Мы курили там. Среди надписей и рисунков.
Я напился тогда, на выпускной, так, что не смог натянуть ботинки.
Ноги распухли. Я брел босиком, с ботинками в карманах пиджака. Они все время выпадали.
Я поднимал их и снова, шатаясь, плелся домой. Шатался я, наверное, подражая отцу. Было утро. Я нажал на звонок и так стоял долго.
Открыв дверь, отец удивленно поднял брови.
- - - Во как напился!!!! - - - сказал он и бережно подхватил меня.
Он был счастлив в то утро. Я был похож на него.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я возвращался из школы через квартал, который называли "Колыма".
Здесь в бараках жили те, кто только освободился или кого перевели на "химию".
Здесь меня ни разу не избили. Я был слишком смешной для этого.
Здесь, проходя, я слышал: - - - Чередой за вагоном вагон... С легким стуком по рельсовой стали... Спецэтапом идет эшелон... С Украины в таежные дали... Здесь на каждой площадке конвой... Три доски вместо мягкой постели... И на крыше сидит часовой... Положив автомат на колени - - -
Без музыки, без гитары, просто в открытое окно мужик пел и шил сапог.
У него, я помню, не было ни одного зуба во рту. Он пел тихо-тихо, себе под нос.
Я замедлял шаг. Пахло табаком. На подоконнике стакан, почерневший от "чифира".
- - - Здравствуйте, - - - говорил я.
- - - Здорово, круглый, - - - шепелявил мужик из окна.
И он запевал снова: - - - Не печалься любимая... За разлуку прости ты меня... Я вернусь раньше времени... Золотая, поверь... Как бы ни был мой приговор строг... Я вернусь на родимый порог... И погибну я в ласках твоих... Задохнусь от любви - - -
А дальше я слышал только свист. Видно, он не знал слов. Я проходил рынок, где летом валялись собаки, а зимой лежал грязный снег.
Здесь мясник зарезал карманника.
Я помню его огромного, в валенках, в грязном белом фартуке посреди толпы, с опущенной головой, с опущенными руками.
Он удивленно смотрел на мальчишку, съежившегося в буром мартовском снегу. Тот, сжав глаза, дергал ногами. Говорили, что пацана откачали.
Я их больше никогда не видел. Ни мальчишку, ни мясника. Сам я жил на "Малой земле". Это была окраина. Дальше только степь, суслики, которых мы выливали[2] и жарили на костре, тарантулы, коровьи черепа, трава, жаворонки весной, сокол-пустельга, стерегущий мышь, и тоска, тоска...
Отцветали травы, зацветали вишни, отрастали волосы, отстригались ногти.
Я взрослел. Мастурбируя, я уже кончал со спермой.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Я увидел Игоря на рынке. Мы с матерью купили много всего. Сетки резали руки.
Это было в августе. Он стоял в подъезде. Я остановился, мать прошла дальше по рядам, а я остановился.
Его глаза смотрели поверх голов. Меня поразило, что у него в ботинках нет шнурков.
Я стоял как вкопанный. Он должен был быть в армии! И в этот момент наши глаза встретились. Он быстро- быстро заморгал.
Понял, что я его узнал.
Озираясь, он замотал головой и бросился бежать. Он бежал по лестнице вверх. Я видел, как он мелькает в окнах подъезда!
Я стоял как громом пораженный.
Мать вернулась. Она ругалась. А я стоял, пытаясь понять, что произошло.
Он сбежал! Сбежал из армии!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Потом я успокоился. Надька-сухоручка меня отвела через пару дней на стройку. Здесь уже год были только коты, консервные банки, и мы иногда выливали свинец.
Здесь, в подвале, он жил.
Здесь, в "темнушке", он поставил пивные ящики и накрыл их телогрейкой.
Это была его постель. Мы приходили с Надькой в определенное время, только по вечерам. Приносили какую-нибудь еду.
- - - Суп не приносите, - - - сказал он, - - - хлеб - - - и ты, Фриц, что-нибудь мясное - - - яйца можно - - - суп не надо - - - и хлеб белый - - - и сахар - - -
Мы кивали и во все глаза смотрели.
- - - Надь - - - если мать кашу варить будет - - - проси гречку - - - и воды побольше носите - - - ножницы - - - я оброс - - - ты, Надь, пострижешь - - - ногти я сам могу - - - а волосы не достану - - -
Мы кивали и во все глаза смотрели.
У него дрожали ноздри. Будто он сдерживал слезы.
- - - Никому не говорите - - - Ни отцу - - - Ни дяде Георгию
- - - Никому - - - Меня посадят - - - Я не хочу сидеть - - - Не хочу - - - Я повешусь - - - Но только не зона - - - Не лагерь - - - Не хочу - - -
Мы кивали и во все глаза смотрели.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Надька сбегала из своего интерната, заходила за мной, и мы начинали кружить по городу. - - - Надо запутать следы, - - - говорила Надька.
Час мы запутывали следы. Кому мы были нужны...
- - - Пусть каша остынет - - - ничё, - - - деловито приговаривала Надька, - - - надо еще побродить - - -
Она накладывала рисовую или гречневую кашу в банку. Какую давали в ее интернате для отсталых детей. Она обматывала полотенцем банку и ставила ее в старую материнскую сумку.
Мы шатались по городу, почти не разговаривая. А потом, когда, по нашим подсчетам, наступало время, мы мчались как ужаленные.
Мы бросали в подвальное окно камень. Это был знак. Он мог не прятаться.
- - - Давайте - - - давайте! - - - Жрать хочется! - - - Никто не видел?! - - - Надь - - - Ты принесла спичек? - - - Фриц! - - - Не садись на ящик - - - Развалишь! - - -
Мы отдавали сумку и сверток с котлетами. Потом отходили в угол. Оттуда мы смотрели, как он ест.
- - - Фриц - - - Ты у отца сигарет возьми - - - Эти уже кончаются - - - Две осталось - - -
Он ел быстро, стоя. Потом садился. Он жевал с закрытыми глазами.
Мы с Надькой старались не шуметь. Даже не шмыгали носами.
Я потел от волнения.
- - - Вот - - - Так - - - Теперь можно жить - - - Теперь я усну - - - Спасибо, Надь - - - И ты, толстый - - - Теперь я усну - - - У кого есть, принесите одеяло - - - Самое старое - - - Чтоб не хватились ваши - - - И сигарет, Фриц - - - Не забудь - - -
Мы кивали и уходили.
Два раза он пожал мне руку на прощание. Как равному.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
А потом к нему начали приходить женщины.
Однажды мы пришли раньше. Вся заплаканная, женщина пролетела мимо нас.
Нас обдало жаром ее слез, горячим телом.
Игорь сидел на своем топчане свесив голову. Он будто о чем-то глубоко задумался. Мы вошли тихо и остановились.
Он поднял голову, прислушиваясь. Мы стояли в тени, у самого входа в "темнушку". Игорь вдруг вскочил и схватил фонарик.
Мы все оказались в полной темноте.
- - - Кто здесь?! - - - сказал он. - - - Кто?! - - - Кто!!! - - - Выходи!
- - - Я тебя не боюсь!!!
Он зашевелился на топчане, но фонарик не включил.
Не знаю почему, но мы с Надькой промолчали.
Мы стояли, прислонившись к стене. Я слышал, как кто-то сходил в туалет и смыл воду. Потом все стихло.
Мы стояли едва дыша. Теперь мы уже не могли отозваться. Я и теперь не знаю, почему мы хранили молчание. Я слышал, как Надька тяжело дышит. Сердце мое стучало, как молот. По спине тек пот.
И тут до нас донесся тихий, как всплеск воды, звук.
Казалось, кто-то всхлипнул. Мы не поверили своим ушам. Игорь плакал.
Сначала тихо-тихо, потом он заскулил. А потом он уже рыдал. Он задыхался.
Мы слышали, как он что-то бормочет, но не смогли разобрать.
Он рыдал, приговаривая что-то. Будто жалуясь, он рыдал то громко, то тише.
Надька потянула меня за рукав.
- - - Пошли - - - чё слушать, - - - прошипела она мне на ухо, - - - пошли! - - -
В ее шепоте была злость.
Мы тихо, как можно тише, выбирая куда ступить, выбрались из "темнушки".
Наверху были уже сумерки.
Надька, поджав губы, схватила палку и принялась ею махать. С еще большей злостью, чем шептала. Пару раз она заехала мне по ноге.
Только потом, когда мы молча дошли до ее интерната и она молча залезла в окно и молча его закрыла, громко хлопнув, до меня дошло, в чем дело.
Она влюбилась в Игоря. Она в него влюбилась! И теперь, когда он плакал в темноте, она разозлилась. И на него, за то, что плакал, и на меня, что стоял и слушал.
Это открытие меня озадачило. Ревности я еще не испытывал. Это было странное чувство. Я ведь тоже был влюблен в Игоря.
Но Надька мне не мешала. Я бы просто подвинулся, чтобы нам обоим было видно нашего героя. Только бы она не злилась, думал я, только бы не растрепалась кому-нибудь. Над этим стоило поразмыслить.
Дома было все по-прежнему. Усталое тело матери, сонный отец перед телевизором и чувство вины всех перед всеми.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В другой день, в субботу, Надька стояла перед моим окном в девять часов и орала.
Я выглянул, когда отец начал материться в своей постели.
- - - Фриц! - - - А Фриц! - - - Выходи! - - - Морду давишь! - - - Выходи! - - -
Она меня схватила и потащила на пустырь, за гаражами. - - - Ты обалдеешь, Фриц! - - - Обалдеешь! - - - Твой Игорь совсем чокнутый! - - -
Она едва переводила дыхание.
Мы наконец добрались до места, где нас могли подслушать только суслики и земляные черви.
- - - Он псих! - - - Псих! - - - Я видела! - - - К нему приходят тетки! - - - Одну мы с тобой видели! - - - Толстая такая - - - Противная! - - - А других я не знаю - - - Хотя одну видела в сороковом квартале - - - Так вот - - - Я пришла - - - Принесла ему из дома рыбы - - - Жареной - - - Отчим поймал - - - Только хотела кинуть камень - - - Но не стала - - - Не стала и все! - - - Тихо спустилась, слышу разговор! - - - Говорят что-то - - - Только тетки эти - - - Его не слышно - - - Тихо говорят - - - Я подошла поближе - - - Смотрю, одна его стрижет - - - Та, ну та, которая плакала - - - Две других на стол накрывают! - - - Раскладушку ему принесли - - - А на ящиках стол делают - - - И вино стоит - - - И еда какая-то - - - Он сидит такой глупый-глупый! - - - Она его стрижет и тихо напевает - - - А эти двое переговариваются - - - Там еще на столе арбуз был - - - Скатывался все время - - - Две тетки те его ловили - - - Они смеялись - - - Прикинь, Фриц?! - - -