лушая ненавистный скрип железных креплений, бросалась к окну, мчалась к двери, начинала проверять замок, хотя знала прекрасно, что дверь заперта, а окно пятого этажа – это путь к смерти, а не к спасению.
Умирать же Алька, несмотря на все свалившиеся на нее беды, пока не собиралась.
В огромной пустой комнате, длину и ширину которой она сотни раз уже измерила своими шагами, кроме раскладушки, вообще ничего не было. Только голые стены, покрытые мазками штукатурки, выкрашенный белой краской потолок над головой и окно с радостным, словно в насмешку, ярко-голубым небом.
«Что ему от меня нужно? – в который раз спрашивала она себя, вглядываясь в это молчаливое небо. – Что он собирается со мной сделать? Неужели и правда хочет убить?»
В то, что этот жестокий и странный человек собирается ее убить, Альке почему-то не верилось. Может быть, просто не хотелось верить, срабатывал инстинкт самосохранения, не давая впадать в отчаяние. Но главная причина была не в этом.
В чем – Алька и сама не понимала.
Просто он почему-то не производил на нее впечатления человека, способного убить.
Он вообще произвел на нее какое-то странное впечатление. Очень странное и загадочное.
В первые минуты, когда Алька вдруг осознала, что та случайная встреча у ворот парка оказалась роковой, той самой единственно возможной встречей, которой ей всеми силами следовало избегать, она жутко испугалась. В самом деле испугалась за свою жизнь и за жизнь маленькой Юльки, которую не смогла уберечь от деспота отца. И когда он ударил ее, когда она, не удержавшись, упала в лужу, этот страх ослепил ее, лишил разума, и она бросилась на своего обидчика с кулаками, вместо того чтобы, поднявшись, бежать со всех ног, кричать и звать на помощь, используя свой последний шанс спастись.
В эти первые секунды она просто не почувствовала своего страха. В состоянии шока она не успела сразу сообразить, что нужно делать. А потом, когда он, больно вывихнув руку, тянул ее к машине, было уже поздно. Забившись в угол на заднем сиденье его огромного джипа с тонированными стеклами, Алька думала, что проживает последние минуты своей жизни. Некоторое время, оглушенная болью, страданием и страхом, она ничего не слышала. А потом, когда звуки окружающего мира постепенно стали проникать в сознание…
Именно тогда ее страх внезапно отступил перед каким-то новым чувством, которому сложно было дать название.
Все дело было в том, как он разговаривал с ребенком.
Этот человек, про дикую жестокость которого она знала уже по рассказам Светланы и которую успела познать на себе, внезапно изменился до неузнаваемости. Она не видела его лица, но слышала его голос, и в этом голосе было столько нежности, столько счастья, столько боли и радости, что Алька опешила.
«Я нашел тебя. Я тебя нашел, представляешь? Теперь все хорошо будет, не плачь! Не плачь, пожалуйста, моя принцесса… Все уже позади, я нашел тебя!» – всю дорогу только и твердил он, совершенно забыв об Алькином присутствии у себя в машине. Забыв, кажется, обо всем на свете…
Сидя сзади, она видела перед собой его широкую, немного сутулую, спину и знала, что это спина человека, который может убить ее, или избить до полусмерти, или изуродовать до неузнаваемости. Но голос… Этот голос, эти слова и эти интонации никак не могли принадлежать тому, которого она так боялась!
«Он любит ее, – подумала в тот момент сбитая с толку Алька. – Он любит ее так сильно, так… отчаянно!»
Взрослый, большой и сильный мужчина в проявлениях своей любви оказался очень похож на беззащитного перед жизнью ребенка.
Поняв это, Алька совершенно растерялась. Эта жестокость и эта беззащитность никак друг с другом не сочетались, исключали друг друга, они просто не могли вот так запросто существовать в одном человеке!
Вывихнутая рука начинала ныть, от удара после падения на голове вздулась шишка, мокрые волосы противно щекотали шею, ладони были грязными, а в душе боролись странные ощущения…
Уже в его квартире, из-за двери закрытой комнаты фиксируя происходящие за стеной события, различая в его голосе все те же интонации бесшабашной и отчаянной радости, любви и боли, Алька вдруг почувствовала себя перед ним виноватой!
Это было странно, непостижимо и дико, но это было так!
Она внезапно поняла, что у этого человека – который издевался над ее приятельницей, превратив своими побоями жизнь Светланы в ад, который только что ударил ее, а потом больно скрутил руки, который похитил ее, привез домой, сделал своей пленницей и, возможно, очень скоро убьет ее или изнасилует, – у этого человека ей хочется попросить прощения!
За что – она и сама не могла понять.
Синдром заложников, подумала в тот момент Алька.
Кажется, именно так это называется – когда человек, целиком и полностью находящийся во власти другого человека, своей волей определяющего возможность для него жизни или смерти, начинает вдруг преклоняться перед своим мучителем, почти любить его… А ведь она и есть заложница и испытывает сейчас этот самый синдром. Другого объяснения своим чувствам Алька придумать не могла, как ни пыталась…
Но долго копаться в себе не было ни желания, ни сил. Да и смысла никакого в этом самокопании не было. Когда она вспоминала о Палыче, все остальное становилось не важным, второстепенным. Ей нужно во что бы то ни стало вырваться отсюда, чтобы спасти брата! Сделка, намеченная на сегодня, сорвалась благодаря дикому стечению обстоятельств. Но есть еще шанс продать квартиру и получить необходимую сумму денег завтра или послезавтра. Если же она проторчит в этой квартире до воскресенья…
Об этом даже думать было страшно!
Одно утешало: Пашка спрятан в надежном месте. Если он не будет дураком и не станет высовывать нос на улицу, у него есть все шансы остаться целым и невредимым. Пусть не в воскресенье, пусть несколькими днями или даже неделями позже – она все равно получит деньги и отдаст тот злополучный долг, лишь бы только вырваться отсюда, лишь бы остаться в живых!
Сидя на скрипучей раскладушке в пустой залитой солнцем комнате, Алька только об этом и думала. Гадала: убьет или не убьет ее странный похититель, так нежно любящий своего ребенка и так жестоко обращавшийся с его матерью?
Убьет – или нет?..
Наверное, если бы хотел убить, то сделал бы это сразу. Не стал бы тащить в квартиру, это и дураку понятно. Кому охота избавляться от трупа? Дело это хлопотное и чревато самыми опасными последствиями! Нет, не для этого он привез ее сюда и заточил в этой ужасной комнате с раскладушкой и тусклой лампочкой на потолке. Не для этого…
Но для чего же тогда?!
Алька терялась в догадках и не могла придумать никакого внятного объяснения. На подоконнике, покрытом тонким слоем строительной пыли, лежал вниз разворотом журнал «Космополитен», с обложки которого ослепительно улыбалась Альке неземной красоты блондинка с синими, как африканская ночь, глазами. За час, прошедший с момента ее заточения, Алька десятки раз подходила к окну, сквозь пыльные стекла разглядывала уютный двор с качелями и скамейками, свежевыкрашенными яркой голубой краской, а потом невольно переводила взгляд на журнал, встречаясь с глазами блондинки.
«Ну что, – читала она в этих глазах, – попалась, глупая курица? Ах, бедняжка… Что ж, впредь будешь умнее и не станешь вешать на себя чужие проблемы, вмешиваться в чужую жизнь… Если, конечно, живой останешься…»
Блондинка – невыносимо прекрасная, окутанная сверкающим облаком недостижимого для простого земного человека счастья – словно насмехалась над ней. Алька, не выдержав, перевернула журнал. Уложила его вниз обложкой, чтобы не видеть больше этих сияющих счастьем кобальтово-синих надменных глаз. Но лицо с обложки не исчезало, стояло перед глазами, словно отпечаталось в их сетчатке, и невозможно было с этим ничего поделать!
Больше часа она просидела в запертой комнате, не подавая признаков жизни. Прислушивалась к звукам за стеной, которые спустя какое-то время стихли, а еще минут через десять раздался совершенно спокойный и тихий храп.
«Спит», – догадалась Алька, почувствовав, как тревожно застучало сердце в груди. Дрожащими руками вытянула из волос невидимку, неслышно подкралась к двери и принялась тихонько ковырять в замке…
Но замок так и не поддался. Она и сама не знала, сколько времени, сжав губы, настойчиво пыталась его открыть. Слезы уже текли по щекам, и с каждой уходящий секундой таяла надежда на спасение. Отчаявшись, Алька отбросила в сторону невидимку. Ударившись о стену, та отскочила и упала на раскладушку. А вслед за невидимкой туда же упала и Алька и принялась тихо и горько плакать…
Потом у нее просто не выдержали нервы. Вскочив, она начала барабанить в дверь кулаками. И в эту минуту ей было уже все равно, что с ней будет дальше. Она прекрасно понимала, что за такое поведение ее по головке не погладят. Но отчаяние оказалось сильнее страха, сильнее инстинкта самосохранения, сильнее всего на свете…
Заспанная, помятая физиономия с шапкой взъерошенных волос на голове показалась в проеме двери, и в этот момент Алька вдруг снова ощутила то самое чувство вины, которому так отчаянно она сопротивлялась вот уже несколько часов подряд. Где-то внутри оно опять проснулось и принялось тихонько царапать грудную клетку, как маленький слепой котенок, потерявший кошку-маму.
«Эх, – подумала в тот момент Алька, – утопить бы его, этого котенка!..»
Переговоры с похитителем ни к чему не привели – он только разрешил ей сходить в туалет, предупредив, чтобы она не смела даже пытаться убежать. Алька пообещала, что пытаться не будет, но все-таки…
Все-таки она попыталась!
Но попытка эта оказалась смешной. Еще смешнее, чем попытка открыть замок своей одиночной камеры невидимкой. Заходя в ванную, Алька заметила, что дверь не скрипит, открывается абсолютно беззвучно, а комната, в которой тихонько хнычет Юлька, находится в дальней половине квартиры, из которой нельзя увидеть ни ванную, ни коридор.