Анисим зажег лампу.
Яшка торопливо отвернул к стене почерневшее от перепоя, с лиловым синяком под глазом, опухшее лицо, горестно выдохнул:
— Че хошь, Аниська, делай со мной, только я самая распоследняя скотина.
Анисим продолжал разглядывать плешивую голову Комарина.
— Только скотина-то так не делат, как я. Стало быть, я хуже всякой твари… Гад я ползучий, — почти всхлипнул Яшка. — Ты знаешь, Аниська, чего со мной приключилось?.. Ну че ты молчишь?! Мне и так совестно.
Анисим пожал плечами:
— Ты же ничего не сказал.
Яшка резко сел на кровати, обхватил голову руками, закачался из стороны в сторону:
— Пропил, проиграл я наши обчие денежки! Свои проиграл, и твои проиграл! Нищие мы с тобой таперя, друг-приятель мой разлюбезный! Ни копеечки не осталось! Все спустил! Даже часы новые, и те, сволочь я энтакая, продул! А ведь как все хорошо началось! Такая карта поперла! Все спустил… Все…
— Будя, тебе, — разжал губы Анисим. — Все одно шальные деньги. Как пришли, так и ушли.
— На че жить-то будем? Хоть опять в разбой подавайся! — со слезой в голосе воскликнул Яшка.
— Да есть у меня маненько, — проронил Анисим. — Проживем.
— Есть? — с загоревшимися глазами подался к нему Комарин. — Дай, а?! Пойду отыграюсь! Точно отыграюсь!
— Не дам, — буркнул Анисим. — Все одно спустишь.
Яшка сразу обмяк:
— И то верно, спущу…
Внезапно из комнаты, где еще спали уставшие после разгульной ночи квартиранты деда Дымка, раздались встревоженные хриплые крики:
— Стрема!
— Чертова рота во дворе!
— Мелкая раструска!
Комарин вскочил, завертел головой. Анисим тоже поднялся на ноги, замер прислушиваясь. По всему дому катился испуганный топот.
В дверь просунулась всклокоченная бороденка Дымка:
— Робяты! Околоточный нагрянул!
Комарин метнулся к окну, готовый высадить его ударом плеча.
— Подстрелют! — остановил Дымок. — Городовые кругом!
Околоточный надзиратель обвел властным взглядом сгрудившихся в углу комнаты постояльцев деда Стародымова. Анисим и Яшка стояли впереди, и Анисиму казалось, что околоточный видит его насквозь и вот-вот скажет: «Ты, беглый каторжник Белов…»
Но вместо этого околоточный благодушно усмехнулся, поправил лежащую на коленях шашку, скрипнул табуретом.
— Трухнули, — удовлетворенно констатировал он.
Увидев, что полицейский чин продувает папиросу, Дымок
суетливо подскочил, поднес спичку.
Комарин, решив, что все равно пропадать, расплылся в язвительной усмешке:
— Удивились, ваше благородие. До сих пор в толк не возьму, как энто вы не побрезговали в наши апартаменты наведаться?
Околоточный осадил его взглядом:
— Никшни! Предложение есть, господа мазурики…
«Господа мазурики» озадаченно загудели. Выдержав паузу, полицейский в полной тишине повторил:
— Итак, имеется предложение. Либо вы сию минуту отправляетесь на экскурсию в тюремный замок, либо…
Слова «экскурсия» никто из присутствующих не понял, но упоминание о тюремном замке вызвало тяжелые вздохи и возмущенный ропот. Высокий, со впалой грудью и аристократически тонкими, хотя и грязноватыми, пальцами, похожий на небогатого мещанина, вор недовольно осклабился:
— Энто за что ж, ваше высокоблагородие? Вроде за руку не ловили…
— Ты, Дохлый, рот закрой, не дыши перегаром. Вспомни, как третьего дня у Верхозина, владельца ломовых конюшен, в бильярдной бумажник «позаимствовал»…
— Не брал я лопатника! — негодующе фыркнул Дохлый.
— Ты это судье расскажешь, — ласково улыбнулся околоточный, — а заодно пояснишь, как бумажник Верхозина оказался у твоей сердечной подруги — Гутьки Твердохлебовой…
Вор-карманник скис, отвел глаза. Дед Стародымов по-лисьи шагнул к полицейскому:
— Ваше высокоблагородие, вы сказывали о каком-то предложении…
Посерьезнев, околоточный произнес:
— Революционеры народ бунтуют, над верой православной изгаляются. Урезонить их надо бы. Послужить, как говорится, царю и Отечеству.
— Так мы ж завсегда, — с готовностью сложил руки на животе Дымок.
— Сегодня манифестация патриотическая будет. Поддержите. Всех бунтовщиков бить не жалеючи. Лавки жидовские, магазины можете потрясти. Православных купцов не трогать! Ясно?
— Ага, мы по лавкам, а архангелы нас цап-царап, — обиженно бросил Дохлый.
— У вас сейчас других забот хватает, — сурово отрезал околоточный. И нехотя добавил: — Препятствий со стороны полиции не будет. Слово даю.
Полицмейстер Попов нервничал. До назначенного времени оставалось совсем немного, а предводитель томских мещан купец Самгин-Косицин все еще не появился. Не слышно было и верноподданных горожан.
Попов нетерпеливо подошел к окну.
У Иверской часовни Божьей Матери ковырялся прутиком в замерзшей луже какой-то мальчишка, у Богоявленской церкви, как всегда, толклись старухи.
Полицмейстер закурил. Взгляд его оживился. Вон они, добрые горожане! К городскому полицейскому управлению шумно подтягивалась черная колонна с трехцветным знаменем, с поблескивающими иконами.
В кабинет полицмейстера, дыша водочным перегаром, ввалился Самгин-Косицин.
— Запаздываете, Сергей Дмитриевич…
Купец отер крупной ладонью пот со лба.
— Извините, ваше высокоблагородие… Пока народ собрался, взбодрился… Наставить же народ надо было… Я им целую речь произнес…
— Объяснили, что полиция и войска окажут поддержку?
— А как же!
— Как настроение народа?
— Самое патриотическое.
— Славно! Очень славно!
Подставив стул, Попов снял со стены портрет императора Николая II и торжественно вручил его купцу. Самгин-Косицин приподнято заверил:
— Не извольте тревожиться, ваше высокоблагородие! Дадим острастку бунтовщикам и смутьянам! Постоим за Бога, веру и Отечество!
Портрет императора был встречен черносотенцами радостным гулом.
— С государем императором всех сицилистов перекрошим! — пьяно заорал Лешка Зыков, и черная толпа, как огромная многоногая гусеница, потянулась в сторону Базарного моста.
— Боже, царя храни! Сильный, державный, царствуй во славу, во славу нам!..
Окружив полукольцом здание Городской управы, мясники, лабазники, уголовники, переодетые городовые разразились неистовой бранью в адрес либеральствующих господ, потакающих всякой нечисти, всем этим студентам и голодранцам.
Препоручив портрет императора косоватому быстренькому мещанину, Лешка Зыков азартно вывернул из мостовой булыжник и запустил его в окно управы.
Перекрывая звон летящего на мостовую стекла, Самгин-Косицин зычно призвал:
— Движемся к дому архиерея! Попросим его преосвященство благословить нас на борьбу с супостатами.
Кто-то увидел жмущегося к стене юношу в студенческой фуражке:
— Студент!
Толпа набежала, мелькнули в воздухе кулаки и дубины. Когда озверевшие люди отхлынули, на грязной истоптанной мостовой остался истерзанный неподвижный труп юноши.
Архиепископ Макарий встретил участников патриотической манифестации на крыльце своего дома.
Получив благословение, шумная черная толпа неутомимо двинулась к Соборной площади.
Петр и Высич митинговали в аудитории Технологического, когда в зал вбежал запыхавшийся Ментор.
— Товарищи! — прервал он оратора. — Черная сотня громит еврейские магазины! Пьяные лавочники растерзали студента Евстафьева, убили мещан Яропольского и Гейльмана! Убит ученик железнодорожного училища Шарыгин. Полиция бездействует. К оружию, товарищи!..
— Где сейчас черносотенцы? — спросил Высич.
Ментор перевел дыхание:
— Часть на молебне в новом соборе, часть возле Управления железной дороги. А в Управлении служащие и некоторые члены их семей, ведь им сегодня обещали выдать жалованье. Могут быть большие жертвы, товарищи! Идемте в Городскую управу, там должны вооружить охрану!
— В управу!
Невдалеке от Соборной площади дружинники Высича слились с отрядом городской охраны, собранным из интеллигенции и эсеров. Командовал милиционерами крепкий широкоплечий студент Нордвиг, чем-то и правда напоминающий викинга.
Черносотенцы, заметив приближающихся дружинников и милицию, заулюлюкали, завопили. Как раз закончился молебен в соборе, и оттуда тоже выкатилась толпа. А за оградой собора замелькали винтовки солдат и медленно выдвинулась из переулка казачья сотня.
— Отходим в Управление железной дороги! — крикнул Нордвиг, сразу оценив ситуацию. — Здесь нас сомнут.
Высич поддержал его:
— В Управление!
Держа револьверы наготове, дружинники медленно отступили к зданию.
Черносотенцы напирали. Из их толпы полетели в дружинников камни, Петр вдруг услышал:
— Эй, Петруха! А вот подь сюда, я тебя приголублю!
— Зыков!
Петр рванулся было к толпе, но Высич ухватил его за руку:
— С ума сошел?! Ни выстрела! Иначе казаки сразу начнут ответную стрельбу.
Скрипнув зубами, только сильней сжал рукоять револьвера.
Один за другим дружинники и милиционеры нырнули в здание, заперли за собой вход. Кто-то кинулся к черному входу — свободен ли? Но за дверями черного хода, будто он уже сто лет там стоял, маячил казачий караул.
Дружинников сразу обступили испуганные служащие.
Чиновник службы сборов, долговязый нескладный старик с пышными бакенбардами, сразу понял, кто командует вооруженными людьми, прорвавшимися в Управление. Радуясь, он пожал руку Нордвигу:
— Слава богу! Теперь мы в относительной безопасности.
Высич, выглянув в окно, невесело заметил:
— Вот именно, что в относительной…
Чиновник горячо возразил:
— Не скажите, не скажите! До вашего появления мы вообще не знали что делать. Эти пьяные люди… Они же совсем потеряли разум! Они бьют, убивают! Архитектор Оржешко пытался уйти, его перехватили и изувечили. Уж и не знаем, что теперь с ним… На углу Почтамтской убили Вольфсона…
— Не беспокойтесь, мы защитим вас! — выступил вперед Ментор, но Нордвиг прервал его: