[7].
Однако наибольший интерес представляет следующее обстоятельство. Анализ записи «сеансов сообщений», носивших весьма разнородный характер, обнаруживает среди них «черновики» будущих работ Генона. «Список заглавий всех „сеансов общения“ (conférences) с очевидностью показывает, что первая глобальная разработка учения Генона происходит в этот момент», — пишет Ш. А. Жили[8].
На первом сеансе 6 марта 1908 года был представлен план, содержавший ряд тем, позднее отраженных в работах Генона, но также в «Археометре» Сент Ив д'Альвейдра и даже в «Метафизическом пути» Матжиои. По-видимому, «Орден обновленного храма» стал той средой, где берут начало труды Генона; темы некоторых сообщений в дальнейшем получили развитие в крупных зрелых произведениях — в частности, в «Символике креста», «Множественных состояний бытия» и «Принципах исчисления бесконечно малых величин» (с. 342). Последовательность событий, полагает Фейдель, заставляет предположить вмешательство Высшего духовного центра. Миссия Генона состояла в установлении связи с еще сохраняющими ценность элементами ГБЛ для восстановления прерванной инициатической цепи на Западе. Эта гипотеза, по словам Фейделя, предполагает, что Рене Генон сам был непосредственно связан с Верховным центром[9].
Весьма важной в этот период блужданий и поисков была встреча с патриархом Гностической церкви, известным под именем Синезиус (Фабр дез Эссар); здесь также имели место попытки оживить древнюю духовную традицию, восходящую к катарам. В 1909 г. Генон был возведен в сан «епископа» этой церкви под именем Палингениус (греческий перевод его имени Рене — Ренатус (лат.) — возрожденный, т. е. дважды рожденный) и в конце того же года с помощью других членов ООХ основал журнал «Гнозис» (1909–1912). На страницах этого журнала Генон впервые развил темы и идеи, ставшие основными направлениями его творчества. Именно здесь были опубликованы статьи, ставшие основой его самых «метафизических» работ — «Человек и его становление согласно Веданте», «Символика креста», «Принципы исчисления бесконечно малых (величин)».
Таким образом, в 23–25 лет его мировоззрение вполне сложилось; многие авторы выражали удивление столь ранней интеллектуальной зрелостью и поднимали вопрос об учителях Рене Генона, хотя сам он не делал публичных пояснений на этот счет. Его издатель и биограф П. Шакорнак писал: «Нам известно, что Генон не изучал восточные учения по книгам. По этому вопросу мы имели его категорическое свидетельство». Далее он цитирует статью А. Прео (которую Генон прочел перед публикацией), где утверждается, что ему было преподано восточными наставниками «устное учение», касающееся доктрин Индии, исламского эзотеризма и таоизма. Касательно последнего Шакорнак добавляет, что Генон получил более, чем Матжиои, а также что его наставником был индус школы Адвайта Веданта направления Ади Шанкарачарья[10]. Другими словами, как истинные посвященные они предпочли остаться неизвестными. «Таким образом, — полагает Фейдель, — мы можем руководствоваться в своих рассуждениях лишь его связями с исламским эзотеризмом, по гой простой причине, что все остальные линии взаимодействия остаются — и, вероятно, всегда останутся — в непроницаемой тьме, включая также масонство, в каковом случае исследователи лишь теряются в догадках»[11].
В эти годы Генон привлекает к себе внимание лиц, которых можно назвать истинными представителями Традиции и имена которых известны.
Это видный арабский богослов Абдер Рахман эль-Кебир, памяти которого он посвятил свою «Символику креста» (1931), и два принявших ислам европейца: бывший «гностический епископ» Леон Шампрено (1870–1925), получивший арабское имя Абд-эль-Хакк — Служитель Истины, и шведский ориенталист Иоганн Густав Агелии (1868–1917), назвавшийся в мусульманстве Абд-эль-Хади — Служитель Наставника. Именно они познакомили молодого математика с основами суфийских доктрин. Помимо прямых связей с представителями суфийских орденов Генон поддерживал отношения с индусской колонией в Париже, дружил с тогдашними каббалистами и знатоками средневековой герметики, но самым, пожалуй, важным событием его молодости после знакомства с суфизмом было сближение с графом Альбером де Пувурвилем (1862–1939)[12]. Помимо многочисленных трудов по истории колонизации Индокитая он выпустил (под псевдонимом Матжиои) ряд книг о дальневосточном эзотеризме: «Даосизм и тайные общества Китая», «Семь элементов человеческого тела и китайская медицина», «Метафизический путь», которые были по достоинству оценены Геноном.
В 1912 году Рене Генон получает через Абд-эль-хади «барака», то есть «духовное влияние», идущее от самого основателя ордена Шадилия и передававшееся по непрерывной инициатической цепи («сильсиля»).
Его духовным наставником стал шейх Абдер-Рахман эль Кебир, один из самых уважаемых авторитетов ислама, представлявший его ветвь, основанную в VII веке Хиджры Хасаном аль-Шадили, который опирался непосредственно на труды Ибн-Араби (1165–1240). После посвящения он получает имя Абдель Вахид ибн Яхья (Служитель Единого), под которым он известен на мусульманском Востоке. Однако он остается во Франции, в 1912 году вступает в брак по католическому обряду (его первая жена — Берта Лури), и внешне его образ жизни не меняется.
Приобщение к суфийской ветви ислама означало для него не столько религиозное «обращение», сколько доступ к степени, где уясняется квинтэссенция религий, где нет ни сект, ни догматических конфликтов, а лишь устремление к Абсолюту, перед которым исчезает все второстепенное. Любая форма религии утрачивает важность перед той внутренней реализацией, к которой Генон стремился с тех пор, как взгляды его фактически сложились: они могли развиваться и углубляться в его произведениях, но внешний опыт и связанные с ним колебания и сомнения уже не могли что-либо изменить. «Познание, — писал он позднее, — вот единственная цель, все остальное — лишь средство ее достижения».
Смысл своего «присоединения к исламу» Генон сам разъяснил в письме Алену Даниелу от 27.08.1947 г. следующим образом: «…я не могу позволить себе сказать, что я был „обращен“ в ислам, поскольку этот способ представления ситуации является совершенно ложным; всякий, кто осознает сущностное единство традиций, тем самым подтверждает свою „необращаемость“ как таковую, и в то же время такой человек представляет ее в полной мере. Однако он может „обосноваться“, если мне будет позволено такое выражение, в рамках той или иной традиции согласно обстоятельствам, и в особенности в соответствии с соображениями инициатического порядка. В этом отношении хочу добавить, что мои связи с эзотерическими организациями ислама не являются недавними, как, похоже, думают некоторые; на самом деле их давность насчитывает без малого сорок лет… Я также хотел бы, чтобы меня по возможности не пытались классифицировать как „француза“, поскольку я полностью независим от какого-либо „местного“ влияния; что же касается языка, то мне кажется очевидным полное отсутствие чего-либо специфически французского в моих писаниях»[13].
Сложнее обстояло дело с масонством, к которому Генон проявлял устойчивый, но своеобразный интерес. После разрыва с Папюсом он некоторое время поддерживал отношения с ложей «Фивы» — очагом традиционализма, в отличие от вовлеченных в политическую и антиклерикальную борьбу большинства французских масонов. Именно для ее членов он сделал доклад «Инициатическое учение», позднее опубликованный и легший в основу одной из лучших его работ «Заметки об инициации». Во время Первой мировой войны Генон находился в Блуа; возвратясь в Париж в 1921 году, он не принимал участия в жизни лож, однако в течение всей жизни проявлял интерес к масонской проблематике: ей посвящено множество рецензий на книги и статей, собранных его последователями в два тома уже посмертно. Однако и здесь Генон остался верен себе: он рассматривал масонство как последний пережиток западной инициатической традиции, как то единственное, что вместе с католической церковью может еще спасти западную цивилизацию от материалистического ослепления. При этом современное масонство с его политическими играми достигло, на его взгляд, крайней степени вырождения; и хотя нынешние преемники не сознают смысла священных эмблем и ритуалов, это ничуть не снижает значимость последних. Католичество и франк-масонство — два института, еще хранящие сокровища инициации и священной науки, хотя едва ли сознавая это; они могли бы оживить почти угасшую традицию. Эта по-своему последовательная позиция вызвала недовольство обеих сторон; парадоксально, что серию статей с ее изложением Генон публиковал в журнале «Антимасонская Франция». Все это, вместе взятое, свидетельствует о том, насколько подход Генона был далек, точнее, возвышался над сиюминутной политической суетой; но, пожалуй, как раз благодаря этому послевоенное французское масонство в своих теоретических работах вдохновляется его принципами.
Суфийское посвящение Генона остается его чисто индивидуальным выбором, во всяком случае, отнюдь не примером для подражания. Напротив, активно участвуя в духовной жизни Запада, он публикует множество статей, рецензий, книг, в которых рассматривает христианство, и в частности католицизм, как единственную форму традиции, еще сохранившейся среди упадка современного Запада, а также высказывается за то, чтобы совершать духовное восхождение, оставаясь в лоне своей религии.
В 1925–1928 годах Генон пишет книги «Восток и Запад», «Кризис современного мира», «Царь мира», «Духовное владычество и мирская власть», а также множество статей для журнала «Покрывало Изиды» (впоследствии «Исследования Традиции»), основанного Полем Шакорнаком, другом и биографом Генона, издателем его произведений. К этому же периоду относится его сотрудничество в католическом журнале «Regnabit» и участие в организации группы исследователей христианского эзотеризма под названием «Интеллектуальное излучение Сердца Господня». В этих изданиях Генон публикуе