Зазвонил телефон. Секретарше комиссара Барнса было приказано не соединять его ни с кем, кроме одного–единственного человека.
— Сэр Стивен, — произнес Барнс, протягивая руку к трубке.
В нескольких словах он рассказал Стивену об исчезнувшем с каменоломни гелигните, фотографиях и видеопленке.
— Мы как раз собирались ее смотреть, сэр. Я сообщу нам, если нам удастся что–нибудь обнаружить.
Пять минут спустя все они уже смотрели в темной комнате отснятую японским туристом пленку. Всех приятно удивило, что кадры были четкими и ясными, как у профессионала. Панорама Трафальгарской площади. Крупным планом статуя и венки у постамента.
— Стоп, — приказал Слоан.
Изображение на экране мгновенно застыло.
— А теперь немного назад.
— Что вы увидели? — спросил комиссар Барнс.
— Дым. Когда он начал снимать, бомба была уже там.
— Черт возьми! — взорвался Барнс. — Ну ладно, продолжайте.
Туристы. Школьники, держащие в руках венок. Мальчик, читающий стихи. Констебль, вдруг бросившийся к статуе и разгоняющий детей.
— Этого парня следовало бы по–хорошему наградить крестом Георгия[21], — пробормотал вполголоса Барнс.
Бросившиеся врассыпную люди. Взрыв. Общий план.
— Задержите и верните немного назад, — сказал Слоан. — Видите ту женщину в накидке и черных очках? Она явно заметила, что ее снимают. Посмотрите, как она натягивает на лицо капюшон. И потом, все взрослые бегут на помощь детям, тогда как она уходит.
Слоан повернулся к одному из своих помощников:
— Мне нужна увеличенная фотография этой женщины, с каждого кадра, где она появляется хотя бы на миг. Интересно, сможем ли мы определить, кто она такая. Похоже, нам удалось напасть на след.
Кто–то включил свет.
— Да, — добавил Слоан, — и обратите особое внимание на фотографии. Кто–нибудь из туристов мог сфотографировать эту женщину.
Собираясь в этот день в Национальную портретную галерею, Джудит решила, хотя и с явной неохотой, надеть бледно–серый костюм, туфли на высоком каблуке и соболью шубу. За те несколько дней, что прошли с момента избрания Стивена лидером партии, о нем в различных газетах появился ряд статей, причем во всех из них он был назван самым привлекательным холостяком из старшего поколения в целой Англии. Одна из газет отметила, что в стране со времен Хита не было другого неженатого премьер–министра. Автор статьи подчеркивал, что, по непроверенным слухам, у сэра Стивена имелась романтическая привязанность, которая должна чрезвычайно понравиться англичанам. Это написал в своей колонке светской хроники Харли Хачисон. «Так что мне лучше не появляться на людях, выглядя словно хиппи из Гринвич — Виллидж», подумала со вздохом Джудит, тщательно причесываясь и накладывая свежий грим. Приколов к жакету серебряную брошь в виде розы, она окинула критическим взглядом свое отражение в зеркале.
Двадцать лет назад, выходя замуж за Кеннета, она была в традиционном белом платье и вуали. Что же ей надеть теперь, когда она будет выходить за Стивена? Лучше всего будет простое вечернее платье, решила она. И в присутствии лишь немногих друзей. Двадцать лет назад на приеме, устроенном по случаю ее бракосочетания в «Чеви — Чейз Кантри–клаб», присутствовало почти триста гостей. «Второй раз в жизни я выхожу замуж, — подумала она. — Я просто не заслуживаю такого счастья».
Она переложила бумажник и косметичку в серую, в тон туфлям, замшевую сумочку и достала наименее объемную из своих сумок, которые носила через плечо. Разряженной или нет, — со вздохом подумала она, — мне все равно не обойтись без моих блокнотов».
Национальная портретная галерея находилась на пересечении Сент — Мартинз-Плейс и Ориндж–стрит. Новая выставка представляла собой собрание полотен, посвященных придворной жизни от Тюдоров до Стюартов. Картины были заимствованы из частных коллекций Великобритании и стран Содружества. Под картинами, на которых были изображены менее известные лица, были прикреплены таблички с именами тех, кого удалось опознать. Когда Джудит появилась в галерее, там все еще было полно народа, и какое–то время она с улыбкой наблюдала за тем, как люди внимательно вчитывались в помещенные под картинами надписи с явной надеждой отыскать кого–нибудь из своих давно забытых предков.
Ей особенно хотелось посмотреть те картины, на которых были изображены Карл I, Кромвель и Карл II. Она начала с Веселого Короля[22], отметив про себя мимоходом, как резко его пышный яркий наряд отличался от строгих пуританских одежд сподвижников Кромвеля. Сцены придворной жизни при Карле I и его супруге, Генриетте Марии, были также весьма любопытны. Ей было известно, что королева Генриетта, не обращая никакого внимания на суровое неодобрение пуритан, всячески поощряла различные маскарады и веселые представления. Одна картина особенно ее заинтересовала. Фоном служил Уайтхолльский дворец. Король с королевой были центральными фигурами. Судя по нарядам придворных, готовилось, очевидно, какое–то очередное представление. На полотне в изобилии были представлены пастушьи посохи, крылья ангелов, золотые ореолы и мечи гладиаторов.
— Мисс Чейз, здравствуйте.
От неожиданности Джудит, чье внимание было совершенно поглощено картиной, вздрогнула и обернулась. Рядом с ней стоял доктор Патель. Его красивое лицо улыбалось, но она заметила, что глаза его чрезвычайно серьезны. Она протянула ему руку.
— Вы что–то очень мрачны сегодня, доктор.
Он слегка поклонился:
— А я как раз думал о том, что вы выглядите сегодня очень красивой. — Он понизил голос: — И я снова повторяю: сэру Стивену весьма повезло.
Джудит покачала головой.
— Давайте не будем говорить об этом. Насколько я могу судить, здесь полно представителей прессы. — Она вновь повернулась к картине. — Правда, она удивительна? Подумайте только, что это было написано в 1640 году, накануне роспуска королем Короткого парламента[23].
Реза Патель взглянул на картину, надпись под которой гласила: «Неизвестный художник. Предположительно написана между 1635 и 1640 годами».
Джудит обратила его внимание на красивую пару, стоящую рядом с сидящим королем:
— Сэр Джон и леди Маргарет Кэрью. Они оба, должно быть, были весьма расстроены в тот день, так как им было известно, что произойдет, если король распустит парламент. Предки леди Маргарет с самого основания парламента были его неизменными членами. И в это время среди ее родственников произошел раскол из–за того, кому быть верным: королю или парламенту.
Патель прочел табличку до конца. За исключением короля и королевы, герцога Йоркского и полдюжины королевских родственников, все остальные фигуры на картине были безымянными.
— Просто поразительно! — воскликнул он. — Вам надо сообщить об этом здешним историкам.
Леди Маргарет сообразила, что ей не следовало говорить Пателю о себе и Джоне. Резко повернувшись к нему спиной, она поспешила к выходу.
У дверей он ее догнал.
— Мисс Чейз. Джудит. Что случилось?
Она окинула его презрительным взглядом и надменно произнесла:
— Джудит здесь сейчас нет.
— Кто вы? — торопливо спросил он, заметив с изумлением на ее руке красно–багровый серповидный шрам.
Она показала в сторону картины:
— Я вам уже сказала. Я леди Маргарет Кэрью.
И с этими словами она вышла на улицу.
Пораженный Патель возвратился к картине и принялся внимательно разглядывать изображенную на ней женщину, которая, по словам Джудит, была леди Маргарет Кэрью. Действительно, эта женщина на картине и Джудит были поразительно похожи.
Охваченный внезапной тревогой, он повернулся и направился к выходу. Многие из встречавшихся людей пытались его приветствовать, но он их не замечал, полностью поглощенный своими мыслями. По крайней мере, сказал он себе, теперь мне известно, кто поселился в теле Джудит. Осталось узнать, что произошло с этой леди Кэрью, и постараться предупредить ее дальнейшие шаги.
На улице был сильный ветер. Он завернул за угол, на Сент — Мартинз-Плейс, и вдруг почувствовал, как кто–то взял его за руку.
— Доктор Патель, — Джудит рассмеялась. — Извините меня, пожалуйста. Я была настолько поглощена картинами, что только на улице вспомнила о нашем уговоре выпить вместе по чашке чаю.
Ее правая рука. Прямо на глазах ошеломленного Пателя шрам у основания ее большого пальца побледнел и превратился в тонкую, едва заметную линию.
На следующий день, первого февраля, с утра зарядил сильный дождь. Джудит решила остаться дома и поработать. Стивен позвонил сказать, что он собирается в Скотланд — Ярд, а оттуда сразу за город.
— Голосуйте за консерваторов! Голосуйте за Хэллета! — Он рассмеялся. — Эх ты, янки, как жаль, что я не могу рассчитывать на твой голос.
— Он несомненно принадлежал бы тебе, — сказала Джудит. — Может, тебе следует прибегнуть к той тактике, о которой мне как–то рассказывал отец. Представляешь, однажды в Чикаго во время избирательной кампании выяснилось, что половина бедных душ на кладбище все еще значилась в избирательных списках.
— Ты должна научить меня, как это делается, — он снова рассмеялся. — Джудит, я пробуду в Эдж Бартоне несколько дней. И хотя я буду редко бывать дома, может, ты все–таки приедешь туда? Знать, что в конце дня меня ждешь ты, значило бы для меня так много.
Джудит заколебалась. С одной стороны, ей ужасно хотелось снова поехать в Эдж Бартон, но с другой, то, что Стивен был сейчас занят предвыборной кампанией, давало ей возможность спокойно разыскивать своих родных.
— Мне бы очень хотелось поехать туда, — наконец произнесла она. — Я хочу быть с тобой. Но мне плохо работается вдали от моего письменного стола. Тем более что видеться бы будем редко. Думаю, мне лучше все–таки остаться в Лондоне. К тому времени, как начнутся выборы, я надеюсь уже отправить готовую рукопись моему издателю. И если мне это удастся, уверяю тебя, я буду чувствовать себя совершенно дру