В Варшаве Андрей Павлович и Фомичев довольно долго ждали французских виз. Помощь в их получении оказал французский капитан-разведчик Де-Рош, который устроил им встречу с консулом Франции. Консул требовал массу разных документов, спрашивал, почему за них хлопочет капитан Де-Рош, а затем с большой неохотой сообщил им, что он согласился дать им визу на один месяц[135].
Затем они получили транзитные визы через Чехословакию, Австрию и Швейцарию, так как полякам ехать через Германию было довольно опасно.
Наконец все позади: 11 июля они выехали из Варшавы в Париж. Из-за отсутствия средств пришлось ехать с пятью пересадками, поэтому весь путь занял почти трое суток. 14 июля в час ночи прибыли в Париж, как раз в то время, когда отмечался французский нацио-
нальный праздник День взятия Бастилии. Весь Париж до утра веселился на улице. За отсутствием свободных номеров в привокзальных гостиницах они до семи утра гуляли с французами на празднике.
Утром отправились в район проживания Савинкова — «Тро-кадеро», устроились в отеле «Коперник». Приведя себя в порядок, Фомичев, отправился к Савинкову, а Андрей Павлович остался ждать его на улице. Выйдя через полчаса, сияющий Фомичев сообщил, что Борис Викторович ждет его к 12 часам.
Ровно в назначенное время они были у Савинкова, который встретил их радостно, долго и крепко пожимал руку представителю московской организации «Л.Д.», окидывая его испытующим взглядом. Андрей Павлович отметил дешевый, правда, тщательно выглаженный костюм и полуистоптанные ботинки Бориса Викторовича. Квартира была самая простая, из обстановки — письменный стол, большая софа, несколько стульев и книжная полка, полная книг.
Савинков забросал Андрея Павловича вопросами о Москве и России, об экономической жизни страны и литературе, о чем пишут советские газеты. Беседа велась какая-то бессистемная, перепрыгивая с вопроса на вопрос. Удивленный таким приемом, Фомичев в конце встречи попытался изложить Савинкову о целях приезда москвича, но тот прервал его и сказал: встретимся часов в 6 вечера и тогда поговорим.
Вечером Андрей Павлович и Иван Терентьевич вновь посетили Савинкова, их встретила жена журналиста Дикгоф-Деренталя — Любовь Ефимовна. По обращению с ней Савинкова видно было, что они очень близки друг другу. Разговор опять был бессистемным, Савинков задавал вопросы, в основном об экономической жизни России, а Андрей Павлович отвечал. Отвечал правдиво, показывая на конкретных примерах, что жизнь на родной земле налаживается и в экономике большевики уже достигли многого. В 11 вечера разошлись, договорившись встретиться на следующий день.
15 июля в пять вечера они вновь были у Савинкова. Встретил их уже совсем другой человек — цепкий, жесткий, мечущийся по комнате, забросавший их вопросами о деятельности «Л.Д.». Чувствовалось, что Борис Викторович прекрасно осведомлен о всех делах либеральных демократов.
В самом начале беседы он сказал Андрею Павловичу, что переговоры с «Л.Д.» может вести только Борис Савинков, но не как председатель ЦК «НСЗРиС», ибо ЦК — фикция, в действительности его не существует. Изменил М.К. Гнилорыбов, умер В.В. Ульяницкий, за связь с монархистами из ЦК выведен Г.Е. Эльвенгрен. Таким образом, ЦК распался, остались у него только единомышленники — Дерентали в Париже, А.Г. Мягков и брат Виктор в Праге, Д.В. Философов в Варшаве. От этих лиц и будут вестись переговоры.
Андрей Павлович улыбнулся и быстро ответил, что он уполномочен Комитетом действия и пропаганды сделать доклад не председателю ЦК «НСЗРиС», а лично Борису Викторовичу Савинкову. Центральный комитет «Л.Д.» также поручил ему вести переговоры только с Савинковым.
Фомичев сделал подробный доклад о деятельности «Л.Д.». Иван Терентьевич был превосходен, он очень старался. Своим рассказом о «Л.Д.» как о крупной и сильной, почти единственной организации демократического толка в России Фомичев выполнил 90 % работы Андрея Павловича.
В конце беседы Федоров удивленно развел руки и сказал: «Ну и работники у вас, Борис Викторович, чудо… Иван Терентьевич так прекрасно все изложил, что мне нечего даже добавить… Я надеюсь, что наши разногласия, о которых поведал неповторимый ваш начальник Виленского пункта, рассеются как дым, как утренний туман».
Все рассмеялись. Чувствовалось, что настроение у Савинкова великолепное. Вскоре появилась чета Деренталей, и «дорогого гостя из далекой, но близкой сердцу России» пригласили отобедать в ресторане.
Перед уходом в ресторан Савинков полушепотом сообщил Андрею Павловичу, что он просит его завтра, 16 июля, зайти к нему часов в 8 вечера одного, без Фомичева, так как дальнейшие переговоры должны вестись без него, многое до поры до времени должно быть секретом от Ивана Терентьевича.
В ресторане дискутировали о России, Франции и всей Европе, о фашизме и еврейском вопросе в России при всех ее правительствах, об экономике настоящей и будущей «третьей» России. Много говорили
о Муссолини, и все они — Савинков, Деренталь и Любовь Ефимовна — восхищались дуче. Андрей Павлович сделал вывод, что вождь итальянских фашистов был их коньком, слабой стрункой, человеком, которым любовались, которому поклонялись, которого любили.
16 июля в одном из шикарных ресторанов, в уютном и укромном кабинетике, начались переговоры между Савинковым и Андреем Павловичем. Москвич подробно проинформировал Бориса Викторовича о политическом и экономическом состоянии Советской России, настроении рабочих и крестьян и просто обывателей, а также о положении в РКП(б), Коминтерне и Красной армии. Андрей Павлович был в ударе. Он оперировал цифрами и статистическими данными из дезинформационных материалов прошлых командировок в Варшаву, переговоров с Фомичевым в Москве и специально подготовленными крокистами к его поездке в Париж.
Савинков подробно познакомил «друга из Москвы» с положением дел в Западной Европе, рассказал о всех антисоветских организациях за рубежом. Наиболее многочисленными, как говорил Савинков, являлись монархисты, которых он разделил на три группировки:
1) группа Николая Николаевича во главе с Марковым (вторым);
2) группа «кирилловцев» во главе с генералом Кутеповым и
3) Врангель со своим представителем в Париже генералом Холь-мстеном.
По словам Савинкова, монархисты много шумят за границей, благодаря своим титулам и званиям надувают правительства почти всех европейских стран, распространяя слухи, что за ними вся крестьянская Россия, а значит, и Красная армия, состоящая из крестьян. В январе-феврале 1923 г. Маркову (второму) удалось «затуманить мозги» американскому миллионеру Форду и получить от него в качестве аванса 50 тысяч долларов на подрывную работу в России. Монархисты тут же устроили съезд в первоклассных отелях Парижа, провели несколько раутов и вскоре опять остались без денег. Больше Форд денег не дает[136].
По мнению Савинкова, единственной монархической группой, которая ведет кое-какую антисоветскую работу в России, является группа Врангеля. Работа ее заключается в основном в сборе шпионских сведений. Эта группа имеет наибольший вес в Западной Европе.
Ни с кем из монархических групп связи Савинков не имеет, так как все эти князья и генералы считают его чуть ли не большевиком, виновником революции и всех бед в России.
К группе Центра он отнес бывшего председателя правительства Севера Н.В. Чайковского с Вокаром, кадетов с П.Н. Милюковым, донских казаков с эсером Скопцовым, Филимоновым и А.П. Богаевским, а также эсеров во главе с А.Ф. Керенским, к которым примыкали кубанские казаки во главе с Бычом и Макаренко.
Наиболее тесную связь Савинков имел с Чайковским и Вокаром. Их группе он даже передал один из пограничных пунктов для связи с Россией. Работу они вели в России незначительную и только среди верхов интеллигенции, в основном с профессорско-преподавательским составом университетов и институтов. Связи с массами не имели. Контакты с Чайковским Савинков в данное время почти не поддерживал, так как этот, по его словам, милый старик уже почти выжил из ума.
Андрей Павлович внимательно слушал разговорившегося Бориса Викторовича, запоминая наиболее интересные его характеристики лидерам белой эмиграции. Вот он оживился и спросил: имеет ли группа Чайковского-Вокара влияние в Западной Европе?
Савинков засмеялся, взмахнул руками и ответил, что никакого влияния они не имеют, и в доказательство привел два эпизода из совместного посещения с Чайковским английского военного министра и маршала Пилсудского. В обоих случаях эти деятели заставили, правда тактично, покинуть Чайковского их кабинеты. Черчилль вызвал своего адъютанта и приказал тому показать Чайковскому карту антисоветской России.
А Пилсудский в самом начале беседы очень обиделся на Чайковского, который маршалу сказал: есть большие государства и малые, есть большие люди и маленькие…
142
Пилсудский на просьбу Чайковского помочь им деньгами зло ответил: я очень маленький человек и помогаю только маленьким государствам, а большие люди пусть занимаются большими государствами… И, прервав встречу, отказал в просьбе Чайковского’.
Кадеты с Милюковым, как поведал Савинков, были заняты газетной полемикой, пересмотром своей программы и издательской деятельностью.
Скопцов, Филимонов и Богаевский только благоустраивали казаков-эмигрантов, симпатией которых не пользовались, так как не смогли добыть средств. К кому им окончательно пристать, до сих пор не решили.
Керенский имеет центр в Праге. Живут эсеры на средства, получаемые от чехословаков взамен золота, вывезенного чехами из Сибири при Колчаке. С Керенским сотрудничали и кубанские казаки.
Затем информацией о работе Комитета действия и пропаганды и «Л.Д.», а также о перспективах сотрудничества и разногласиях с Варшавой и Фомичевым делился Андрей Павлович. Выслушав внимательно долгий рассказ гостя из Москвы, Савинков весело сказал, что разногласий у них нет никаких: Фомичев и Варшава пока не в курсе наших дел, я и мои близкие сподвижники совершили уже «большой сдвиг влево». Единственный пункт разногласий, отметил Савинков, это террор, и он вполне согласен с постановкой «Л.Д.» этого вопроса — предоставить его разрешение, как вопроса тактического, будущему ЦК. Экономический террор им самим уже осужден, как «бьющий не большевиков, не советское правительство, а жителей России»