Петр сдержал улыбку.
— Мы тоже тут не лыком шиты, — похвалился Гаврилыч. — Токмо-токмо бастовать кончили. Цельных две недели купцам душу мотали. Опять Маштаковы и прочие со своими домочадцами за прилавками стояли. Все едино сдались!.. А вот на Оби сходка неудачная вышла, казаки разогнали. Я-то сам не был, но сказывают, коих со льда еле живыми подняли. У Исайки вон по сю пору спина от нагайки не разгибается, речи ен там говорил. А за речи счас калечут… Или еще энтакую прибаутку слыхал: Это все враки, что побили нас макаки, а вот это так не враки, что нас бьют везде казаки…
Старик погрустнел, завздыхал, пошел ставить чайник. Вернувшись, скрутил самокрутку, посмотрел на Петра:
— Народ говорит, царь к нам какого-то енерала послал. Кажись, Мюллером кличут.
— Меллер-Закомельский, — подтвердил Белов. — На расправу едет. А из Харбина Ренненкампф.
— Тоже енерал?
Петр молча кивнул.
— Надо же, — почесал плешивую голову Гаврилыч. — Как ни енерал, так немец… Че-то Исайка припаздывает?
И действительно, Кроткий появился почти на час позже условленного времени. Запыхавшись от быстрой ходьбы, он проговорил:
— Извини, Петр. Патрули кругом. Как ввели с двадцать третьего декабря военное положение, совсем проходу не стало.
— В Томске то же самое.
Гаврилыч внезапно оживился:
— Слышь, Исайка, намедни частушка в ухо влетела. Забавная.
Понимая, что старику не терпится пропеть частушку, Ашбель улыбнулся:
— Ну-ка?
Прокашлявшись, Гаврилыч сиплым, дребезжащим голосом запел:
— В божий храм веду сестру ли, все патрули да патрули. В гости к тетушке Федуле, все патрули да патрули. Кучер громко гаркнет «тпру ли», все патрули да патрули. Нос нечаянно потру ли, все патрули да патрули…
Петр, знавший продолжение незатейливой частушки, замахал на старика руками:
— Хватит, хватит!
— Э-э, всю малину испортил, далее-то позабористее! — засмеялся Гаврилыч, но тут же и посерьезнел: — Ладно. Вы тут разводите свои секреты, а я пойду в дозор. Если кто объявится, шумну.
Когда сторож вышел из каморки, лицо Исая стало серьезным и озабоченным. На высоком матово-белом лбу прорезались морщины, в карих, обычно мягких, с едва уловимой усмешкой глазах поселилась тревога. Настроение передалось и Петру.
— Я тебе вчера говорил о решении комитета усилить бдительность в связи с приближением карательной экспедиции, — негромко произнес Кроткий. — Так вот, чтобы предупредить возможные провалы, постановили начать наблюдение за явочными квартирами жандармерии.
— По тем адресам, которые назвал казненный Лежнин?
— Да… Утром пойдешь на мельницу к Иннокентию. Будете вместе с ним и Капитоном присматривать за одним домишкой по Межениновской. В детали тебя посвятит Каменотес. Помнишь Андрея Полтарыхина? Сам к нему не ходи, направь Капитона.
— Ясно.
Взгляд Ашбеля погрустнел.
— Ты чего? — насторожился Петр.
— Попрощаться хочу, долго теперь не увидимся.
— Уезжаешь?
Исай покачал головой:
— Глаза полиции намозолил. Особенно во время последней стачки. Да и наш старший приказчик, Вася Тихий, по-моему, наушничает… Короче, ухожу на нелегальное.
— На «технику»? — догадался Петр.
Кроткий задумчиво пригладил острую черную бородку, улыбнувшись, одними глазами, подтвердил предположение товарища.
Помощник управляющего Кабинетским имением Шванк приехал затемно. Платон Архипович пригласил раннего гостя за стол, но Шванк к еде не прикоснулся, потягивал горячий чай из стакана в массивном серебряном подстаканнике. Збитнев, любивший завтракать плотно, протянул укоризненно:
— Что ж вы, Максимилиан Пирсович, расстегайчик отведайте. Осетрина отменная.
Шванк ответил:
— Благодарствую. Не в моих правилах с утра сытно кушать.
— Хозяйку обидите.
— Благодарствую, — повторил Шванк. — Привычек не люблю менять.
Артемида Ниловна приложила руки к пышной груди:
— Неужто расстегайчики невкусные получились?
Столько огорчения прозвучало в ее словах, что Шванк все же
уважил хозяйку. Отщипнул кусочек пирога, пожевал. Поднял глаза на пристава:
— Труп я распорядился поместить в ледник.
Артемида Ниловна поперхнулась чаем и торопливо поднялась из-за стола:
— Вы уж поговорите. А я вам что-нибудь соберу в дорогу.
Проводив хозяйку взглядом, Шванк опять глянул на пристава:
— Урядник ваш благополучно вернулся?
— Понятия не имею, — сдвинул брови Збитнев. — А что? Пьян был?
— Как мужик.
Платов Архипович усмехнулся:
— Похоже, нам всем скоро придется менять привычки.
— Ничто не должно влиять на модус вивэнди цивилизованного человека, — бесстрастно отозвался Шванк.
— Не скажите, любезный Максимилиан Пирсович. Не случайно правительство ввело военное положение во всех уездах, прилегающих к линии Сибирской железной дороги. Русский мужик тяжел на подъем, да если вдруг расшевелится… Участившиеся случаи самовольной порубки леса во вверенном вам имении — только начало…
— Имеете в виду убийство объездчика?
— Конечно.
— Ну, — не согласился Шванк, — для Сибири это обычное происшествие. Помните, Некрасов писал…
Збитнев недовольно покрутил ус:
— Поэты — сословие вредное. Стихов не читаю.
— А напрасно, — опять не согласился Шванк. — Среди поэтов попадаются люди с метким глазом… Вот этот Некрасов… Позволю напомнить… — Бесстрастно, будто давая отчет, Шванк процитировал: — Там гробовая тишина, там беспросветный мрак. Зачем, проклятая страна, открыл тебя Ермак?
— Вы, Максимилиан Пирсович, прямо как наш уважаемый учитель Николай Николаевич. Он, я о Симантовском говорю, тоже все вольнодумцев цитирует.
Сравнение Шванку не понравилось. Он суховато поморщился и ответил:
— Просто у меня трезвый взгляд на вещи.
— Хороша гробовая тишина, — хмуро хмыкнул Платон Архипович. — Весь Алтайский горный округ бурлит. Там имение разгромили, тут старосте бока намяли…
Шванк равнодушно улыбнулся:
— Лес рубят — щепки летят.
Збитнев всем корпусом повернулся, посмотрел на настенные часы.
— Что-то Рогов задерживается.
— Обычная российская расхлябанность, — констатировал Максимилиан Пирсович.
Фельдшер ввалился в расстегнутом полушубке, не раздеваясь, плюхнулся на диван.
— Извините, господа. Дорогу замело к чертовой матери! Еле добрался.
Шванк покосился на его обрюзгшую физиономию, но ничего не сказал. Пристав предложил:
— Чайку горячего?
— Не приемлет душа. Лучше водки.
Платон Архипович достал из буфета графинчик, хотел налить и Шванку, но, перехватив его взгляд, передумал. Рогов опрокинул рюмку, посопел и принялся жевать расстегай.
— Теперь будем дожидаться урядника? — посмотрел на пристава Шванк.
Фельдшер, продолжая жевать, воскликнул:
— Чего его дожидаться? Он у ворот, в санях сидит.
— Тогда в путь, господа? — направляясь в прихожую, проговорил Платон Архипович. — Пока погода благоприятствует.
Натягивая на плечи шубу, Шванк попросил пристава:
— Вы бы послали урядника за Ярцевым? Он в кабаке ждет. Выйдя на крыльцо, пристав крикнул:
— Федор Донатович, быстро за Ярцевым в кабак! Саломатов вскинулся, хлестнув застоявшуюся лошадь.
Фельдшер хохотнул негромко:
— Рискуете, Платон Архипович! Пускать козла в огород… Но урядник вернулся быстро, хотя и явно повеселевший.
Фельдшер упал в свою кошевку, Збитнев устроился за урядником, Шванк ткнул объездчика в спину:
— Трогай!
Пурга улеглась, оставив после себя заметенные снегом дороги. Солнечные лучи, отражаясь от снега, слепили глаза. Тяжело всхрапывая, лошади неслись напрямик. В лесу Ярцев безошибочно свернул на просеку, на которой вчера повстречал Степку Зыкова.
— Далеко еще? — спросил пристав.
— С версту, — отозвался объездчик.
Вскоре санный поезд, петляя меж сосен, выкатился к оврагу.
— Здесь, — махнул рукой Ярцев. — А сани Татаркина вон там стояли, я место вешкой отметил.
Оглядывая заснеженную поляну, фельдшер Рогов ворчливо протянул:
— И стоило сюда тащиться…
Збитнев тоже досадливо крякнул:
— М-да! Боюсь, осмотр места происшествия мало что даст. Вчера-то ты, Сергей Флегонтович, чего-нибудь здесь узрел?
— Чего узреешь? — развел руками объездчик. — Приехал, тут уже все замело. Одни хлысты были видны. А сейчас и их скрыло.
Збитнев проследил за его взглядом и поинтересовался:
— Много нарублено?
— Штук тридцать.
— Как же это Татаркин обмишулился? — недоуменно повел плечами Платон Архипович, уставившись на торчащую из сугроба вешку.
Урядник привстал в санях:
— Слышь, Флегонтыч, ружьишко-то хоть было при нем?
— Было, — мрачно подтвердил Ярцев. — Он же сюда специально ехал. Хотел подстеречь порубщиков.
Збитнев раздумчиво произнес:
— Степка говорил, что Татаркин ничком лежал. Ударили его по затылку. Стало быть, не очень опасался задержанных.
— Выходит так, — согласился объездчик. — К кому попало спиной не повернешься. Служба-то у нас рисковая, глаз да глаз нужен. А Татаркин сроду осторожный…
— Когда ты подъехал, он еще теплый был? — спросил у объездчика Платон Архипович.
— Кажись, теплый, — насупился Ярцев. — Я ж его переворачивал, он еще не начал коченеть.
— Долго мы здесь будем? — повернувшись к приставу вполоборота, безразличным тот поинтересовался Шванк.
Скрывая раздражение, тот ответил:
— Сколько понадобится.
Не уловив настроения начальника, Саломатов глуповато разулыбался:
— А че здесь делать-то? Не видно ни шиша.
Платон Архипович кольнул его взглядом из-под сведенных бровей:
— Ты, братец, вместо того чтобы разговоры разводить, берика лучше жердь, да пошуруй тут. И ты, Сергей Флегонтович, займись.
Ярцев быстро вырубил несколько шестов из тонких длинных сосенок, и они с урядником и Збитневым принялись тыкать ими в снег. Фельдшер некоторое время следил за их действиями, потом, озябнув, выбрался из кошевки, прихлопнул руками: