Идет Нева, дыша туманом
И ледоходным холодком,
Когда бушует бурелом
Над Ледовитым океаном
И даже синий Енисей –
Старик холодный и суровый,
Хрустит, становится синей,
И рвет хрустальные оковы…
Так в эти дни, когда сама
С ума свихнулась мать Природа,
Сбежала с севера зима
И перепуталась погода:
Весна на севере, а юг
Оглох под завыванья вьюг…
Замерз Аракс, под небывалым
Буранно-белым покрывалом,
И говорливая Кура
Пришла в смятение и ужас;
Под ледяной корой натужась,
Она боролась до утра,
Пока не уступила вьюге
И не замолкла подо льдом…
И горы, в горе и в испуге,
Сгрудились гордые кругом…
И даже здесь, в Баку любимом,
Шальная русская зима
Заволокла метельным дымом
И минареты и дома;
Напрасно кутались татарки
В свой разрисованный и яркий,
Как крылья трепетный, платок –
Платок татаркам не помог;
Напрасно в море с вихрем белым
Бессильный спорил рыболов,
Одни лишь крылья парусов
Над ним трещали, оробелым,
Да снег с оснеженной земли
Летел непобедимой тучей,
И брошенные корабли
Искали смерти неминучей…
Рождался двадцать пятый год
В таком смятении и шуме,
Что поседел весь юг, и вот…
Замерзли кактусы в Батуме…
И в эти дни самой судьбой,
В мятели встретиться с тобой
Мне было суждено, подруга…
Ты помнишь, как взметалась вьюга,
Гоня в отгулье голоса –
Как ночь звенела зимним хладом,
Как было сладко тронуть взглядом
Твои крылатые глаза…
Зачем, зачем, не для того ли,
Чтоб в летописях наших дней
Одним безумством было боле
И болью новою больней.
ГОЛОС ОРФЕЯ
Грустно и дико кругом…
Войди, Эвридика, в дом.
Сердце мое – погляди –
Красной гвоздикой в груди…
Пусть за окном пустота,
Осень за синим стеклом;
Нам ли грустить о том,
Что синева разлита.
В тонком бокале вино,
В тонкой руке бокал…
Помнишь, как плыли давно
Весенние облака…
Как глубока была высь;
(Глубже, чем этот бокал…)
В тонкую пряжу вились
Весенние облака…
Выпьем за ту весну,
Что не цвела никогда.
Солнце еще в плену,
Но погляди в глубину –
Утренняя звезда
Светит всегда…
Так входит в мой задумавшийся дом[1536]
Твоя любовь приветливой хозяйкой,
И открывает голубые ставни
Навстречу звонким утренним лучам…
Сквозь окна, разрисованные льдом,
Она глядит и видит: над лужайкой
Нет и следа мятелицы недавней,
И радуется солнцу и грачам…
Любовь поет, и мой суровый дом,
Разбуженный приветливой хозяйкой,
Поет и светится, и даже ставни
Скрипят навстречу утренним лучам.
Я затеял в Баку издание альманаха стихов «Норд» при участии М. Сироткина, Ксении Колобовой, Всеволода Рождественского[1537] (ученик Гумилева) и 3-х хороших, добрых молодых поэтов из Петербурга.[1538] Просим Вашего на то благословения и разрешения напечатать те стихи, которые были даны Вами в «Русский Современник», но из-за его преждевременного закрытия и всяческих идеологических соображений напечатаны не были. Почти уже получено согласие дать стихи от Макс<имилиана> Волошина и С. Есенина.[1539] Наша задача дать сборник стихов, никаких других целей, кроме поэтических, не преследующий.
К сожалению, прилично издать сборник стоит настолько дорого, что мы не можем никому предложить гонорара – вкладываем в дело все свои тощие средства, т<ак> к<ак> считаем издание такого сборника своей моральной обязанностью. Наступило время, когда нужно дать голос и Музам.
Если Вы разрешите напечатать Ваши стихи – припишите об этом, пожалуйста, в первом же письме к С<ергею> В<итальевичу> или, еще лучше, пришлите на его имя хотя бы одно слово телеграфом – «Да» или «Нет».
Из Ваших стихотворений у нас есть: Звезды блещут; Гревсу; Вл. Вл. Руслову; Чернофигурная ваза (В день Эллады светозарной) и Сочи – все это нам бы очень хотелось иметь, как литературное напутствие.[1540] Перечисленные стихотворения есть у Всеволода Михайловича (частью) и частью у меня (переписаны мною с рукописей, взятых из «Русского Современника» и отправленных Ольге Александровне Шор, согласно Вашему желанию).
Если Вы найдете возможным прислать что-либо из Римских сонетов (о них я знаю от Сергея Витальевича)[1541] и стих<отворение> памяти А. Блока[1542] – нам очень бы их хотелось включить в число печатаемых стихотворений.
Трудно, в наших условиях, что-либо обещать, но альманах постараемся издать возможно более выдержанно и строго; каждому из участников отведем небольшую квартирку в 5 – 10 страниц, отделенную белым листом с именем и фамилией.
Недавно послал Вам довольно большое письмо о себе. Хотел с С<ергеем> В<итальевичем> переслать Вам кое-что из стихов этого года, но надеюсь переслать их уже в «Норде», который должен быть выпущен к концу ноября, если ответ Ваш не задержится.
Александр Дмитриевич Гуляев просил написать Вам, что Правлению Университета нужно официальное Ваше заявление – ответ на деловые письма Гуляева и Ишкова,[1543] т<ак> к<ак> Наркомпрос требует формальных оснований для оставления Вас в числе профессоров Ун<иверсите>та или для исключения из списка 1925 – 26 уч<ебного> года. Ваше положение в Университете остается неоформленным, тогда как можно просить продления отпуска, хотя бы еще на год, без сохранения жалования – это даст возможность университету числить Вас в качестве профессора по кафедре классической филологии на Восточном факультете, а Вам даст известное официальное положение и возможность в любой момент вернуться в Баку.
Кроме того нас интересует, дошли ли 8 экз<емпляров> «Диониса и прадионисийства», посланные еще в марте мною, и книги, отправленные Оником не так давно (кажется, в конце лета).[1544]
Жду ответа о книге Лернера: «Труды и дни А. С. Пушкина».[1545] Эта книга очень нужна для моей работы, и мне хотелось бы купить ее вместе с книгой Гершензона «Гольфстрем».[1546] Обе книги даны С<ергеем> В<итальевичем> мне сейчас на дом, и я ими уже постоянно пользуюсь – особенно первой.
Еще раз очень прошу Вас разрешить напечатать Ваши стихи в «Норде» – мы (все участники) придаем этому большое значение – «Норд» – для нас есть начало, первый литературный смотр – начало литературного пути – и напутствие Ваше для нас очень дорого.
Привет Диме и Лидии – мы с Нелли писали ей недавно.
Адрес для ответа телеграммой. Баку. Университет. Зуммеру.
Адрес для ответа письмом. Баку. Лютеранский 5 (уг<ол> Краснокрестовской и Б. Чемберекендской), кв. Варшавских, В. А. Мануйлову.[1547]
Большое спасибо за согласие Ваше принять участие в нашем Норде. Сборник уже средактирован, но вышла небольшая денежная задержка, кроме того я оттягиваю со сдачей в печать намеренно, в надежде на получение письма, обещанного Вами.
По целому ряду (но чисто эстетических соображений) нам бы хотелось напечатать в Норде следующие Ваши вещи в следующем порядке.
1) Может быть, это смутное время (?)[1548]
2) Чернофигурная ваза.
3) Тот вправе говорить: «я жил».
4) Звезды блещут над прудами.
5) Возврат (Гревсу).
6) Весь исходив свой лабиринт душевный.[1549]
Хотелось бы напечатать, но это еще не значит, что удастся – возможны всяческие редакционные перетасовки до последней минуты.
Мне было бы очень важно получить до выхода сборника в свет Ваше мнение о сделанном нами выборе и порядке, чтобы можно было успеть согласоваться с Вашим желанием.[1550]
Кроме того у Зуммера оказались «Звезды блещут над прудами» – в зуммеровской редакции, а не в той, что Вы читали мне в Москве. Всеволод Михайлович часто «исправляет» чужие стихи и выбирает из них по своему вкусу отдельные части, подобно составителям древних рукописных изборников, синаксарей[1551] и т. д. – часто в ущерб художественной цельности. Мне бы хотелось видеть в Норде «Звезды блещут» полностью, но у меня нет этого стихотворения вообще, но только зуммеровская редакция – не могли ли бы Вы прислать это стихотворение целиком.