— Правду он говорит. Дед уже умер, кады мы в зимовье попали…
Опасливо глянув, старик поспешно согласился:
— Разве ж я сумлеваюсь? Упаси господь! Чтоб таким сурьезным робятам да не верить? Кушайте, кушайте. Еще штофчик принесть?
— Валяй, — расслабленно махнул рукой Яшка.
После второго штофа Комарин задремал, положив голову прямо на стол, и даже слегка подхрапывал. Анисим продолжал сосредоточенно молчать. Чувствуя себя не очень уютно рядом с угрюмым незнакомцем, Дымок беспокойно теребил реденькую бородку. Наконец решился на вопрос:
— Надолго к нам?
Анисим пожал плечами:
— Не знаю… Вообче-то, мне в Новониколаевск надо, да вот Яков сюда уговорил заехать. Опасно, говорит, с детями встречаться.
— Верно советует Яшенька, — поддакнул старик. — Токмо к детям сунешься — архангелы тут как тут. Завсегда так быват… На дитях, да на полюбовницах наш брат палится.
Анисим вздохнул, подхватил обмякшего приятеля, дотащил до комнаты, уложил на кровать и лег сам.
Проснулся он среди ночи. За стеной пиликала гармошка, кто-то заунывным голосом тянул тоскливую тюремную песню, заливисто хохотали и взвизгивали женщины, басили мужики.
Анисим потряс Комарина за плечо. Тот оторвал от подушки голову, прислушался.
— Ложись. Мазурики гуляют. Мы ж с тобой на малине обосновались. Привыкай.
После этих слов Яшка уронил голову на подушку и мирно засопел.
Ромуальд Иннокентьевич с удивлением услышал в прихожей голос купца Федулова, торопливо сунул в ящик стола лист бумаги, который он в задумчивости изрисовал чертиками. Чертики у Озиридова получались по большей части грустные, с опущенными уголками губ, сутулые, с поджатыми хвостиками, что, в общем-то, было и не удивительно. Последние недели он находился в меланхолическом настроении и оживлялся лишь, встречаясь в саду «Альгамбра» с Катей. Дела свои он несколько запустил, но вовсе не хотел, чтобы купец застал его в праздности. Быстро разложив на зеленом сукне стола федуловские бумаги, он поспешил навстречу нежданному гостю.
— Парфен Лаврович, что же это вы себя утруждаете? — с почтением пожимая короткопалую руку Федулова, с легкой укоризной проговорил присяжный поверенный. — Я совсем было к вам собрался!
— Мимоходом, мимоходом, милейший, — обнажая в улыбке крепкие желтоватые зубы, ответил тот. — Какие уж утруждения? Дай, думаю, заскочу, авось Ромуальд Иннокентич составил договор.
Озиридов тоже разулыбался:
— Ох, и пришлось же повозиться! Хотелось каждый параграф половчее построить, все предусмотреть. Буквально минуту назад закончил.
Лицо присяжного поверенного было так искренно, что никому бы и в голову не пришло подумать, составлен еще два дня назад и по типовым образцам.
Федулов дружески приобнял Озиридова за плечи, похлопал по спине:
— Вот и славно.
Ромуальд Иннокентьевич, спохватившись, обернулся к вошедшей в кабинет домоуправительнице:
— Самоварчик нам! Самоварчик!
Клавочка послушно кивнула и отправилась на кухню. Федулов проводил ее долгим взглядом.
— А мы пока чего-нибудь покрепче, — потирая ладони, заговорщически наклонился к купцу Озиридов.
— Избави бог! Пожалейте старика! — замахал тот руками. — Совсем хиреть стал. Как употреблю, месяц на нее проклятую смотреть не могу. А во вторник мы так с Козловым в его винных погребах, извиняюсь, нахрюкались, на утро себя в зеркале не узнал. Думаю, что за образина такая? Гы-гы-гы!.. Так что увольте!
В столовой они немного поговорили о том о сем, дождались, когда Клавочка принесет самовар, уселись и принялись пить чай.
За чаем Ромуальд Иннокентьевич обратил внимание, что всякий раз, когда Клавочка подходила к столу, чтобы подлить гостю свежей заварки или добавить в розетку варенья, тот замирал и не без удовольствия косил глазом на мелькающие возле него пухлые локотки. И Озиридову внезапно пришла в голову забавная мысль. Нет, конечно, она и раньше крутилась в мозгу, но так ясно и отчетливо оформилась только сейчас.
— Парфен Лаврович, мне неловко просить, — как бы тушуясь, обратился он к купцу. — У вас не найдется места для… молодой… порядочной… девушки?..
Федулов проследил за его устремленным на дверь, за которой скрылась Клавочка, взглядом; вопросительно крякнул.
— Видите ли, обстоятельства сложились таким образом, — продолжил присяжный поверенный, доверительно понизив голос, что я вынужден расстаться с моей домоуправительницей…
Широкое лицо Федулова приняло лукавое выражение. Немного помедлив, он посмотрел с прищуром прямо в глаза присяжного поверенного:
— С хорошими домоуправительницами не расстаются. Али проворовалась?
Озиридов возмущенно замахал руками:
— Что вы! Что вы! Обижаете, Парфен Лаврович! Неужели бы я посмел в этом случае рекомендовать?..
Федулов сгреб в кулак курчавую бороду, раздумывая, выпятил губы.
— Тогда, извиняюсь, не уразумею.
Конфузливая улыбка скользнула по лицу присяжного поверенного. Словно испытывая чувство вины, он приложил руку к груди:
— Сердцу не прикажешь…
— Даже так? — хмыкнул купец и, погрозив толстым пальцем, добавил: — И хороша замена?
Озиридова покоробил излишне фривольный тон, каким это было сказано, он даже удивился, что подобное могло его задеть. Однако выдавать истинные чувства было не в его правилах. Он деланно улыбнулся:
— Весьма недурна.
— Тады по рукам! — хохотнул Федулов.
Озиридов подошел к двери и позвал:
— Клавочка!
Девушка появилась быстро. Выжидательно улыбнулась.
Взглянув на обозначившиеся на ее пухлых щеках ямочки, Федулов ощутил, как по телу разливается бодрящая теплота.
— Клавочка, — стараясь не смотреть девушке в глаза, суховато проговорил Озиридов, уже самой этой интонацией проводя черту, за которой оставалось все, что еще вчера они считали общим.
— Еще чаю? — робко спросила Клавочка, вдруг почуявшая что-то неладное.
Озиридов огладил бородку, помолчал, потом с деланным оживлением заметил:
— Да вот, Клавочка, любезный Парфен Лаврович согласился выручить нас с тобой… Я не говорил, но так получилось, что в настоящий момент я попал в несколько затруднительное финансовое положение… Это означает, к сожалению, что держать прислугу я теперь не смогу…
Клавочка побледнела.
— Но любезный Парфен Лаврович наш друг, — добавил Озиридов. — Он согласен взять тебя на службу, Клавочка.
— Конешно, конешно, — подтвердил Федулов, дивясь ловкости Озиридова.
Глаза Клавочки наполнились слезами, она вся подалась вперед, и Озиридов торопливо выхватил из бумажника несколько ассигнаций, сунул их в побледневшие пальцы Клавочки:
— Тут жалованье за два месяца.
Федулов одобрительно усмехнулся:
— Вот это широко! Это по-нашенски, по-купечески!
— Надеюсь, Парфен Лаврович поможет тебе с переездом.
— Конешно! Какой разговор! — Федулов, не торопясь, встал из-за стола. — Часам к шести будьте готовы. Я Федьку пришлю.
Девушка не шелохнулась.
Купец усмехнулся:
— Да ты не боись, милочка. Парфен Лаврыч никого не забижает, окромя своих конкурентов.
После долгого затворничества в доме старика Стародымова Анисим и Яшка Комарин впервые вышли на свет божий.
— А вот погуляем да зимней одежы купим, — предложил Комарин. — А то зима подойдет, нам на ноги вздеть нечего.
Он хлопнул Анисима по плечу:
— А вот счас прямо и пойдем, Аниська! А?
Анисим согласился.
— Рулим на базар, — подзывая извозчика, объявил Комарин. — И дохи белые купим, и бурки. А?
Пока ехали, Анисим с любопытством озирался на многочисленные вывески, коими были украшены практически все каменные двухэтажные постройки. «Торговый дом И. В. Смирнов и сын»… «Г. М. Голованов»… «Модный магазин И. О. Заславского»… «Торговый дом Михайлов и Малышев»… «Торговый дом Евграф Кухтерин и сыновья»…
— Ишь, скоко их развелось, — невольно покачал головой Анисим.
Комарин одобрительно кивнул.
— Энто ты верно заметил… В Томске всяких Тит Титычей хоть пруд пруди. Сплошь прасолы, все кругом провоняли салом да кожами. Порядочного купчишки уже и не сыщешь… Совсем иное дело — Иркутск. Тамошний купец, он чем промышляет? Золото в Рассею везет, соболишек, чай китайский. А скотом торговать, энтого ему и на дух не надо. Иркутянин, он цену капиталу знает. А энти тут, что я. Им бы напиться да нагуляться. Вот и вся забота. Сказывают, были тут тузы золотопромышленные — Филимоновы, Атопковы, Сосулины, да все вышли. Одно название улицы от них и осталось — Миллионная.
Копыта лошади гулко застучали по деревянному мосту через Ушайку. Свернув у высокой дощатой башенки с остроконечной зеленой крышей, увенчанной почерневшим от дождей гербом Российской империи, пролетка покатила к базарным рядам, сложенным из красного кирпича.
— Останови-ка, — по-барски небрежно приказал извозчику Комарин, пошарил в кармане и сунул ему полтину.
Побродив по базару, они купили все, что было намечено, и Анисим уже отыскивал глазами пролетку, когда Комарин лукаво взглянул на него:
— Аниська, скажи-ка сколько сейчас часов?
— Да к полудню, — посмотрев на солнце, прикрытое осенними тучами, отозвался Белов.
— Не-е, ты мне точно скажи, — настаивал Яшка с веселым оскалом.
— Откель же мне знать, — дернул плечом Анисим.
— Вот то-то и оно! — назидательно поднял вверх палец Комарин, потом ткнул им в сторону вывески, на которой были изображены карманные часы не меньше аршина в поперечнике: — Пойдем-ка!
— Да брось ты, на что нам часы?
— Как «на что»? — Яшка посмотрел на приятеля, словно на полоумного. — Да без них, как без рук!
Анисим неопределенно хмыкнул и пошел за Комариным.
В небольшом магазинчике им навстречу выскочил юркий приказчик. Еще когда Яшка брался за ручку стеклянной двери, приказчик по сверткам в руках понял, что эти солидно одетые мужики заходят не из праздного любопытства, а с вполне серьезными намерениями. Приказчик с умильной улыбкой помог Комарину уложить свертки на подоконник, стряхнул невидимую пылинку с его рукава и осведомился: