Саломатов преданно вытаращился:
— Так точно! Смутьяны дозволяли супруге моей провизию в камеру доставлять.
С досадой глянув на кирпично-красную физиономию урядника, Платон Архипович раздумчиво произнес:
— Ты, должно быть, благодарность к ним испытываешь?
— Никак нет! Кое с кем я уже посчитался.
— Когда же успел?
— Дык, как меня казаки ослобонили, без промедленья к управе побег… — начал объяснять урядник.
Пристав оборвал его:
— Закончилось там?
— У управы-то? — переспросил урядник и торопливо кивнул: — Закончилось. Таперя казаки по селу мужиков гоняют.
— Кроме Кунгурова кого-нибудь арестовали?
В бесцветных глазах урядника появилось довольство:
— Обязательно! Игнатку Вихрова, Ваньку Балахонова, Ваську Птицына и змея энтого рыжего, Бодунова. Всех в каталажку препроводили. Ну уж они-то у меня не зажируют!
Пристав склонил голову набок:
— Ты, Федор Донатович, никак при револьвере?
Саломатов разулыбался, приоткрыл кобуру, демонстрируя
рубчатую рукоятку «смит-вессона»:
— Так точно! Обнаружился револьвер. Мужиков разогнали, а он и лежит прямо возле крыльца.
Збитнев пожевал губами, потом спросил:
— Казаки сильно усердствовали?
У Саломатова вырвался удовлетворенный смешок:
— Хе-хе! Постарались. Правда, убитых всего двое: Пашка Жданов да Сидор Мышков. Зато ранетых — навалом, десятка два. Впредь наука мужикам будет!
— Радоваться-то нечему, — хмуро пробасил Платон Архипович. — Мужики зло долго помнят.
Саломатов озадаченно стрельнул глазами, но тут же опустил голову и сокрушенно закивал:
— Энто верно. К тому же и казаки пострадамши.
Збитнев вскинул брови:
— Много?
— Одному бок вилами распороли, да двум черепушки раскроили. Окромя энтого подъесаулу, извиняюсь, задницу прострелили.
Сдержав улыбку, Платон Архипович спросил:
— За фельдшером послали?
— Так точно. Степка Зыков поехал.
Збитнев помолчал. Урядник, ожидая приказаний, стоял навытяжку.
— Вот что, Федор Донатович. Ступай прямо сейчас за Мануйловым и вместе с ним займитесь взиманием податей. Пошли кого-нибудь в имение. Пусть Шванк направит своих объездчиков секвестировать лес у мужиков.
— Понял! — радостно осклабился урядник.
— Вот и слава богу… А я к учителю загляну.
— Ему тоже следоват горячих всыпать, — неприязненно произнес Саломатов. — Мутил мужиков.
Збитнев повысил голос:
— Не твоего ума дело. Сам с ним разберусь. Иди, Федор Донатович, не медли!
— Слушаюсь, ваше благородие!
Симантовский, увидев в окно приближающегося пристава, испуганно забегал по комнате. Артемида Ниловна тоже увидела супруга и обессиленно обмякла на стуле. Мечущийся взгляд учителя остановился на ней.
— Да не сидите вы, как пришибленная! — истерично воскликнул он.
Губы Артемиды Ниловны виновато скривились:
— А-а?..
— Вы же радоваться должны! Радоваться! — воздел руки Симантовский.
Артемида Ниловна попыталась изобразить улыбку, но от этого лицо ее стало еще плаксивее. Симантовский раздосадованно взвизгнул:
— Черт вас подери с вашей бабской непосредственностью! Плачьте тогда, что ли!
Едва Платон Архипович переступил порог, Артемида Ниловна кинулась ему на шею, рыдая протяжно и горько. Збитнев застыл, пристально разглядывая учителя. Симантовский трясущимися руками ощупывал бледное лицо. Наконец ему удалось улыбнуться, но улыбка получилась жалкой и заискивающей.
— От радости супруга ваша… Нервы… Натерпелись мы страха… Я все опасался, как бы мужики не передумали. Ведь могли и не послушать меня?..
Отняв от груди руки Артемиды Ниловны, Збитнев холодно проговорил:
— Благодарствую…
— Если бы не Николай Николаевич, не знаю, чтобы со мной было, — сквозь рыдания пролепетала Артемида Ниловна.
Платон Архипович сдержанно вздохнул:
— Вы, Артемида Ниловна, ступайте домой. Наводите порядок. Я скоро буду.
И от этого леденящего «вы», от каменного выражения лица супруга женщине стало не по себе. Медленно, словно ноги увязали в глубоком песке, она подошла к вешалке, сняла шубу.
Раскуривая папиросу, Платон Архипович некоторое время рассматривал в окно удаляющуюся жену. Наконец повернулся к Симантовскому. Тот, не зная как разорвать тягостное молчание, сказал нелепое:
— Д-день сегодня х-хороший… С-солнышко…
— Х-хороший, — с мрачной улыбкой подтвердил пристав.
Выпущенная им струя дыма обволокла лицо учителя. Разогнав дым вялыми движениями ладони, Симантовский промямлил:
— Слава богу, все кончилось.
— Для кого кончилось, а для кого только начинается, — многозначительно проговорил Збитнев.
Взгляд учителя приковала пульсирующая жилка на правом виске станового пристава, и он облизнул пересохшие губы:
— Не понимаю…
— Чего ж тут непонятного? — с сожалением в голосе проговорил Платон Архипович, приближаясь к замершему у стены Симантовскому.
Когда пальцы пристава крепко обхватили его узкий затылок, Симантовский вздрогнул, съежился, но не сделал попытки высвободиться. Почувствовав, как лицо расплющилось от удара о стену, он только взвизгнул от боли и еще больше сжался. Однако Збитнев отпустил учителя и, брезгливо отерев ладонь о полу шинели, полюбопытствовал:
— Что же вы нынче не обзываете меня сатрапом? Почему не кричите про пожар народной войны? Не угрожаете расправой?..
Размазывая по щекам кровь, Симантовский невнятно выдавил:
— Простите…
— Почему я должен вас, Николай Николаевич, прощать?
— Виноват я…
— Это мне понятно. Но за старое-то надо ответ держать. По должности я обязан отправить вас как политического преступника в Томский тюремный замок.
— Помилуйте! — молитвенно сложив окровавленные пальцы, взмолился Симантовский.
— Я вас помилую, а завтра казаки уедут, и вы подговорите крестьян сжечь мой дом, — покачал головой Платон Архипович.
Учитель горячо воскликнул:
— Никогда!
Збитнев с омерзением оглядел его и враз посуровел:
— Ладно распинаться! Не стану вас трогать. Но учтите, если поползут слухи, связанные с пребыванием моей супруги в вашем доме… Удавлю собственными руками!
— Ничего же не было, — простонал Симантовский.
— Знаю, — отрезал Збитнев. — Потому и предупреждаю.
Не обращая внимания на причитающую супругу, Збитнев бродил среди своей порушенной мужиками мебели. Изредка поддевал какой-нибудь обломок носком сапога, невесело хмыкал.
В дверь постучали. Збитнев открыл.
— Ну, наконец-то! — обрадованно пророкотал священник, входя в дом. — Уж и не чаял свидеться!
Искренность, с какой это было сказано, подкупала, и Платон Архипович невольно разулыбался:
— Здравствуйте, Фока Феофанович! Счастлив видеть вас живым и здоровым.
— Что со мной сделается? — развел руками отец Фока и рассмеялся: — Потузили немного агнцы Божьи, в снегу поваляли, да тем и утешились.
— Разберемся с обидчиками, — пообещал становой пристав.
Отец Фока отмахнулся:
— Я не в претензии. Им предстоит суд Божий.
— Зря вы так.
— Христос терпел и нам велел! — снова рассмеялся священник, обвел комнату взглядом. — Смотрю, полиходействовали у вас мужички изрядно!
Збитнев невесело, но тоже усмехнулся:
— Добро наживется. Главное, сами целы.
— Так-то так, но граммофон, к примеру, приказал долго жить, — констатировал отец Фока. — Да и пастушок вдребезги…
Шевельнув ногой раскрашенные куски гипса — все, что осталось от барельефа, украшавшего тумбочку, Збитнев вздохнул:
— Дураки. Своего не признали.
Отец Фока снова весело рассмеялся:
— Тоже, видать, карбонарий был. Ну да ладно, не буду вам мешать.
В дверях отец Фока столкнулся с фельдшером Роговым.
— Ох и высокое у вас крылечко, Платон Архипович, — задыхаясь, выдохнул фельдшер, и от него густо пахнуло перегаром.
Отец Фока укоризненно покачал головой:
— Успели уже?
Обрюзгшее лицо фельдшера расплылось в улыбке:
— По делу… Оперировал-с…
— И как казаки? — спросил Збитнев. — Раны серьезные?
— А, ерундистика, — отмахнулся Рогов. — Летальных исходов не предвидится. Разве что подъесаулу не повезло.
— А что такое?
Фельдшер подозрительно хихикнул:
— Я у него пулю извлек из ягодицы. Теперь ни на лошадь, ни на бабу. Лежит бедняга, на Глафиру слезно взирает. Зато староста ваш доволен.
Пристав и священник переглянулись, и отец Фока не удержался, прыснул:
— Все от лукавого!
Збитнев тоже улыбнулся, но тотчас нахмурился, переспросил:
— Пулю, говорите?
— Нуда, револьверная, — заверил Рогов и полез в карман. — Я ее на всякий случай приберег.
Развернув кусочек бинта, Платон Архипович принялся разглядывать пулю. Любопытствуя, священник склонился к нему:
— Экая гадость тупорылая…
— Похоже, от «смит-вессона», — ни к кому не обращаясь, заключил Платон Архипович и спрятал пулю в карман.
Фельдшер оглядел собеседников:
— Я вот что предлагаю, господа! Не отметить ли нам водворение порядка?
Збитнев посетовал:
— И присесть-то не на что… Да и запасы мои винные…
— У меня спирт есть! — не дал договорить Рогов. — Пристроимся как-нибудь. Состроив благолепную физиономию, отец Фока укоризненно пробасил:
— Не суетись, раб Божий Матвей! Осталась на этой земле тихая обитель! Господа, предлагаю двинуться ко мне. Имеется отменная закуска!
Фельдшер и священник спустились с крыльца, а Платон Архипович задержался в прихожей.
— Артемида! Дверь затвори! — сурово рявкнул он.
Съежившись под его взглядом, Артемида Ниловна послушно бросилась исполнять приказание.
Ольхов погладил лоб ладонью и виновато взглянул на Ашбеля:
— Александр, я отлучиться должен. Понимаешь, Ирина совсем расклеилась. Нервы, должно быть. Договорилась с доктором на двенадцать, я ее провожу.
Исай кивнул:
— Ради бога, Борис. Я понимаю. Нам нелегко, ей еще труднее.