Андрей Павлович сказал, что Павловский выехал из Парижа на четыре дня позже его и, когда он выезжал, такого кризиса не было, а была, напротив, надежда в скором времени достать большие деньги на работу, созвать конференцию и т. д. Павловский не мог знать, что ничего не вышло и у Бориса Викторовича нет даже 20 фр. на
обед. Сказал, что примут во внимание создавшееся положение и как-нибудь выйдут из него победителями. Намекнул на возможность оказания материальной поддержки Савинкову.
Выдачу Фомичеву 25 долларов Дмитрий Владимирович считал это подрывом его работы. Он почти ежедневно ходил к полковнику Бауэру клянчить денег на газету, а здесь их провинциальный работник получает от своей организации из Москвы 25 долларов. Естественный вывод, который может сделать Бауэр, так это то, что Центр, то есть Варшава, в лице Философова получает большую сумму. Результатом этого может быть прекращение снабжения от Бауэра. Далее он просил передать Фомичеву, чтобы тот не распространялся о получении денег.
Из разговора было ясно, что они страшно нуждаются в средствах, даже самых небольших, но Дмитрию Владимировичу сказать об этом прямо и попросить помощи от Московской организации было неудобно. Это он сделал, как было сказано выше, через Шевченко. Из-за отсутствия средств вовсе отошли от работы несколько членов союза.
Философов рассказал, что на бывших сторонников Пилсудского во втором отделе Генштаба гонение: Матушевский, Брадковский уволены, да так, что сами узнали об этом только в приказе. Теля-ковского еще держат, так как, с одной стороны его некем заменить, а с другой — он знает много компромата.
Провинциальные сторонники Пилсудского пока еще держатся прочно.
У Философова есть возможность, по предложению чехов, жить в Праге, получая субсидию в 2000 чешских крон, и заниматься научной работой.
На вопрос о связи с болгарским консулом, указанным им в прошлый приезд, Дмитрий Владимирович огорченно ответил, что это лицо выехало в Болгарию как раз перед коммунистическим восстанием, должен был вернуться, но до сих о нем нет сведений. Предположил, что в прошлый раз он блефовал, стараясь показать широту своих связей[163].
Андрей Павлович еще дополнил, что в Турковщизне у коменданта 9-й роты оставили пакет с незаполненными бланками (удостоверения и железнодорожный билет) за № 776/к 23, для будущего приезда в Вильно[164].
Таким образом, шестая командировка А.П. Федорова и Л.Н. Ше-шени в Польшу, по мнению руководства КРО ГПУ, привела к следующим результатам:
«1. Окончательно улажен вопрос с Экспозитурой № 1 о резиденте на Запфронте /якобы мы устанавливаем резидента по Штазапу/.
2. Решен окончательно вопрос о необходимости поддержания связи с поляками в случае войны Польши с Совроссией.
3. У Б.С., крайне интересующегося нашими делами, одни лишь огоньки, а денег покамест нет.
4. Финансовое положение в Варшаве савинковцев и их газеты «За Свободу» очень тяжелое. Польских субсидий едва-едва хватает для поддержания выпуска газеты. Ее редактор полк. Шевченко хочет ехать к нам в Россию.
5. Поляки гарантируют приезд и все удобства для наших людей, присылаемых в Зап. Европу. Переписка с поляками и савинковцами впредь будет вестись симпатическими чернилами»[165].
21 января 1924 г. Федоров подготовил проект седьмой командировки за рубеж. Главной ее задачей являлось удержание связи с Экспозитурой № 1. Это было необходимо для облегчения предполагаемой парижской поездки. В связи с этим следовало выполнить минимум их заданий. В первую очередь «организовать» резидентуру на Западном фронте, «создать» адрес для непосредственной переписки в экстренных случаях Экспозитуры с резидентом, послать краткую сводку о сентябрьских маневрах, краткую обсервацию войск, приказ по войскам Западного фронта, газету «Красноармейская
Правда» и журнал «Война и Революция», часть книг из польского заказа, приказы по ГАУ.
Весь этот материал в пакете надлежало послать через курьера И.Т. Фомичеву как представителю Мосбюро в Вильно, а тот должен был передать его в Экспозитуру. Для Ивана Терентьевича и поляков посылаемый курьер не знал содержания пакета, был мало посвящен в работу как Мосбюро, так и «Л.Д.» и «НСЗРиС», но человек он был безусловно верным, соратник Шешени. В свою очередь от поляков через Ивана Терентьевича курьер должен был получить письменное задание и дальнейшие инструкции, деньги, чернила для переписки и пр. Мосбюро в лице Шешени и Павловского посылает Секунде организационный доклад и препроводительное письмо при материалах с перечислением номеров приказов, чтобы Фомичев не смог что-либо присвоить.
По савинковской линии предусматривалось послать Ивану Терентьевичу письма от Шешени и Павловского с указанием о содействии курьеру в установлении связи между ним и Секундой, а также письмо-доклад Павловского Философову и Савинкову о своей работе, о работе в ЦК «НСЗРиС» в связи с развернувшейся внутрипартийной борьбой у коммунистов. Кроме того, Дмитрию Владимировичу и Ивану Терентьевичу предполагалось послать по 20 долларов от ЦК «НСЗРиС».
Поездка должна была ограничиться только городом Вильно, ее продолжительность планировалась от 9 до 12 дней[166].
В командировку было решено в качестве курьера ЦК и московской «пляцовки» направить сотрудника КРО ОГПУ Григория Сергеевича Сыроежкина. Посылка официального сотрудника за рубеж объяснялась тем, что в самый кульминационный момент разработки, руководство КРО не желало вводить в нее нового секретного агента, который мог незначительной ошибкой испортить все дело.
Савинкову от Павловского с курьером было направлено зашифрованное письмо, в котором указывалось о двух противоположных течениях, возникших в Москве, в ЦК. Он писал вождю: «В верхах нашего объединенного торгового предприятия (то есть Московского ЦК) получились разногласия. Вы знаете, что мы сшиты из двух разнородных материй и теперь одни тянут в одну сторону, другие — в другую. Развала дела нет, но одни стоят за активную коммерческую политику, другие говорят о более медленном ведении операции».
С этого письма началась подготовка Савинкова к мысли, что в ЦК распри, которые могут привести к катастрофе огромного дела, тесно связанного с возвращением его к активной политической жизни.
С этой поездкой сотрудников ГПУ были связаны и другие задачи. Нужно было подготовить командировку представителя ЦК «НСЗРиС», а также договориться с поляками о переброске в СССР савинковцев, которых сочтет нужным направить в Россию Борис Викторович.
В ночь на 27 января с помощью Крикмана Григорий Сергеевич Сыроежкин благополучно перешел русско-польскую границу и явился в хутор Ганще, где зашел в дом полицианта. В ту ночь он не имел возможности следовать далее, так как при переходе сильно обморозил пальцы рук. Утром 27 января вместе с полициантом выехал в Турковщизны. Командира роты поручика Глуховского не застал, поговорил с его заместителем Курацким, сообщил ему номер документа Экспозитуры № 1, оставленного в декабре прошлого года. Тот долго не решался что-то делать, но в конце концов с сопровождающим направил его на с. Олихновичи. Оттуда через полчаса поездом выехали в Молодечно, где явились к начальнику постерунка (пост полиции) поручику Лясону.
Тот сначала смотрел на Григория Сергеевича подозрительно, затем, отпустив полицианта, пригласил его сесть. На вопрос, знает ли он в Москве М.Н. Зекунова, Сыроежкин ответил утвердительно, а затем произнес фамилию Секунды. После этого поручик вскочил с постели, оделся и начал разговаривать самым корректным образом, все время извиняясь за то, что он сперва посчитал Григория Сергеевича за бандита, и объясняя это тем, что в препроводительном письме Курацкого высказывалось такое предположение. В разговоре неоднократно вспоминали Зекунова, давая о нем самые лучшие отзывы.
За «ликером» Лясон начал жаловаться, что ему плохо живется, имеет холодную комнату, часто по нескольку дней не обедает, так как вынужден помогать семье, проживающей в Вильно, что трудно работать за отсутствием нужных средств. В пример, указал на какого-то Липова, работавшего безупречно в Радошковичах, для которого он с большим трудом выхлопотал перед капитаном Секундой жалованье в 10 долларов в месяц. Коснувшись Фомичева, Лясон сказал, что тот работает у Секунды по части заготовки «липовых» документов для работников Экспозитуры.
Затем стал просить Сыроежкина купить ему по возможности в Москве золотые часы «Омега» и папирос. Предложил комбинацию «по заработку». С его слов один еврей, контрабандист, попал в тюрьму. Еще до ареста тот неоднократно предлагал Лясону переправлять большие партии кокаина для продажи в России через «своего» человека. Лясон думал принять все меры к его освобождению, а после того, как контрабандист достанет товар, Григорий Сергеевич его получит и продаст в России, «а этого еврея — к черту, к черту». Григорий Сергеевич пообещал поручику Лясону по такому вопросу побеседовать в будущем.
Затем Сыроежкину постелили постель и заготовили проездные документы, которые тут же и передали.
28 января в 5 часов он выехал в Вильно. Прибыв на место назначения, отправился к Фомичеву, которого застал дома. Сказал ему, что прибыл из Москвы от Леонида, передал письма. Затем Фомичев познакомил Григория Сергеевича с Анфисой Павловной, а та в свою очередь — с Надеждой Сергеевной Оболенской из Киева, проживавшей у Фомичевых на правах прислуги.
В разговоре Фомичев коснулся своего пребывания в Москве, состроил крайне недовольное выражение лица и сказал: «Ведь я тоже был в Москве». Сыроежкин ответил, что о его приезде в Москву узнал недавно. После обеда Фомичев, захватив с собой сотню папирос для капитана Секунды, вышел из квартиры, спустя некоторое время явился Секунда.