Проснулась я от того, что чья-то пахнущая духами «Раш» от «Гуччи» рука ласково погладила меня по затылку. Я улыбнулась и приготовилась было сказать болтливой Валюше спасибо за резкий скачок настроения вверх, но, к моему удивлению, обладательницей руки оказалась приветливая стюардесса. Оказывается, наш самолет уже не только коснулся земли, но и успел затормозить.
А моя соседка тем временем мрачно вытаскивала из отделения для ручной клади свои пакеты.
– Эй, почему же ты меня не разбудила? – обратилась я к ней.
Валюша едва на меня взглянула.
– Валь, я что, материлась во сне? – попробовала пошутить я, все еще не понимая, чем вызвана столь резкая смена настроения словоохотливой попутчицы.
Но как раз в это время стюардесса по громкой связи объявила, что пассажиры могут продвигаться к выходу.
– Мне пора, – буркнула Валюша и, плотно надвинув на глаза черную бейсболку, которая сделала ее похожей на рано разжиревшего подростка, принялась локтями расчищать себе путь к свободе.
Странная какая, подумала я, подхватывая стопку журналов и рюкзачок.
Впрочем, непредсказуемая соседка и ее истерическое бегство вскоре вылетели у меня из головы. У меня и своих дел по горло было.
Ведь впереди меня ждала встреча с Аланом.
ГЛАВА 12
Итак, наконец-таки я оказалась в солнечной, пахнущей морем и пиццей Италии, в приветственных объятиях своего «идеального мужчины», Алана Джексона.
Всю дорогу от аэропорта до отеля, расположенного на берегу крошечного живописного канала, мы целовались на заднем сиденьи такси, так что итальянские красоты прошли мимо меня.
Наверное, до конца дней залитая солнцем Венеция будет ассоциироваться у меня с острым неразбавленным счастьем. Мои воспоминания о признанном короле романтики среди городов обрывочны и сумбурны.
Стать автором путеводителя по Венеции я бы, мягко говоря, не смогла. Багаж моих воспоминаний таков: исхоженные миллионами туристов мостовые, радостно щебечущие толпы, цинично атакующие романтиков голуби на площади Сан-Марко, уличные развалы с пепельницами и украшениями из венецианского стекла, ресторанчики с кремовыми пирожными, довольно пустынная набережная, зеленоватое мутное море, тысячи сортов мороженого в уличных палатках… Целыми днями мы гуляли по городу. И к вечеру ноги мои гудели так, словно я провела как минимум три часа в набитой электричке в туфельках на двенадцатисантиметровой шпильке.
Но самое главное – именно в Венеции я осознала, что влюблена. Алан открылся мне совершенно с иной стороны. В Лондоне он был степенным аристократом со всеми полагающимися атрибутами – ленной плавностью движений, характерной для уверенных в себе богатых людей, умеренным пафосом, врожденным пристрастием к классическому стилю: и в одежде, и в интерьерах, и в еде. А в Италии в нем вдруг проснулся непонятно откуда взявшийся мальчишка. И это было так трогательно – мальчишка с горящими темными глазами и интеллигентной проседью на висках!
Он гонял голубей, пытаясь поймать хоть одного. Он делал вид, что хочет сигануть с моста, а я, смеясь, его фотографировала. На рыночной площади мы ели арбуз – прямо на улице, прислонившись к стене дома, – и красный сладкий сок стекал по его подбородку, и ему было все равно, а я так и норовила слизать ароматные ручейки с его смеющегося лица.
На узеньком мосту, недалеко от площади Сан-Марко, благовоспитанный британский подданный Алан Джексон и его ненормальная русская подружка затеяли шуточную ссору с мимом. Мим работал человеком-статуей – раскрашенный под памятник, он неподвижно стоял на специальном подиуме, а проходящие мимо туристы кидали ему монетки. Алан пристроился рядом, и надо сказать, в позе статуи он смотрелся даже более гармонично, чем вышеупомянутый мим. И вот проходящая мимо группа гомонящих японцев бросилась с моим Аланом фотографироваться. Напоследок этому дилетантскому уличному артисту была вручена пятидесятидолларовая купюра. Истинный же мим остался не у дел. Этого он перенести не мог – сорвавшись с подиума, он накинулся на самозванца Алана, как горный орел на перепуганного кролика. На наши бедные головы обрушился шквал экспрессивных итальянских ругательств. Мим был настроен серьезно, Алан же вероломно шутил. В итоге купюра была торжественно передана артисту, и тот наконец успокоился и вернулся на свое законное место.
Короче, мы вели себя, как подростки, впервые оставшиеся без родительского надзора. И это было здорово! Не помню, когда в последний раз мне было настолько весело с мужчиной.
Позволю себе упомянуть о еще одном забавном случае, который никак не мог оставить меня равнодушной.
Описанное ниже показалось мне знаком судьбы.
В нашем номере, разумеется, был телевизор с доброй сотней спутниковых каналов, который мы, как и положено увлеченным исключительно друг другом влюбленным, игнорировали. Но все-таки по утрам, пока я долго и мучительно подкрашивала в ванной лицо и пыталась придать прическе божеский вид (что, учитывая влажный венецианский климат, было не так-то просто), Алан развлекался тем, что хаотично переключал каналы. Завивая ресницы и подрумянивая щеки, я тоже вяло прислушивалась в вавилонскому многоголосию, доносящемуся из телевизора – ведь там были и итальянские, и немецкие, и британские, и французские каналы, и даже наше НТВ.
И вот однажды – услышав это, я даже обожгла себе ухо горячими щипцами для завивки волос – однажды телевизор до боли знакомым голосом произнес:
– День ото дня наши тиражи увеличиваются, мы привлекаем новых молодых журналистов…
Уронив щипцы на пол, я стремглав бросилась в комнату.
Ну конечно же, я не ошиблась. Весь экран занимала довольная физиономия моего начальника Степашкина – он стоял посреди какого-то колонного зала и держал в руках обрамленный золотом диплом.
Что за чертовщина?
Не обращая внимание на изумленного Алана, я сделала звук погромче. Речь шла о вручении какой-то премии лучшим периодическим изданиям года, и наша затхлая газетенка, оказывается, выиграла в номинации «Прорыв года». Странно, я, как заместитель главного редактора, должна была об этом знать! Было бы честнее, если бы вместе со Степашкиным я получала бы этот чертов диплом – тем более, что он совсем не честолюбив, а я всю жизнь мечтала, чтобы у меня взяли интервью!
– В будущем мы собираемся поменять весь корреспондентский состав, – распинался мой шеф, – потому что штат газеты огромен, а реальную пользу приносят лишь несколько человек. К тому же, у меня появится новый заместитель…
– Что? – вскричала я. – Но этого не может быть!
– Что случилось? – заволновался Алан. – Это твой знакомый?
– Хуже, – простонала я, – это мой босс. И он только что объявил всему миру, что собирается меня уволить.
– Да ты что? – всполошился он. – Значит, ты потеряешь работу, Саша?
– Да нет, – поморщилась я, – понимаешь, он так всегда говорит. Всегда обещает уволить меня, но в итоге не увольняет.
– Как это? – Алан выглядел озадаченным. – И зачем же он это делает?
– Если бы я знала, – развела руками я, – наверное, он садист. Я уверена, что и в этот раз все обойдется, но почему же надо вопить на весь свет, что я неудачница?! Алан, если бы ты знал, как мне все это надоело! Опостылело просто.
– Так в чем же дело? – после паузы сказал он, – знаешь, мне кажется, я мог бы что-нибудь придумать.
С замиранием сердца я ждала его вердикта – нельзя было придумать лучшей ситуации, чтобы наскоро объяснившись в чувствах, обсудить формальности моего переезда в Лондон.
Но Алан промолчал. Однако именно в тот момент я осознала, что и правда не могу так больше.
Внутренний голос орал-надрывался, толкал в спину по направлению к глобальным переменам, подкидывал знаки судьбы, а я выслушивала его отчаянные требования, а сделать ничего не могла.
Но знаете что – впервые я была готова целиком и полностью поменять свою жизнь.
По мере того как крошечные наши каникулы подходили к концу, внутреннее веселье уступило место меланхолии. Я смотрела на по-прежнему счастливого Алана и была готова разрыдаться от безысходности. Ежу понятно, что он и был мужчиной моей мечты. И если существуют пресловутые вторые половинки, то я свою после долгих и болезненных поисков наконец нашла.
И что дальше? Почему-то о воссоединении нашем он не заговаривал. Конечно, его можно понять – ведь мы знакомы всего ничего, а он, как и большинство благовоспитанных европейцев, довольно осторожен.
Но мне, мне-то что теперь делать? Ждать очередного приглашения на романтический уик-энд? Воспринимать произошедшее со мной чудо как банальный курортный роман, милый, но лишенный каких-либо перспектив? Продолжать утомительные поиски мужчины в Москве, а с Аланом встречаться время от времени, тайком?! Или вообще сделать над собой усилие и больше никогда с ним не встречаться?
Может быть, это было бы логично, да вот только после общения с ним я и смотреть не смогу в сторону московских мужчин.
Кажется, на этот раз я влипла всерьез. И даже мой изворотливый ум не может придумать хоть какое-нибудь компромиссное решение.
Поздравляю, Кашеварова, ты так мечтала о любви и вот вляпалась-таки на старости лет. В твоем возрасте приличным женщинам пристало усердно вить гнездо и подумывать о потомстве. А ты с горящим взором носишься по Венеции, сжимая в руках ладонь мужчины, который никогда не будет твоим.
И вот наконец настал тот день, когда мне вновь пора было возвращаться в Москву. В последний раз мы завтракали вместе. Обычно по утрам мы наскоро напихивались сэндвичами в столовой отеля, чтобы не тратить драгоценное время на набивание желудков. Но в этот раз Алан пригласил меня в дорогой ресторан на берегу канала, до которого нам пришлось добираться в гондоле.
Наверное, прохожие умилялись, глядя на нас, потому что вряд ли в мире можно было найти пару более гармоничную. Я старательно улыбалась направо и налево – почему-то нас постоянно фотографировали проходящие мимо туристы. Но положа руку на сердце, мне вовсе не нужен был весь этот ярмарочный цирк. Единственное, что мне хотелось – поплакать у Алана на плече. И чтобы вокруг не было радостной гомонящей толпы. А он сжимал мою руку в своей и ничего не говорил, хотя мне казалось, что он все понимает.