— Это что ж получается? Убивать будут?
— Это их дело, — уже строго сказал пристав. — Они не ваш дом громят и не мой. Они в Кабинетское имение отправились, а там епархия Шванка. Разберется он как-нибудь с нашей российской расхлябанностью.
— А полиция?
Платон Архипович укоризненно улыбнулся:
— Ну, вы слишком многого требуете от меня, отец Фока. Даже в городе не могут совладать с бунтовщиками. А у них там и казаки, и пулеметы. А я? Что у меня есть?
Отец Фока решительно встал.
— Погодите, батюшка. Уж не на кордон ли вы решили ехать?
— Вот именно.
— Ну что ж… Ваша паства, вам ее и оберегать…
Через несколько минут под удивленными взглядами сотниковских баб отец Фока верхом проскакал по главной улице. Черная ряса развевалась и бабы долго еще обсуждали, куда ж это понесло неуемного священника?
По хмурым лицам дружинников Петр сразу увидел, что задание им очень не по душе. Но ни Кеха, ни Капитон не сказали ни слова. Просто сидели и молчали.
— Никто никого не принуждает, — насупился Петр. — Дело добровольное, но необходимое.
— Че ты нам мораль читаешь, — хмыкнул Кеха.
Капитон помялся:
— Мы, конечно, не отказываемся, но…
— Угрызений совести испугался?
— А че? — сказал Капитон. — И это дело важное. Только ведь как посмотреть… Может, этого придурка Стасика попугать хорошо? Такие шкуры всего боятся. Наверняка забудет дорогу к жандармам.
— Держи карман шире, — глянул на Капитона Петр. — Ты его припугнешь, он тебе всего наобещает, а потом сразу побежит в жандармерию.
Капитон неопределенно пробурчал:
— И такое может быть…
Петр сухо сказал:
— Ты его за человека принимаешь, а он враг. Понимаешь? Враг!
— Так-то оно так, — все еще сомневался Капитон. — Но ведь где-то и человек, существо живое…
— Заладил! — вспылил вдруг Кеха. — Этот твой человек нас жандармам продает! Его-то небось не заботит, загонят нас на каторгу или нет.
— Из-за этого Стасика, — поддержал Кеху Петр, — наши товарищи могут погибнуть. Причем самые лучшие… Ты даже не представляешь, как могут быть страшны обыватели, подобные Стасику. В Томске я своими глазами видел, что получается, когда они начинают чувствовать свою безнаказанность. Поверь мне, они никого не жалеют!
— Правильно! — подхватил Кеха. — А Стасик не просто обыватель, самый что ни на есть жандармский холуи! Слыхал, как Меллер с нашими товарищами расправляется? Никого не щадит. У него в поезде и виселицы, и гильотины, и станок для сечения имеются. Путевые обходчики после Меллера на насыпи трупы обезглавленные подбирают.
— Да знаю я, — посуровел Капитон.
— Чего же тогда воду мутишь? — бросил Кеха. — О деле надо думать.
— Мы никогда не были теми, кто подставляет левую щеку, получив удар по правой. Не были и не будем! — твердо сказал Белов. — Иуда должен умереть.
— Понимаю я, че вы меня уговариваете! — ощетинился Капитон.
— Никто тебя не уговаривает, — спокойно ответил Петр. — Пойми и то, что Стасик умрет не потому, что предает тебя, Кеху, меня, Тимофея, Полунина… Он наш классовый враг, который готов в любой момент нанести удар исподтишка! Если уже не нанес. Мы отдали себя революции. И свои личные чувства обязаны запрятать подальше. Довольно дебатов. У нас мало времени.
Кеха одобрительно хохотнул, хлопнул Капитона по широкой спине:
— Здорово он тебя!
Петр оборвал Иннокентия:
— Все. Не до шуток.
Лица дружинников стали сосредоточенными. Петр с силой провел ладонью по лбу, негромко сказал:
— После встречи с Тимофеем я прикинул, как все лучше сделать. Отведем его к лесопилке Чернышева, там и приведем приговор в исполнение.
— Толково, — кивнул Кеха. — В лесу выстрела не так слышно будет. Да и скрыться легче.
Обсудив детали предстоящей операции, дружинники вышли из дома и к семи часам вечера уже подходили к привокзальной площади.
Стасика не было видно. Кеха прошел в церковь. Капитон направился к ларьку, где торговали пирогами. Петр остановился у паперти. Среди редких прохожих он издалека заметил знакомую фигуру. Стасик шел, озираясь по сторонам, то ускоряя, то замедляя шаг. Приблизившись к паперти, он бросил на Петра пытливый взгляд, но не сделал попытки заговорить, а принялся прогуливаться поодаль с самым безмятежным видом.
Капитон тоже узнал жандармского осведомителя. Коротким кивком уведомил об этом Петра, неторопливо подошел к Стасику.
— Это я должен вас встретить, — тихо проговорил он.
Глаза Стасика опасливо ощупали Капитона, но тут же губы
растянулись в понимающей улыбке. Покосившись на подошедшего Петра, он вопросительно заморгал.
— У нас мало времени, товарищи ждут, — сказал Белов.
Стасик снова понимающе улыбнулся:
— Да, да…
Ему не объяснили, сколько человек придут на встречу, но, увидев двух рослых парней с не очень приветливыми физиономиями и третьего, который показался из дверей церкви, Стасик каким-то обостренным чувством вдруг понял, как мало эти парни годятся на роль провожатых.
Заметив его состояние, Петр прикоснулся к локтю Стасика, сказал спокойно и уверенно:
— Что же мы стоим?
Лихорадочно соображая, что предпринять, провокатор услужливо кивнул, но с места не сдвинулся. В полусотне шагов от них из-за извозчичьих саней выплыл городовой. Придерживая шашку, лениво оглядел площадь.
Петр перехватил взгляд Стасика и плотно сжал губы. Капитон улыбнулся:
— Так мы идем или нет?
Рот провокатора начал открываться в пока еще беззвучном крике. Кеха потянулся за револьвером, спрятанным на поясе. Но Петр глазами остановил его, выхватил из кармана складной нож, подаренный Высичем перед тем, как они расстались. Услышал показавшийся невероятно громким щелчок раскрытого лезвия. Почувствовал, как взлетела рука, словно и не его она вовсе, а живет свой жизнью. Удивился, как легко лезвие вошло в грудь Стасика, как раз напротив сердца. Увидел, как погас взгляд предателя и его погрузневшее тело осело на грязный, истоптанный множеством ног снег. Петра затошнило, в голове гудел колокол, и только через секунды он понял, что это бухает кровь.
Прохожие бросились врассыпную.
Тишина треснула от испуганных криков. Над площадью повисла протяжная и заливистая трель свистка. Городовой бежал, тяжело топая сапогами.
Кеха и Капитон оцепенели.
— В карманах посмотрите! Записи! — шепотом крикнул Петр, все еще ощущая тошноту и гудящую пустоту в голове.
Капитон опустился на колено, выдернул из пиджака провокатора записную книжку.
— Уходим! — скомандовал Петр, начиная приходить в себя.
Степка Зыков, которому вчера заглянувший на огонек пристав шепнул по секрету, что объездчик Ярцев винит в смерти Татаркина именно его, Степку, подначивал мужиков:
— Робяты, че ж мы смотрим? Неужто не смогем его выкурить оттедова?
Крестьяне, мрачнея от собственной решимости, угрюмо и сторожко продвигались к кордону, окруженному высоким, сложенным из ядреных лесин, заплотом. Ноги увязали, и мужики, медленно вытягивая пимы из снега, подходили все ближе и ближе.
Привязанные к деревьям лошади, тревожась от тишины, наступившей после криков и брани, прядали ушами, всхрапывали, перебирали ногами. Из-за заплота вынырнула голова объездчика Ярцева.
Мужики замерли.
Над бревнами показался ствол берданки. Вращая глазами, Ярцев крикнул:
— Последний раз говорю, не суйтесь! Поубиваю!
Игнат Вихров, который стоял шагах в десяти от изгороди, мрачно бросил:
— О себе подумай. Жить-то всего ничего осталось, а туды же… «Поубиваю»!..
Объездчик вскинул винтовку, прижал приклад к скуле. Яростно закусив ус, прищурился, с тихой угрозой произнес:
— Остерегись, Игнат. Тебе первому и размозжу башку.
Расстояние было слишком мало, чтобы Вихров не понимал нависшей опасности. Но он подавил расползающуюся по телу слабость, пренебрежительно хмыкнул в черную бороду:
— Попади ишшо, потом хвастай.
Он внезапно насторожился, вытянул шею, довольно усмехнулся:
— Глянь-ка, Флегонтыч! Кто энто у тебя по двору шастат?!
Решив, что кому-то из мужиков незаметно для него удалось проникнуть на кордон, Ярцев резко обернулся. Сутунок под его ногами перевернулся, и объездчик, взмахнув руками, словно утопающий, вместе с винтовкой мгновенно исчез из виду.
Мужики переглянулись. Потом, разгадав уловку односельчанина, загоготали. Метнувшись к заплоту большими прыжками, Игнат на бегу прокричал:
— Не робей! Щас мы его!
Рыжий Аверкий Бодунов скинул шапку, крепко ругнулся, подбадривая себя, и бросился за Игнатом. Крестьяне со всех сторон облепили изгородь.
— У, падла кабинетская!
— Захапали лес, таперя расчет держи!
— Бей лихоимца!
— Ишь, пужать удумал!
— Бей гадюку!
Степка Зыков тоже сделал несколько шагов вперед, визгливо заорал:
— Поднавались, мужики!
Ухватившись за верхнее бревно, Вихров хотел было перекинуть тело через заплот, но люто взвыл и свалился в снег.
— По пальцам, мразь, норовит!
Он замотал в воздухе разбитыми пальцами, закрутился на месте, с размаху сунул их в снег.
— Радуйся, что не по башке! — снова показываясь над изгородью, злорадно отозвался Ярцев.
Выстрелив в воздух, он завопил:
— Отойдь! Поубиваю!
И хотя все ждали этого, выстрел прозвучал неожиданно. Каждому показалось, что стреляют именно в него. Теряя рукавицы и шапки, крестьяне откатились к лесу, сгрудились.
— Эге, как он нас! — выглядывая из-за дерева, хихикнул Степка Зыков.
Вихров, угрюмо баюкая раздробленные пальцы, процедил:
— Кончать его надо, робяты.
— Эй, мужики! — окликнул Ярцев. — Вспомнили Егорку Косточкина? А?
Глянув в сторону кордона, Аверкий утер нос рукавом полушубка:
— Сейчас сам вспомнишь, ублюдок!
Вихров поднял глаза:
— Хорош лаяться! Бери лучше мою бердану, в дровнях она, под соломой.