Символы славянского язычества — страница 3 из 62

При реконструкции утраченных элементов в системе языческой обрядности и искусства посредством сопоставления мировоззренческих и соответствующих им социальных аналогий сравнительный историко-типологический анализ дает возможность использовать разностадиальные данные мифологии разных жанров фольклора и искусства, наряду с письменными, этнографическими и археологическими материалами. При этом выявление типического особенно существенно для воссоздания стадиальных социально-культурных явлений. Оно позволяет понять явления культуры в соответствии с закономерной соотнесенностью с определенными стадиями социального развития, с учетом их преемственных связей.

Фольклор, во всей широте этого понятия, включающего устно-поэтическое, музыкально-хореографическое и изобразительное искусство, обрядность, обычаи, верования, культовые действа, в силу своей специфики подлежит историческому осмыслению не столько в рамках узкого хронологизма, сколько стадиальной сущности. Сложность историко-типологического анализа заключается в его направленности на выяснение типологических закономерностей, стадиальности явлений, с одной стороны, и конкретной истории предмета, с другой. Посредством историко-типологических изысканий выявляется закономерная повторяемость, преемственность, сложный процесс генезиса, эволюции и трансформации явлений культуры.

Как известно, основу европейской культуры составляют два главных элемента — язычество и христианство. Это не столько два периода, по распространенному в научной литературе положению, сколько два элемента, взаимопроникающих друг в друга, наслаивающихся один на другой, вытесняющих друг друга. Истинное взаимоотношение их на протяжении истории христианской эпохи важно для понимания истории европейской культуры и истории традиций европейских народов.

Нравственная сущность христианского вероучения, основанная на примате чистого Духа, возобладав над языческим мировоззрением, стала основанием европейской культуры. Важнейшими компонентами христианского понимания нравственности (понятием совести в особенности) заложен фундамент гуманизма. С христианством утверждаются в обществе совершенно новые личностные основы нравственности — совесть, сознание греха, несправедливости, любовь к ближнему{17}. Постулаты высокой нравственности, выраженные в Нагорной Проповеди с недосягаемой глубиной и лаконизмом Евангелия — «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5: 48) — передавались из поколения в поколение от прадедов, дедов, от отца к сыну, как традиции предков.

Благотворное воздействие христианского вероучения на языческие сообщества, достигшие в своем культурном развитии уровня, способствовавшего восприятию монотеизма и духовных ценностей, с ним связанных, особенно показательно в отношении основной библейской заповеди: «Не убий». Наглядно проявляется это, в истории традиций христианской эпохи, в преобразовании языческих форм культа предков в драматизированно-игровые обрядовые действа.

Для понимания сущности синтеза христианских и языческих воззрений, соотношения церковных установлений с языческими элементами в традиционном ритуальном цикле существенно преодоление смещения акцентов на идеализацию язычества, романтическую освещенность его ритуалов{18}. В дошедших до нас сведениях фигурируют преимущественно переосмысленные под воздействием христианского вероучения, облагороженные, преобразованные в знаковые и символические разновидности формы. При тенденциозном освещении слияния языческих культов с христианской обрядностью («православное язычество» и т. п.). христианская основа традиционного ритуального комплекса отодвигалась на второй план. Накануне принятия христианства общественное сознание приблизилось к монотеизму, к отходу от варварских форм ритуалов, поскольку восприятие культурных влияний обусловлено подготовленностью почвы для заимствования более высоких норм.

Благотворное воздействие христианского религиозно- нравственного начала проявляется в трации в многообразных, разнородных и разностадиальных формах. Традиционный ритуальный комплекс пронизан стадиально и хронологически разнородными обрядовыми действами знаковой сущности, символика которых красноречиво свидетельствует о претворении варварского ритуала под воздействием христианских морально-нравственных норм{19}. Свойственное церкви приурочение христианских празднеств к привычным языческим ритуалам сыграло решающую роль в преобразовании варварских обрядовых действ в знаковые их формы. Особенно явственное выражение нашло это в Крещении у южных славян. Кульминацию праздника составляло собрание всем селением на берегу моря (или возле проруби). Вслед за крестом, заброшенным священником в воду, бросались мужчины; выловивший его «герой дня» возглавлял торжественное шествие к церкви.

Апогеем преобразования языческих костров{20} предстает рождественская елка с зажженными свечами и со звездой на верхушке, на крестообразной подставке.

Разнообразные формы изображения креста в народной традиции вызывают ассоциации с «эпистулой» Фотия, заложенными в ней основами христианской догматики, этики и морали, где подчеркивается значение Креста как наиуниверсальнейшего христианского символа, роль его в народной среде как наиболее доступного зримо проявления христианства{21}.

В народной традиции христианской эпохи культ предков выливается в почитание «святых родителей» (родных предков).

Усвоение христианского вероучения приводит к утверждению в моральных устоях общества заповедей «не убий», «чти отца своего и мать свою», а в обрядовой традиции — превращению жертв языческого ритуала в знаковые атрибуты драматизированных действ{22}.

Значимость «христианского мифа»{23} выражена во всеобъемлющей сущности изречения Христа: «милости прошу, а не жертвы» (Мф. 11: 7).

О мироздании, смерти и вечности, и культе предков

Проявления древнеиндоевропейских, праславянских воззрений на взаимосвязи Земли и Священного Космоса в фольклорной традиции издавна вызывали неослабевающий интерес как учёных разных направлений науки, так и широкого круга читателей. Из представлений о мироздании как органичном единстве мира Богов и обожествленных (деифицированных) предков в Священном Космосе и людей на Земле вытекает восприятие смерти как перехода к иным формам существования. Представления о «вечном мире», о душе противоречивы, сложны и непоследовательны вследствие смещений, видоизменений и переосмысления под воздействием христианского вероучения.

Воззрения на связи земного и потустороннего миров, взаимосвязи предков с потомками, на покровительство самых различных видов, оказывавшееся предками как родственникам, так и сообществу потомков при судьбоносных обстоятельствах, уходят корнями в общеиндоевропейский период. Представления о могуществе предков, обусловленные пребыванием их в Священном космическом мире, из которого исходит начало всех начал, устойчиво сохранились в традиции. Представления эти и у древних славян не имели стройной, логически выдержанной системы. Даже в Ведах, в этом древнейшем памятнике общеиндоевропейской культуры, они расплывчаты и трудноуловимы. Разумеется, связано это в известной мере со специфической символикой и образностью самого памятника, непонятной подчас и брахманам. Объясняется это не только утратой существенных элементов древнейшего мифологического наследия, но и особенностями поэтического стиля, сложностью символики поэтического словаря, основанной на многоступенчатых ассоциациях, туманных намеках на истину, известную лишь узкому кругу посвященных.

Слависты же, привлекая параллели из Ригведы в сравнительно-историческом аспекте, имеют дело с переводами гимнов, нередко не вполне ясными и самим переводчикам, принимавшим ту или иную из нескольких возможных интерпретаций. И тем не менее, Ригведа, как древнейшая часть Вед, даёт ключ к пониманию многих архаических явлений миропонимания и обрядности. Давнее обращение славистики к Ведам для раскрытия смысла тех или иных явлений древнеславянской культуры продолжается в исследованиях современных индологов, выявляющих параллели в ведийской и славянской мифологиях, восходящие к общеиндоевропейской древности{24}. Положение касается не только Вед, но и древнеиндоевропейских памятников в целом. «Изучение древнеиндийской мифологии открывает путь к воссозданию системы идеологических воззрений древности»{25}. «Выявляется ряд черт сходства в вероисповедании древних арьев и всех индоевропейцев, в том числе и славян»{26}.

Для понимания путей и способов деификации предков, приобщения их к сонму Богов весьма существенно красноречивое свидетельство: «Предок же — Залмоксис… — родом фракиец, прибыв к гетам…дал им законы… и призвал их к мужеству, убедив в бессмертии души… Принеся такое учение гетам и написав им законы, Залмоксис считается у них величайшим из Богов»{27}.

Представления о мире предков, путях и средствах достижения его, о непрекращающихся связях с потомками на Земле выражены в гимне из X мандалы Ригведы. Гимн этот, очень сложный, непонятный во многом и знатокам Ригведы из-за глубокой архаичности основы его, имеет разные толкования{28}. Древнейший текст, отразивший общеиндоевропейские представления о тайнах соотношения живущих на Земле с предками в потустороннем мире, имеет многосторонние параллели в славянском фольклоре (сказки, причитания, былички, эпические песни и т. п.), в древнегерманском эпосе (Эдда), в литературе и искусстве (Шекспир, Рабле, Гоголь и др.). Это также свидетельствует об устойчивости подобных воззрений у разных европейских народов. Показательно само название гимна: «Разговор мальчика и умершего отца». Устами осиротевшего излагается взгляд на участь умершего, дос