е не нравится. А когда мне что-то не нравится, я становлюсь нервным. А когда я нервный…
– Ты меня пугать, что ли, будешь? Я ведь сказала – приехала на экскурсию, времени свободного у меня теперь достаточно, могу делать все, на что его раньше не хватало. Вот – путешествую…
– Неудачное ты место выбрала для путешествия.
– Я должна выйти к месту сбора группы, – немного сменив тон, произнесла Тина. – Меня же будут искать.
– Где? Здесь? – удивился Сухарь, перестав перекидывать топор. – И кто? Сейчас выйду, скажу два слова – и тебя вообще никто тут не видел. Здесь все наше. И люди тоже наши, так что делать будут то, что скажу.
Тина про себя отметила эти слова – Сухарь все время говорит о себе как о хозяине, совершенно не упоминая о Прозревшей.
«Похоже, тут все немного не так, как я думала. И заправляет здесь не сама Прозревшая, а вот этот урод с тремя ходками за спиной. Ну, неудивительно – физическая сила и угрозы на случай, если кто-то вздумает бунт поднять».
– Слушай, Анатолий Сергеевич, – начала она вкрадчивым тоном, – а давай договоримся…
– Нет, начальница, мы не договоримся, – сразу обрубил эту попытку Сухарь. – Я здесь не для того, чтобы договариваться, а для того, чтобы кругом был порядок. Так что давай шагай, запру тебя пока в подвал, а там решим. Майка, что рот открыла? – рявкнул он, обращаясь к Дарине. – Не знаешь, что с чужими, пока они не примкнувшие, разговоров вести нельзя? Посчитала мешки?
– Посчитала, брат Анатолий, – вскочив со скамейки, поспешно сказала Дарина. – Вот, все записала… – Она протянула ему тетрадь, куда Сухарь заглянул, что-то проверил и кивнул:
– Молодец. Иди, сестра, отдыхай. И позови Игнатьича, он мне нужен.
– Хорошо, брат Анатолий. – Дарина выбежала из сарая, а Сухарь, проводив ее взглядом, хмыкнул:
– Видала, как тут люди общаются? Это не в городах ваших… девки все скромные, глаза в пол – красота.
«Ишь ты, поборник нравственности… а второй срок у тебя за убийство двух проституток, которых сам же и крышевал. А теперь смотри-ка – скромные девушки, глаза в пол», – подумала Тина, лихорадочно соображая, что делать дальше.
В этот момент в сарай вошел тот самый хромой мужичок, благодаря которому она и попала на территорию усадьбы.
– Звал, брат Анатолий?
– Звал. Ключи от подвала дай, – протянул руку Сухарь. – Гостья у нас. Прозревшей не говори, не надо ее тревожить, пусть отдыхает.
– Как скажешь, брат Анатолий. – Мужичок отстегнул от большой связки ключ и отдал Сухарю. – Я пойду? Мне еще двор прибрать надо.
– Иди-иди, мы тут сами, – отозвался Сухарь и, когда Игнатьич, прихрамывая, вышел из сарая, повернулся к Тине: – Ты уж не обессудь, гражданка начальница, руки я тебе свяжу, помню ведь, какая ты шустрая можешь быть.
Тина всегда понимала момент, когда лучшим решением было не сопротивляться, потому послушно протянула руки, и Сухарь быстро замотал их веревкой. Потом, крепко взяв ее ручищей за шею сзади, подтолкнул к выходу:
– И не вздумай дернуться, шею сломаю.
В этом Тина не сомневалась – одну из убитых им проституток нашли как раз со сломанной шеей, так что не верить Сухарю у нее не имелось оснований.
Он вывел ее из сарая, провел через двор в большой гараж, где стояли две машины, заставил спуститься вниз по крутой металлической лестнице и открыл крышку подвала:
– Спускайся. Да не трусись, там свет есть. Мы ж не звери – в темноте крысы сожрут заживо. Давай-давай, аккуратно, не навернись только.
Тина оказалась в небольшом помещении, освещавшемся небольшой лампочкой под низким потолком. В одном углу стоял топчан, в другом – ведро.
«Спартанская обстановочка, – подумала Тина, присаживаясь на топчан. – Но хоть свет есть, уже неплохо. Гуманисты… Интересно, для каких целей у них этот подвал? Ломают особо упертых? Наказывают ослушавшихся? Надо подумать, что делать дальше».
И тут она вспомнила, что Сухарь не обыскал ее и не обнаружил телефон в кармане куртки.
С большим трудом она сумела вытряхнуть его на топчан и даже включить, но тут ее ждало огромное разочарование – сеть не ловила.
– Ну еще бы! Тут метров пять в глубину, какая сеть… – с досадой пробормотала Тина. – С этой стороны помощи ждать нечего… Остается надеяться, что кто-то в группе заметит мое отсутствие.
Сейчас Тина уже ругала себя за то, что не надела чего-то яркого, приметного – такого, что не могло не запомниться, а выбрала простую куртку и джинсы, чтобы выглядеть стандартно и не привлекать внимание. Очень бы пригодился в нынешней ситуации какой-то странный головной убор, яркая косынка, куртка с рисунком – люди запоминают такие подробности, глаз всегда цепляется за что-то необычное, вызывающее. Можно не запомнить лицо, но зато в памяти останется берет с ярким помпоном или кроссовки необычной расцветки, а это уже зацепка, Тина не раз убеждалась в этом еще во время оперативной работы.
«И надо ж было так опростоволоситься самой, чтобы, собираясь в незнакомое и потенциально опасное место, не подумать об особых приметах! – с отчаянием думала она, привалившись спиной к стене. – Теперь Вовка ни за что меня здесь не найдет, даже если прилетит».
Добрыня приехал в небольшой городок, от которого до Листвяково оставалось несколько десятков километров, рано утром.
Заселившись в гостиницу, он в очередной раз набрал номер Володиной, но снова выслушал механический ответ о недоступности абонента.
В том, что с Тинкой что-то случилось, Вовчик уже не сомневался, и информация, добытая для него Тимуром, только подкрепляла его уверенность.
«Раз я не могу дозвониться, то и Анна не смогла, значит, Тинка не знает о Сухаре, и это плохо. Он-то тоже ее вспомнит, понятное дело. И тогда… да кто знает, что тогда случится», – угрюмо думал Вовчик, запирая дверь номера и собираясь выйти и сориентироваться на местности.
Из буклета турагентства, в котором Тина покупала тур в Город Радости, он узнал, что группа возвращается из Листвяково на ночь сюда, в эту гостиницу, а выезд на второй день тура должен произойти в десять утра, сразу после завтрака.
Бросив взгляд на часы, он прикинул, что времени еще много – всего шесть, так что он успеет немного пройтись и вернуться, чтобы застать группу за завтраком. Если ничего не случилось, Тинка будет там. А вот если… но об этом он пока предпочитал не думать.
Городок оказался маленький, двухэтажные домики «сталинской» застройки, деревянные дома на два хозяина, узкие улочки, обложенные кирпичом клумбы, в которые уже высадили какие-то цветы.
Добрыня любил такие города, они казались ему спокойными, сонными, в них было хорошо отдыхать. Но сегодня он приехал сюда работать, а не восхищаться старой архитектурой, и настроение у него было соответствующее.
В гостиницу он вернулся к восьми, сел в холле у входа в ресторан и приготовился ждать.
К завтраку потянулись постояльцы, Вовчик всматривался в каждого, пытаясь определить, кто из них приехал в составе группы, отправляющейся в Город Радости.
Мимо прошли две девушки, и Вовчик услышал обрывок разговора:
– …сказала ни с кем не обсуждать.
– Ну, мы ж между собой. Как думаешь – отчего ей плохо стало? Обед нормальный был. Со всеми все в порядке…
Девушки вошли в ресторан, а у Кущина нехорошо защемило в груди. Получается, с кем-то что-то случилось, и это попросили ни с кем не обсуждать.
«Надо выхватить этих девок и попробовать развести на разговор», – решил он и переместился ближе к двери, чтобы не пропустить их, когда будут выходить.
В арсенале красивого и видного Добрыни имелось немало приемчиков, способных расположить к нему и разговорить любую женщину, но сегодня и настроение было не то, и состояние – он не выспался и чувствовал себя подавленным. Но получить информацию было необходимо, поэтому Вовчик украдкой пару раз врезал себе по лицу, потряс головой и почувствовал, что проснулся.
Когда девушки вышли из ресторана, он вскочил и кинулся им наперерез.
– Наташа?! – он схватил ту, что была ближе к нему, за руку. – Наташка, ну как так можно-то?! Уехала, ничего не сказала!
Девушка шарахнулась в сторону, пытаясь вырвать руку из его лапищи:
– Вы обознались! Отпустите, я не Наташа!
Открытое лицо Добрыни выразило раскаяние, огорчение и непонимание одновременно.
– Ой… ради бога, простите… но вы так похожи на мою невесту… как я мог… надеюсь, вы не испугались, нет? Веду себя как придурок…
Девушка, видя такое раскаяние, улыбнулась:
– Сейчас я даже жалею, что не Наташа. Я бы от вас не ушла.
– Представляете, рванула в какое-то Согласие, – пожаловался Добрыня, поняв, что контакт установлен. – Сказала, что должна спасать природу, жить в уединении…
– Мы как раз в Согласие едем через пару часов. А она уже там, точно?
– Скорее всего… а… как вы едете, туда же, говорят, не попасть, если ты к ним… как это… – Добрыня защелкал пальцами, словно вспоминая слово, и девушка помогла:
– Если не примкнул? Нет, мы на экскурсию, это не запрещается. Вчера вот были, весь день провели, а сегодня едем смотреть, как они свои товары производят. На пасеку поедем, в цех какой-то, еще куда-то.
– Ой! – загорелся энтузиазмом Добрыня. – А никак нельзя с вами поехать? Я бы заплатил…
Девушки переглянулись, и та, которую Вовчик взял за руку, нерешительно произнесла:
– Ну… может, попробовать поговорить с нашим экскурсоводом… в принципе, есть ведь место, у нас вчера девушка чем-то отравилась, ей стало плохо, ее в больницу отвезли. Так, может, на ее место…
– Отравилась? Чем?
– Да никто не знает. Она к месту сбора не пришла, у нас время свободное было, гуляли по поселку. И экскурсовод сказала, что мы ее ждать не будем, ее увезли в больницу.
– Так, наверное, сюда, в город? Или у них своя больница есть?
– Нам не рассказывали… ой, а вон наш экскурсовод, Наташа, – девушка показала рукой в сторону ресепшена, где стояла невысокая женщина в длинной юбке и свободной светлой блузке с зелеными лентами на рукавах. – Вы к ней подойдите, может, она как-то решит…