- Да, - кивнула она. - Возможно, это можно сказать обо все так называемых подрасах. Расах, которые якобы вымерли в процессе борьбы за существование. Они просто были поглощены "Гомо сапиенсом".
- Есть и еще совершенно иное предположение, - сказала Нат. - Мне, например, более правдоподобным кажется, что так называемые подрасы были мутациями, которые существовали очень короткий срок, а затем вырождались вследствие недостаточной приспособляемости. Наверное, в те времена также бывали периоды повышенной радиации.
- Я с этим не согласно, - возразила Бет Конгросян. - И работы, проведенные с использованием аппаратуры фон Лессинджера, только подтверждают мои предположения. Согласно вашей гипотезе, они что-то вроде каприза природы. Но я уверена в том, что это настоящие, полноценные расы… Я считаю, что они эволюционировали, каждая раздельно, он некоего одного первоначального примата, от гипотетического проконсула. И в конце концов сошлись вместе, когда "Гомо сапиенсу" стало тесно, и он начал забредать в их охотничьих угодьях.
- Можно еще чашечку кофе? - попросила Молли. - Мне так холодно. Мне очень неуютно в здешней сырости.
- Не мешало бы, пожалуй, вернуться в дом, - согласилась Бет Конгросян. - Да, вам трудно привыкнуть к здешней погоде. Я это прекрасно понимаю. Я еще не забыла, каково нам самим было поначалу, когда мы сюда переехали.
- Плавт родился не здесь, - заметил Нат.
- Не здесь. Как раз из-за него мы и были вынуждены сюда переехать.
- А почему бы правительству не забрать его у вас? - спросил Нат. Оно открыло специальные школы для жертв радиации.
Он старался избегать точного термина, который в правительственных кругах звучал как "каприз радиации".
- Мы сочли, что здесь ему будет лучше, - сказала Бет Конгросян. Большинство их - чап-чапычей, как называют их в народе, да и они сами не возражали против такого названия, - живет здесь. Они собрались здесь за последние два десятилетия практически со всех уголков земного шара.
Они все вчетвером вернулись в сухое тепло старинного дома.
- Он, в самом деле, прелестный малыш, - заметила Молли. - Такой славный, такой смышленый несмотря на…
Она запнулась.
- Челюсть и неуклюжую походку, - сухо произнесла миссис Конгросян, которые еще полностью не сформировались. Это начинается в тринадцать лет.
В кухне она стала кипятить воду для кофе.
Странно, отметил про себя Нат Флайджер, что же это мы собираемся привезти из этой поездки? Совсем не то, что мы с Леей ожидали поначалу.
Интересно, задумался он, хорошо ли это будет раскупаться?
Чистый приятный голос Аманды Коннерс, неожиданно раздавшийся в интеркоме, привел в состояние полной растерянности д-ра Эгона Саперба. Он в это время как раз проверял расписание своих завтрашних встреч.
- Доктор, вас хочет видеть джентльмен, назвавшийся мистером Уайлдером Пэмброуком.
Уайлдер Пэмброук! Д-р Саперб тут же напряженно выпрямился, не поднимаясь со стула, и непроизвольно отложил в сторону свою записную книжку. Что нужно в такое позднее время этому высокому полицейскому чину?
Он сразу же инстинктивно насторожился и произнес в микрофон интеркома:
- Одну минутку, пожалуйста.
Неужели он заявился сюда, чтобы в конце концов прикрыть той кабинет?
Тогда я, должно быть, уже принял, сам о том не догадываясь того, особого пациента. Того пациента ради обслуживания которого я существую. Хотя вернее было бы сказать, что я его так и не обслужил. Ибо у меня, наверное, ничего с ним не получилось.
От таких мыслей пот выступил у него на лбу. Значит, сейчас заканчивается моя карьера, и мне суждено разделить судьбу всех остальных коллег и сбежали в коммунистические страны, только вряд ли им там лучше.
Некоторые эмигрировали на Луну и на Марс. А немногие - хотя таких "немногих" на самом деле оказалось удивительно много - стали проситься на работу в "АГ Хемие" - организацию больше других достойную осуждения за свою деятельность против психоаналитиков.
Я слишком молод, чтобы уходить на пенсию, и слишком стар, чтобы переучиваться другой профессии, с горечью отметил про себя Саперб. Так что по сути мне ничего не остается делать. Я не могу продолжать свою деятельность, но не в состоянии и прекратить ее. Это и есть настоящее раздвоение, именно то состояние, которое так характерно для большинства моих пациентов. Теперь он ощущал куда более сильное сострадание к ним и понимал, какой невыносимо сложной становилась их жизнь.
- Просите комиссара Пэмброука, - сказал он Аманде.
В кабинет медленно вошел высокопоставленный полицейский с колючими глазами и сел прямо напротив д-ра Саперба.
- Меня заинтересовала девушка, которая сидит у вас в приемной, произнес несколько взволнованно Пэмброук. - Мне хотелось бы знать, что с нею станется. Возможно, мы…
Что вам нужно? - спросил напрямик Саперб.
- Ответ. На вопрос.
Пэмброук откинулся назад, достал золотой портсигар - антикварную вещицу прошлого столетия - щелкнул зажигалкой, тоже антикварной.
Затянувшись, уселся поудобнее, закинул ногу на ногу. И продолжил:
- Вас пациент, Ричард Конгросян, обнаружил, что он в состоянии дать отпор.
- Кому?
- Своим притеснителям. Нам, разумеется, в первую очередь. Очевидно, и любому другому, кто появится на сцене, в той же роли. Вот это мне и хотелось бы выяснить со всей определенностью. Я хочу работать вместе с Ричардом Конгросяном, но я должен обезопасить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, притом в данных обстоятельствах боюсь его больше, чем кого бы то ни было на свете. И я понимаю, почему, - я прибегал к помощи аппаратуры фон Лессинджера и прекрасно себе представляю, о чем говорю. Что является ключом к его мозгу? Как мне поступить, чтобы Конгросян… - Пэмброук, оживленно жестикулируя, подыскивал нужное слово, -…стал в большой степени заслуживающим доверия, чтобы его поведение было более предсказуемым? Вы понимаете, о чем идет речь. Мне, естественно, совсем не хочется, чтобы он схватил меня и зашвырнул на два метра под землю в одно прекрасное утро, когда мы слегка с ним повздорим.
Лицо его было бледным, сидел он теперь, напрягшись всем телом, и было видно, насколько хрупким было сохранявшееся еще им самообладание.
Д- р Саперб ответил после некоторой паузы.
- Теперь я знаю, кто этот пациент, которого я дожидаюсь. Вы солгали, сказав, что меня должна постичь неудача. Фактически я жизненно необходим вам. А пациент мой в общем-то душевно здоров.
Пэмброук пристально на него поглядел, но ничего не сказал.
- Этот пациент - вы сами.
Через некоторое время Пэмброук кивнул.
- И это совсем не связано с деятельностью правительства, - сказал Саперб. - Это все было организовано по вашей собственной инициативе.
Николь к этому не имеет ни малейшего касательства.
По крайней мере, непосредственно, отметил он про себя.
- Советую вести себя поосторожнее.
С этими словами Пэмброук свой служебный пистолет и небрежно положил его себе на колени, однако рука его оставалась в непосредственной близости к оружию.
- Я не в состоянии объяснить вам, каким образом можно взять под контроль Конгросяна. Я и сам не могу его контролировать - вы в этом имели возможность убедиться.
- Но вы должны знать, как это сделать, - настаивал Пэмброук, - именно вы в первую очередь должны знать, смогу я работать вместе с ним или нет.
Ведь вы очень многое о нем знаете - как, наверное, никто другой.
Он поглядел на Саперба в упор, взгляд его немигающих глаз был ясен.
Он ждал ответа.
- Вам придется рассказать мне, какую работу вы хотите предложить ему.
Пэмброук, подняв пистолет и направив дуло его прямо на Саперба, произнес:
- Скажите мне, какие чувства он питает к Николь?
- Она ему представляется чем-то вроде фигуры Великой Матери. Как и всем нам.
- "Великая Мать"?
Пэмброук решительно перегнулся через стол.
- Что это?
- Великая изначальная мать всего сущего.
- Значит, другими словами, он боготворит ее. Она для него не простая смертная женщина. Как же он станет реагировать… - Пэмброук осекся в нерешительности. - Предположим, Конгросян внезапно станет одним из гестов, притом настоящим, приобщенным к одной из наиболее тщательно охраняемых государственных тайн. Заключающейся в том, что подлинная Николь умерла много лет тому назад, а так называемая "Николь" всего лишь актриса.
Девушки по имени Кейт Руперт.
В ушах Саперба гудело. Он неплохо изучил Пэмброука и теперь был абсолютно уверен, что когда этот взаимный обмен мыслями завершится, Пэмброук пристрелит его.
- Потому что, - продолжал Пэмброук, - это истинная правда.
После этих слов он затолкал пистолет назад, в кобуру.
- Потеряет он свой страх, свое благоговение перед нею тогда? Будет ли он способен… сотрудничать?
Саперб задумался, затем произнес:
- Да. Будет. Определенно будет.
Пэмброуку явно стало легче. Он перестал дрожать, слабый румянец снова вернулся на его худое, невыразительное лицо.
- Вот и отлично. И я надеюсь, что вы не дезинформировали меня, доктор, потому что в противном случае я еще сумею сюда вернуться, чтобы бы ни случилось, и уничтожить вас.
Он тут же поднялся.
- Прощайте.
- Я… - робко произнес Саперб, -…теперь без работы?
- Разумеется. А как же иначе? - Пэмброук сдержанно улыбнулся. - Что толку от вас для кого бы то ни было? Вы прекрасно понимаете это, доктор.
Ваше время прошло.
- Предположим, я расскажу кому-нибудь еще о том, что вы только что мне поведали?
- О ради Бога! Вы лишь облегчите мне работу. Видите ли, доктор, я намерен сделать достоянием испов как раз именно эту тайну. А одновременно с этим "Карп унд Зоннен Верке" откроют другую.
- Какую другую?
- Придется вам подождать, - сказал Пэмброук, - пока Антон и Феликс Карпы не сочтут, что они уже готовы это сделать.
Он открыл дверь их кабинета.