * *
Боюсь, эти поиски могут создать впечатление, что я посвящал им много времени — уже сто страниц, — но это не совсем так. Если сложить вместе отрезки времени, которые я до сих пор упоминал в некотором беспорядке, наберется едва ли день. Что такое день на пути длиной в тридцать лет? А прошло тридцать лет с той весны, когда Хютте послал меня на почту к окошку «До востребования», до моей встречи с Роже Бехавиуром, чья фамилия на самом деле писалась Беавиур. В общем, тридцать лет, на протяжении которых Ноэль Лефевр по-настоящему занимала мой ум лишь один день.
Достаточно было этой мысли посетить меня на несколько часов или даже несколько минут, чтобы она стала важной. На довольно-таки прямом пути моей жизни она была вопросом, оставшимся без ответа. И если я продолжаю писать эту книгу, то лишь в надежде, быть может, химерической, найти ответ. Вправду ли нужно искать ответ? — спрашиваю я себя. Я боюсь, что, когда все ответы будут найдены, жизнь захлопнется, как западня, со скрежетом ключа в замке тюремной камеры. Не лучше ли оставлять вокруг себя что-то вроде пустошей, куда можно убежать?
Но чтобы досье было максимально полным, я должен привести еще один короткий эпизод, такой короткий, что я даже сомневался задним числом в его реальности и не раз спрашивал себя, не принадлежит ли он к области грез.
Это было в июне, около одиннадцати вечера, в аптеке на улице Бланш. Передо мной стояли двое мужчин, и один из них, поменьше ростом, протянул аптекарше рецепт. Тот, что был выше и массивнее, опирался на плечо своего спутника, будто с трудом держался на ногах. Несмотря на корпулентность и волосы, выкрашенные в очень светлый цвет, — а ведь пятнадцать лет назад он был брюнетом, — я, кажется, узнал Жерара Мурада. На нем была полосатая футболка. Мое впечатление подтвердилось, когда я подошел ближе и встал рядом. Лицо было почти то же, что и прежде, только щеки полнее. Я встретил его взгляд.
Когда они вышли из аптеки, тот, в ком я узнал Жерара Мурада, по-прежнему опирался на плечо своего спутника, и я последовал за ними.
Они шли по бульвару Клиши, по разделительной полосе. Я поравнялся с ними.
— Простите… Вы Жерар Мурад?
Он меня не услышал. Его спутник обернулся ко мне:
— Что вам угодно, месье?
Довольно молодой брюнет с черными тревожными глазами терьера.
Он стоял между мной и Мурадом, словно был его телохранителем и защищал своего подопечного.
— Этого господина зовут Жерар Мурад?
— Нет. Вы обознались.
Мурад стоял поодаль, устремив на нас равнодушный взгляд.
— Что случилось, Фолько? — спросил он очень мягко.
— Ничего, — ответил маленький брюнет. — Месье принял вас за кого-то другого.
— Ах вот как… принял меня за другого?
И он улыбнулся.
— Месье зовут Андре Верне, а не Жерар Мурад, — отрезал маленький брюнет.
— Спросите его, помнит ли он Ноэль Лефевр…
Он что-то зашептал на ухо Мураду, и тот отрицательно покачал головой. Маленький брюнет подошел ко мне.
— Он не помнит и не знает эту особу.
И снова Мурад — или Верне — оперся на плечо своего спутника, и они медленно пошли к серому «фольксвагену», припаркованному у разделительной полосы. Маленький брюнет открыл дверцу и помог Мураду — или Верне — сесть на переднее сиденье. Я наблюдал за ними издали.
Машина с тем, кого звали Фолько, за рулем проехала мимо меня в сторону площади Пигаль — и исчезла навсегда. Возможно, мне надо было запомнить цифры и буквы на номерной табличке.
* * *
Я получил письмо от Жака Б. по прозвищу Маркиз, кажется, через несколько недель после нашей встречи на перекрестке Ришелье — Друо. Письмо было без даты, и это не имеет никакого значения. Я никогда не соблюдал хронологический порядок. Его для меня просто не существовало. Настоящее и прошлое смешались друг с другом в какой-то прозрачности, и каждый миг, прожитый мною в юности, представляется мне отдельно от всего в вечном настоящем.
Жак Б. по прозвищу Маркиз писал мне:
Мой дорогой Жан,
В ту нашу встречу я попросил тебя назвать имена людей, о которых ты достоверно знал, что они были знакомы с Ноэль Лефевр. Я записал их с мыслью, что смогу найти какие-то детали, которые помогут тебе в твоих поисках.
Ты упомянул некого Жерара Мурада. Я нашел в архивах газеты, в которой работаю, заметку о нем пятилетней давности. Речь идет о хронике происшествий — моей специальности. Это странное происшествие не имело последствий, не было никаких упоминаний об этом «деле» в следующие годы, должно быть, «дело» было закрыто.
Жак Б. приложил к письму ксерокопию статьи:
АРТИСТ В ЗАКЛЮЧЕНИИ УБИВАЕТ ОДНОГО ИЗ СВОИХ ОХРАННИКОВ
В четверг на Вознесение гражданин, называющий себя Андре Верне, проживающий в Мезон-Альфоре по адресу 26, улица Карно, и заявивший, что играет в театре под именем Жерара Мурада, явился с повинной в полицейский комиссариат Аустерлицкого вокзала: он, по его словам, только что убил человека на улице Эссе.
Факт подтвердился, и обвиненный в умышленном убийстве Андре Верне был допрошен в присутствии своего адвоката мадам Мариани следователем Маркизе.
Рассказ обвиняемого о его приключении оказался поистине фантастическим.
Не важно, под каким предлогом (Жак Б. подчеркнул эти слова и приписал шариковой ручкой: «Но под каким же предлогом?») он отправился 11 мая в дом 19 по улице Беранже, куда вскоре явились шесть человек, которые отобрали у него документы, деньги и драгоценности. (Жак Б. приписал шариковой ручкой: «Откуда драгоценности?») Через четыре дня его перевезли на улицу Эссе, и в ночь с 17-е на 18-е, когда его охраняли только двое, а потом один человек, ему удалось совладать с охранником и даже убить его во время последовавшей борьбы.
Далее письмо Жака Б. продолжалось так:
Я полагаю, театр этот Мурад бросил. Может быть, его следы остались в Мезон-Альфоре?
Что касается Санчо Лефевра, мне удалось добыть кое-какие сведения из надежных источников в Аннеси.
На самом деле его зовут Серж Сервоз-Лефевр, для всех Санчо Лефевр, родился в Аннеси 6 сентября 1932 года. В отрочестве и ранней юности он работал в разных отелях в Аннеси и Межеве. В Межеве он встретил некого Жоржа Бреноса и вскоре стал его секретарем, а затем партнером. Бренос владел кинотеатрами в Брюсселе и Женеве, а также компанией, контролировавшей два заведения в Париже: дансинг «Марина», 71, набережная Гренель (15-й округ) и «Каравелла», 26, улица Марбёф — 2, улица Робер-Эстьен (8-й округ). У Санчо Лефевра была доля в этих заведениях.