От боли Алька на секунду потеряла контроль над происходящим. А придя в себя, обнаружила, что блондинка отшвырнула ее от двери в дальний угол прихожей.
– Воровка, – победоносно произнесла та, сверкая глазами. – Ты воровка, да? Ты как здесь оказалась?
Алька молчала, не обращая внимания на вопросы.
В голове крутились гораздо более важные мысли.
Блондинку ей не одолеть – это факт. Та почти на голову выше и, кажется, значительно сильнее Альки. Хоть и выглядит сушеной воблой, а наверняка регулярно качает железки в тренажерном зале. Алька же тяжелее пакета с продуктами на неделю уже давным-давно ничего не поднимала…
Нет, даже и пытаться не стоит!
Секунды летели, отчаяние нарастало.
Оглядевшись вокруг, Алька не обнаружила ничего, что могло бы сгодиться в качестве орудия нападения. Ни одного тяжелого, ни одного режущего и ни одного колющего предмета. Ничего. Только давнее ведро возле входа в комнату с раскладушкой, а в ведре что-то белое – то ли краска, то ли побелка, то ли еще что-то в этом роде…
Времени на раздумья не оставалось.
Резко шагнув вправо, Алька двумя руками схватила ведро и, почти не прицеливаясь, с шумом опрокинула все его содержимое прямо в лицо своей противницы…
Раздался визг – такой громкий, что у Альки уши заложило! – а вслед за ним автоматная очередь отборной брани. Прислушиваться, а уж тем более извиняться было некогда – ринувшись к двери, Алька легко оттолкнула блондинку в сторону, схватилась за ручку, распахнула дверь, шагнула…
И с разбегу уткнулась лбом во что-то мягкое и теплое, белое с черной полоской посередине.
Черной полоской оказался галстук.
– А теперь обратно. В том же темпе, – раздался сверху суровый голос.
Алька подняла глаза, уже успевшие наполниться слезами ярости, и увидела ненавистное лицо своего похитителя. От досады потеряв над собой контроль, она ударила его кулаком в грудь.
– Не старайся, у меня под рубашкой бронежилет, – проинформировал он равнодушно, подталкивая Альку обратно в прихожую, где продолжала визжать и ругаться страшными словами, утирая с лица потеки белой краски, девушка с обложки глянцевого журнала.
Сейчас, глядя на это лицо, можно было представить себе его только на обложке какого-нибудь строительно-ремонтного издания. «Окраска фасадов: качество гарантируем!»
В прихожей вдруг воцарилось молчание, наполненное великим смыслом.
Хозяин дома удивленно таращил глаза, глядя то на Альку, то на блондинку.
А потом случилось что-то совершенно невероятное.
Остановив наконец свой бегающий взгляд на Альке, он прищурил глаза, набрал воздуха в легкие и начал… смеяться.
Нет, «смеяться» – это слишком слабо сказано.
Он начал просто ржать, как конь! Громко и заливисто.
Так, что от смеха у него даже слезы на глазах выступили.
Ждать дальше уже не было смысла.
«Ну допустим, – рассуждал Пашка Корнеев, сидя на ненавистном скрипучем диване в ненавистной гостиной неизвестной ему подруги своей сестры, – допустим, вчера у нее села батарейка на телефоне. И зарядить этот телефон в течение дня не было никакой возможности. Допустим, что ночевала она у какой-нибудь подруги. Или даже у друга… Допустим, у друга…»
Никакого такого друга, у которого его скромница сестрица могла бы заночевать, у Альки не было.
Пашка знал это совершенно точно.
Все ее, Алькины, романы, можно было по пальцам пересчитать. Мишка Смирнов – одноклассник, первая любовь и первое разочарование. Шурик Потапов – однокурсник, герой очередного, короткого и бурного, романа, ныне благополучно проживающий в Соединенных Штатах Америки. И еще этот, как его… Кинорежиссер. Имени Пашка не помнил, но профессию знал хорошо. Последняя прошлогодняя любовь и последнее разочарование сестрицы. Примерно полгода назад женился на тетеньке, которая на тридцать лет его старше, и укатил со своей старушкой на постоянное место жительства в Европу. В Италию, кажется, или в Испанию. Места последней дислокации кинорежиссера Пашка тоже не помнил, но и это было не важно.
Важно было то, что Алька пропала!
И если вчера он еще мог заставить себя на что-то надеяться, то сегодня надежда умерла окончательно.
Неправду говорят, что надежда умирает последней.
На самом деле она умирает предпоследней. И теперь была его, Пашкина, очередь. Пашка готов был умереть вслед за ней, за своей надеждой, потому что не сомневался: с Алькой случилось что-то страшное.
Он даже догадывался, что именно. И от этого хотелось умереть еще сильнее.
Он, чертов дурак, кретин несчастный, идиот клинический – он один во всем виноват!
Впутал сестрицу в свои проблемы, а теперь отсиживается, как дезертир в кустах, а Алька…
Думать о том, что сейчас происходит с Алькой, было больно и страшно. И терпеть эту боль становилось все труднее и труднее – с каждым часом, с каждой минутой.
В пятницу вечером, в тысячный раз набрав мобильный номер сестры и в тысячный раз выслушав голос автоответчика, сообщающий, что номер абонента находится вне зоны действия сети, Пашка понял – ждать дальше нельзя. Нужно что-то делать. Нужно попытаться Альку спасти.
Он просто не сможет простить себе, если с сестрой по его вине что-то случится.
Где искать Альку, он знал прекрасно. Невозможно было забыть то место, где еще несколько дней назад ему самому пришлось так туго.
«Она же женщина, – подумал он отчаянно. – Даже не женщина, а… девчонка! Девчонка еще совсем. Как же можно…»
Мысли в голове путались.
По-быстрому одевшись, нахлобучив по самые брови спортивную вязаную шапку, Пашка вышел из «бункера», как он назвал про себя эту одинокую и темную квартиру, в которой отсиживался, как крот в норе, пока его сестра пыталась решить его проблемы. Уже захлопнув дверь, он понял, что забыл взять ключи. Подергал ручку – английский замок не пустил его внутрь.
«Ну и черт с тобой, – подумал Пашка. – Все равно я сюда больше уже не вернусь».
Поймав на перекрестке такси, он назвал адрес.
Пробок не было – на дорогу ушло совсем не много времени.
Всего лишь двадцать восемь минут.
Стоя у окна в «своей» комнате, Алька прислушивалась к звукам из-за стены.
Там, за стеной, разыгрывалась настоящая трагикомедия. С множеством действующих лиц – основных и второстепенных, как и полагается в настоящем кино. Хотя нет, это было даже не кино. Это была опера. И главную партию хорошо поставленным колоратурным сопрано в этой опере исполняла Наталья.
Теперь Алька уже знала, что девушку с обложки журнала звали Натальей. Эта самая Наталья оказалась бывшей женой Тихона. Тихоном звали хозяина дома, Алькиного похитителя. Немолодой, но бодрый голос, доносящийся из-за стены, принадлежал необычного вида старушке – потертые джинсы, свитерок в обтяжечку, стильная стрижка на голове! – которая, по всей видимости, была Юлькиной няней. Сама Юлька решила не упускать возможности поучаствовать в «народных гуляньях» и заливалась ревом где-то на границе спальни и гостиной.
Тихон ходил по квартире и на всех орал.
Сначала он орал на Наталью:
– Ты долго еще будешь занимать ванную?! Я тебя спрашиваю, ты долго еще ванную будешь занимать, а? Ты не понимаешь, что мне ребенка помыть надо? Ребенок с дороги, немытый! Что? А я теперь что сделаю, если не отмывается? Мне что теперь, МЧС вызвать надо, чтоб они тебя отмыли? Что?! Я не собираюсь мыть ребенка в кухне! Иди сама мойся в кухне, если тебе так хочется! Да это не краска, говорю тебе! Это клей, обыкновенный обойный клей! Нет, ты долго еще будешь занимать ванную?!
Потом Тихон стал орать на стильную старушку, которую звали тетей Аней.
– Тетя Аня! – орал Тихон. – Я не понимаю, неужели так трудно успокоить ребенка? Она уже минут десять у вас плачет! А ну-ка, дайте ее мне, сейчас же! Нет, уж лучше давайте я ее подержу! Я понимаю, что она голодная! Ну так идите и сварите ей еду!
Потом Тихон снова немного поорал на Наталью. Та все никак не выходила из ванной, и его это страшно нервировало.
Наконец, когда Тихон успокоился сам и успокоил орущую Юльку, в квартире воцарилась тишина, нарушаемая только слоновьим топаньем хозяина. Он, по всей видимости, в суматохе забыл разуться и теперь ходил с Юлькой на руках по квартире, громыхая подошвами по паркету.
Тишина продлилась минуты две, не больше. Выскочив из ванной, Наталья принялась исполнять свою сольную партию. Суть партии сводилась к следующему: ее бывший муж – настоящая сволочь, его любовница – ничуть не лучше.
– Никакая она не любовница! – грохотал в ответ бывший муж.
– Не рассказывай мне сказки! – вопила бывшая жена.
– Не ори! Ребенка разбудишь! Она только что задремала! – орал Тихон.
– Да перестаньте же вы наконец! – кричала из кухни тетя Аня. – Молоко уже готово!
– Да какое молоко? Мне ее сначала помыть надо!
– Где телефон?! Я не понимаю, где в этой квартире телефон?!
– В сейфе!
– Где?!
– Тихон Андреич, да девочка же голодная, лучше сперва покормить!
– Почему телефон в сейфе?!
– По кочану! Не ори!
– Мне позвонить надо!
– Звони с мобильного!
– Тихон Андреич, да что же это, в самом деле! Дайте мне ребенка, я ее сама искупаю!
– Я не могу с мобильного! У меня батарея села! Дай мне ключи от сейфа!
– Вы только осторожнее, теть Ань! Воду попробуйте сперва, чтоб не горячая…
– Дай мне ключи от сейфа!
– Не дам! У меня в сейфе миллион долларов!
– Идиот!
– Сама идиотка!
– И как это меня угораздило…
– Заткнись!
– Дай мне телефон!
– Я же сказал, он в сейфе…
– Да мобильный, мобильный твой телефон дай мне!
Вся эта свистопляска продолжалась больше часа.
Дурдом, заключила Алька. Психбольница на гастролях! От этого бесконечного ора у нее просто голова раскалывалась. Она уже и не знала, плакать ей или смеяться. Участники разворачивающихся за стеной событий, кажется, напрочь забыли о ее существовании. При желании Алька могла бы запросто улизнуть из квартиры… Если бы не чертова дверь, которую Тихон, отсмеявшись, все-таки запер на ключ! А ключ положил к себе в карман пиджака – Алька видела собственными глазами…