Ее глаза были распахнуты настежь – точь-в-точь одиннадцатилетняя девочка.
– Вот в чем причина событий на той башне. Я сунул нос в чужие дела, и это меня чуть не погубило. Позапрошлой ночью в меня стреляли, а стоявший рядом со мной человек, который знал твоего брата, был убит.
Ее всю трясло. Я обнял ее. Она пристально глядела прямо перед собой, как будто меня тут и не было.
Через какое-то время я сказал:
– Мы ничего не можем поделать.
– Но где его... Я...
Оттолкнув меня, она выбежала из комнаты.
Я за ней.
Она стояла на коленях перед стульчаком в ванной.
Ее вывернуло, а потом я повел ее в студию. Солнце пробивалось сквозь стеклянную крышу. Матраса Алонсо уже не было, его место заняла потертая софа. Мы сели на нее. В лучах света плавали пылинки.
– А властям известно? – спросила Мэри Энн. Судя по голосу, она держала себя в руках.
– Нет, – ответил я. – Я ведь не могу ничего доказать.
Она взглянула на меня колким взглядом и спросила недоверчиво:
– Ты не можешь – что?
– Я даже не знаю, где его похоронили.
– Тогда как же ты можешь утверждать, что его на самом деле убили?
– Фрэнк Нитти мне сказал.
– Фрэнк Нитти?..
– Я был у него прошлой ночью. Я думал, что это Нитти послал того человека убить меня. Я ошибся, но теперь это неважно. Попытаюсь объяснить. Гангстер по имени Тед Ньюбери организовал покушение на Фрэнка Нитти, и в результате этого погиб твой брат.
Она напряженно попыталась ухватить суть.
– Ньюбери, – повторила она. – Он ведь умер, верно? Я читала в газетах. Именно он виноват в смерти Джимми?
Хоть это и было далеко от правды, я кивнул.
– Можем мы хоть что-нибудь предпринять? Что мы можем сделать, Натан?
– Ничего, ровным счетом ничего. Ньюбери умер. Нитти избавился от тела твоего брата. Ничего нельзя доказать. Прости меня. Это ужасно, но тебе надо привыкать с этим жить.
– Мы должны кому-нибудь сообщить. Полиции. Газетам. Кому-нибудь...
Я держал ее руку в своих:
– Нет. Твой брат может быть объявлен гангстером убитым в перестрелке. Разве ты хочешь этого? Ты ведь делаешь карьеру, Мэри Энн...
– Неужели ты думаешь, что я настолько уж глупа?
– Прости меня.
– Я должна, должна хотя бы сказать папе.
– Не советую.
Она снова взглянула на меня в замешательстве.
Я объяснил:
– Это все равно, что его убить. Позволь ему думать, что Джимми мотается по стране. Пусть он надеется, что когда-нибудь, однажды, сын вернется. Так человечнее.
– Я... я даже не знаю...
– Мэри Энн, поверь мне, много чего людям лучше не знать.
Она подумала и, поднимаясь, сказала:
– Наверное, ты прав.
Стоя ко мне спиной, она добавила:
– Натан, можешь ты меня оставить одну на какое-то время? Мне хоть немного нужно побыть одной.
– Конечно. – Я встал и вышел из комнаты. Уже в дверях она крепко обняла меня, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Позвони мне вечером, – пробормотала она мне в грудь. – Я тебя люблю, Натан, все еще люблю. Это ничего не изменило. Ничего.
– И я тебя тоже люблю, Мэри Энн.
Она посмотрела мне в лицо:
– Я ведь тебе говорила – ничего от меня не утаивай. Ничего... Ты мог бы скрыть это от меня. Ты смелый, Натан. Ты очень смелый. Я хочу, чтобы ты знал, как я тебя уважаю.
Я поцеловал ее в лоб и пошел, и пока спускался по лестнице, чувствовал на себе ее взгляд. Ладно, уважение ее я заимел, хоть и не заслуживал, но заимел. А что касается ее любви, то она уже угасала. Я знал, что рассказав прекрасной даме горькую правду, никогда уже не буду в ее глазах смелым рыцарем.
Она не знала, что я убил ее брата, но это не меняло дела. Я убил ее романтические представления о самом себе, вот что было плохо. Я убил ее мечту о том, что я – настоящий детектив, который сможет найти ее брата-героя и восстановить попранную справедливость. Я убил счастливый конец.
Часть IVНесбывшиеся ожидания1 сентября 1933 г.
Глава 30
Я корпел над какими-то отчетами по страхованию, в окна конторы хлестал дождь. Вошел без дождевика, а потому промокший, Элиот.
– Этот проклятый дождь никогда не перестанет, – сказал он, проходя и садясь напротив меня.
– Рад, что ты сообразил, как от него спастись, – заметил я в ответ.
– Похоже на то, что у тебя теперь все время есть работа.
– Да, для начала все идет неплохо.
– Чего стоит только одна работа на Выставке! Удачный год!
Я кивнул и отложил ручку:
– Итак, завтра ты уезжаешь.
– Да, утром. Мы с Бетти и «форд», полный барахла.
– А что именно ты сделал для Департамента юстиции, чтобы заслужить Цинциннати?
– Ну, – усмехнулся он, – куда же еще можно отправить агента по «сухому закону», который вот-вот отменят? Поеду гонять самогонщиков. Как думаешь, справлюсь?
– Дробовики этих деревенских придурков могут убивать не хуже автоматов.
– Догадываюсь. Но я никогда и не представлял себя в роли нашпигованной дробью дичи.
– Элиот Несс в роли дичи – это дико.
Он рассмеялся, но вид у него был невеселый. Я понимал, каково ему.
– Будешь в Цинциннати, загляни при случае, – сказал Элиот.
– Загляну. Твои люди остаются здесь. Надеюсь, ты будешь время от времени их проведывать.
– Я тоже на это надеюсь.
– А стоило все это таких трудов, Элиот?
– Что?
– Давать такой бой. Сажать Капоне. Вообще все.
– Тем, что повязали Капоне, я удовлетворен. Беда том, что никто и ухом не ведет по поводу Нитти. Эдгар Гувер предпочитает гоняться за такими преступниками, как Диллинджер, потому что он на виду общественности.
– А потом ты ведь знаешь, что, когда тебя здесь не будет, о Чикаго позаботится Мелвин Парвис.
– Ха, этот бесполезный глупец! Мальчишка, который не может узнать и сыщика из своей команды!
Тут Элиот понял, что я его разыгрываю, и мы оба заухмылялись.
Он сообщил:
– Я покрутился внизу, но Барни нет.
– Он сейчас в тренировочном лагере в Кэтскилсе. Через несколько недель состоится матч-реванш с Канцонери.
– Раз уж зашла речь о повторных матчах – хотелось бы мне и очень, поглядеть на судебное разбирательство с Лэнгом.
Оно тоже должно было проходить через несколько недель.
– Ничего особенного не произойдет, – ответил я. – Не представляю ничего другого, кроме того, что Лэнга с Миллером высекут хорошенько и выставят из полиции пинком под зад. (Оба моих предсказания сбылись.)
– Что ж, все равно – хотел бы я оказаться в это время здесь. Какие новости у Мэри Энн?
– На прошлой неделе прислала открытку. Она получила роль.
– Голливуд должен прийтись ей по вкусу.
– Это место просто создано для нее.
– Я думал... у тебя ведь были серьезные намерения по отношению к ней.
– Да, были.
– А у тебя все в порядке, Нейт?
– Я собираюсь туда поехать.
– Не хочешь сделать перерыв? Эти отчеты могут ведь подождать, верно?
– А что ты мне предлагаешь?
Элиот встал:
– Спустимся вниз. Я хочу тебя угостить.
Элиот два года ловил самогонщиков в Кентукки, Теннесси и Огайо. В тридцать два года он стал руководителем группы по общественной безопасности в Кливленде, штат Огайо, – самым молодым в истории города. Во время второй мировой войны был директором отдела социальной защиты в Федеральном Агентстве безопасности (забавное название, означавшее, что в его обязанность входила борьба с венерическими болезнями на военных базах Соединенных Штатов).
Как раз в то же время, когда Элиот сражался с этой болезнью в масштабах страны, этим же, но исключительно в отношении себя занимался и его старинный друг-приятель Аль Капоне. Он вышел из тюрьмы Атланты, но не так как хотел: его перевезли в Алькатрас тюрьму, которая считалась местом тюремного заключения для наиболее опасных, неисправимых преступников. Сифилис уже начал пожирать его мозги, ив 1939 году, когда его выпустили из Алькатраса, он уже был частично парализован – и душой, и телом. Капоне умер в 1947 году в сорокавосьмилетнем возрасте от венерической болезни, к этому моменту его жизнь превратилась почти в растительную.
А что до Элиота – после войны он ушел в частный бизнес, сделавшись президентом бумажной компании в Пенсильвании. Некоторые из его друзей – в том числе и я – настойчиво убеждали его описать историю воины против мафии Капоне. Мне казалось, что в нем осталось еще достаточно той старой закалки, чтобы справиться с этим делом, и он написал автобиографическую книгу «Неприкасаемые», по которой впоследствии был снят телесериал. Это принесло ему – да и Капоне тоже, широкую известность, особенно среди поколений, которые никогда не слыхали о «Большом парне».
Но увидеть все это Элиот не успел. Он как раз заканчивал правку своей книги, когда в 1957 году умер от сердечного приступа. Ему было пятьдесят четыре года.
В сентябре 1933 года Барни одолел Канцонери в повторном матче в Нью-Йорке. Его подпольное заведение превратилось в «Коктейль-бар Барни Росса», и когда Генри Армстронг в 1938 году в бою за титул чемпиона нанес Барни поражение, он посвятил себя клубу и азартным играм, но ему ужасно не везло ни в том, ни в другом. Когда началась вторая мировая, Барни стал моряком и воевал за Гуадал-канал (заработал Серебряную звезду, поздравление от президента и малярию). Малярию медики лечили морфином и, подобно многим из Джи Ай, Барни в результате врачебной небрежности превратился в наркомана. До сих пор мне тяжко вспоминать об этом периоде в его жизни, но так оно и было, пока он не взял себя в руки и не вернулся на публику, выступая с одним и тем же рассказом, снова и снова выигрывая давно закончившийся чемпионат. В конце концов в 1967 году победу над ним одержала раковая опухоль («Большая О», – как он это назвал).
У Фрэнка Нитти было десять золотых лет: убив Сермэка, что сошло ему с рук, он заполучил могущество и уважение в глазах всякого – от «котелков» до бандитов, от политиков до рабочего люда. Было ясно, что это не жестокий гангстер, вроде Капоне, с помощью автоматов расправляющийся с конкурентами в гараже и заполняющий газетные заголовки кровью и плохой саморекламой. Нитти был бизнесменом: именно он, а не Капоне заложил основы современной мафии.