Жан ГравСиндикализм в общественном развитии
Предисловие
Выпуская в свет брошюру Ж. Грава «Синдикализм в общественном развитии», мы имеем ввиду лишь ознакомление читателей со взглядами на этот предмет одного из видных теоретиков анархизма.
Естественно, что анархо-синдикалисты не могут согласиться со взглядами автора как на синдикализм так и на оценку и роль синдиката (проф. или производственного союза) в периоде переустройства общества на новых началах.
Опыт русской революции и нарастающего революционного движения организованных рабочих масс Европы и Америки блестяще опроверг основные тезисы автора предлагаемой брошюры о том, что синдикат не может и не должен быть первичной ячейкой будущего общества. Именно революционные объединения рабочих на экономической почве, как-то проф. или производств. союзы, фаб.-зав. комитеты, и т. п., могут и должны стать основным ядром грядущего безгосударственного строя, ведущим к безвластному, анархическому коммунизму.
Мощное развитие за последнее время анархо-синдикализма в Европе и Америке отвечает автору настоящей брошюры лучше всяких трактатов. Брошюра, однако, интересна, как материал к изучению происхождения, развития и углубления теории и практики анархо-синдикализма. Как таковой мы его и предлагаем читателям.
"Голос Труда".
Когда около 1879 года во Франции начало формироваться движение, сторонники которого приняли название анархистов, оно сначала старалось держаться в стороне от синдикалистского движения, потому что это последнее было слишком политическим и слишком реформистским движением.
И это имело свой смысл, потому что, будучи слишком малочисленными, анархисты потонули бы, растворившись бы в этой массе. И их идеи, которые тогда были более настроениями, чем определенными понятиями, никогда не достигли бы нужной точности.
Это отделение от синдикализма имело свою хорошую сторону: освободившись от всяких соседних явлений, анархисты могли выработать себе ясное представление о том, чего они желали. Оно имело и другую сторону: рабочее движение попало совершенно в зависимость от политиков.
Но, если анархисты таким образом держались в стороне от синдикалистского движения, указывая его ошибки, нападая на его преклонение перед политическими партиями, то им никогда не приходило в голову нападать на него, как на рабочее движение. И каждый раз, когда начиналась энергичная стачка, анархисты принимали в ней деятельное участие.
Нужно было все тупоумие некоторых болтунов, которые считали себя анархистами потому, что они могли более или менее плохо цитировать наизусть некоторые фразы из Ницше или Штирнера, — чтобы оспаривать у рабочих полезность их соединения в синдикаты для борьбы против произвола их эксплуататоров.
С своей стороны политиканы претендовали на управление рабочим движением. По их мнению рабочие союзы должны были ограничить свою роль тем, что они лишь выставляют известные требования и передают их на рассмотрение депутатов, которые уже берут на себя представление их в Парламенте и переработку в законы.
Рабочие же в качестве умных и послушных детей, чтобы не помешать работе Парламента, должны уважать законы, спокойно вести себя, не волноваться, даже когда их эксплуататоры желают отнять у них кусок изо рта, и терпеливо ожидать заступничества депутата, который только один и имеет право говорить от их имени. И в обмен на эти благодеяния Парламента рабочие должны сберегать все свои силы для избирательной борьбы и делать взносы для пополнения касс избирательных комитетов.
Но с тех пор, как развитие анархических идей захватило рабочее движение, оно стало все более и более вырываться из-под влияния политиканов.
Однако в настоящее время синдикализм стоит как сила между политиканами, от которых он стремится совершенно освободиться, и анархизмом, которому он не доверяет, при всей своей ненависти к рабству, из которого он еще не вполне вышел.
Преувеличенья и крайности некоторых болтунов не рассеяли, а, наоборот, лишь усилили недоразуменья.
Требовалась поистине большая доза самомнения, нужно было, чтобы эти болтуны создали себе ницшеанское представление о своем Я, чтобы вообразить, что они поведут за собой презираемую ими толпу, к революции, или чтобы думать, что эта революция может быть делом кучки интеллигентов… или воображающих себя интеллигентами.
Вообще, эти «сверхчеловеки» на меленьких ножках говорят в данном случае глупость — или, надо признать, что личность задыхается при современных общественных условиях, что ее способности останавливаются в своем развитии, что ее лучшие свойства подавляются раньше, чем они могут проявиться, потому что современная экономическая организация жертвует счастьем и развитием большинства ради привилегированного меньшинства, и что для того, чтобы изменить эту дурную организацию и не подвергаться случайностям рождения и событий, которые бросают нас в стадо рабов; что, следовательно, наше собственное освобождение не может произойти раньше, чем сумеет освободиться весь народ.
Или же народ нам чужд, и нам нет до него дела, и если мы страдаем от того, что находимся среди эксплуатируемых, то нам совершенно все равно, находятся ли другие в таком положении; и мы заботимся только о том, чтобы нам было хорошо, так как мы знаем, что стадо баранов нужно стричь. В таком случае бесполезно требовать социальной революции, если только она не означает, как для политиканов, простой формулы, которой они пользуются для того только чтобы забавлять тех, из кого они надеются извлечь для себя выгоду, ибо буржуазное общество построено достаточно хорошо и удобно для того, чтобы те, кто умеет пользоваться своими кулаками и локтями, могли получить себе в нем тепленькое местечко.
Рабочий синдикат есть союз для борьбы, который диктуется рабочим всей обстановкой современной социальной жизни.
Те, кто придавлены экономически, интеллектуально и морально, имеют предъявить требования каждый день, каждый час, каждую минуту.
Так как они постоянно умирают с голоду, то им не может быть безразлично, добьются ли они какой-нибудь, хотя бы самой ничтожной уступки, или сумеют ли они помешать хотя бы на тысячную долю притеснениям, которым они подвергаются.
Если верно, что только полное уничтожение эксплуатации может освободить их, то они не могут в надежде на эту революцию, которая совершиться неизвестно когда, оставить каждодневную борьбу, потому что это только побудило бы их эксплуататоров усилить еще больше свою эксплуатацию.
В ожидании будущей отмены наемного труда и уничтожения капиталистической эксплуатации, они все же должны бороться против всякого уменьшения заработной платы или даже должны сами начинать борьбу, чтобы увеличить заработную плату, когда рост общественных налогов делает им жизнь невозможной, или когда более ясное понимание своих прав побудит их потребовать большую долю из продуктов их работы.
И невольно эта будничная повседневная борьба ради немедленного или кажущегося улучшения всегда будет брать верх над борьбой за цели более отдаленные, более неизвестные и менее определенные. Один час работы в мастерской или на фабрике меньше, плата на сорок су в конце каждой недели больше, и т. д. — это будет всегда казаться легче получить, и гораздо скорее осуществить (часто это так и есть), чем добиться уничтожения эксплуататоров и осуществления всеобщего счастья и освобождения рабочих.
Как бы интенсивна ни была революционная пропаганда, рабочие в обыкновенное время скорее будут объединяться для ближайших целей, которых легко достигнуть. И если бы мы не желали даже обращать внимания на эту сторону, то действительность скоро привела бы нас к ней. Только в процессе самой борьбы и благодаря пропаганде, которую можно будет развить потом, рабочие научаться понимать бессмысленность частичных реформ.
Также ошибочно утверждать, как это делают революционные синдикалисты, как в это верят многие анархисты, и как учит нас новая социалистическая школа, которая только что открыла синдикализм, что именно рабочие синдикаты организуют революцию, что они призваны организовать производство в будущем обществе, что они представляют для нас революционную ячейку будущих группировок.
Мне скажут, что нелепо предсказывать, каково будет не только общество завтрашнего дня, но даже какова будет сама революция, из которой оно выйдет. Мы не знаем, что будет из себя представлять будущее общество, и мы не можем предвидеть, какова будет революция, которая теперь назревает. В общественной деятельности различные течения и контр-течения слишком многочисленны, слишком запутаны, слишком сложны, чтобы можно было сделать хотя бы приблизительные выводы, — потому что в действительности всегда происходит самое неожиданное.
Это совершенно верно.
Однако мы знаем несколько данных, которые могут помочь нам разобраться и ориентироваться относительно будущего: 1) что мы страдаем от существующего строя, 2) что он не переменится, пока мы сами не начнем работать, чтобы изменить его, 3) что, не желая даже предсказывать будущее, потому что оно зависит от развития миллионов людей и от массы событий, которыми мы не можем управлять, мы должны все-таки стараться выработать себе ясное представление о том, какова должна быть общая система, чтобы стараться осуществить ее так, чтобы все шло лучше, чем то, что существует теперь.
И, хорошо зная, что события не идут вполне так, как мы этого хотим, мы все же должны действовать так, как если бы мы были уверены, что можем управлять событиями, потому что вообще будущее является итогом всех выработанных и пущенных в оборот идей, мыслей, понятий и результатом деятельности и инициативы всех людей. Чем больше объединится людей, решивших действовать в одном направлении, тем больше воодушевляющая их идея имеет шансы на успех.
Не спорим, — все это лишь практические соображения. Но точной общественной науки нет и не существует. Буржуазные экономисты бесстыдно лгут и подтасовывают факты, когда делают вид, что излагают науку — экономику. Их так называемые экономические законы не выдерживают ни одной минуты настоящей добросовестной критики.