ть. Боевой пыл у мужчины сразу прошел, все ему стало безразлично, и вообще он сильно засобирался домой. Но я был еще слишком зол, чтобы отпустить его так просто. Поэтому проводил пинками до выхода, а потом легонько треснул ногой в грудь. Но, похоже, не рассчитал. От удара он взмыл в воздух и опустился лишь преодолев вполне приличное расстояние. С шумом и грохотом. Подойдя к нему, я тихо и внушительно произнес, следуя традициям жанра:
— Если я встречу тебя еще раз — убью. И забудь про полицию. Сам сядешь в тюрьму. Навсегда.
Пнув его напоследок в причинное место, я наконец счел себя удовлетворенным и удалился.
Даша в своем номере рыдала горючими слезами. Похоже, что утешать и воспитывать ее мне придется одновременно. Радостная перспектива… «Ну, хорошо, — подумал я. — Представим, что она моя дочь. А я — ее папа. Что бы я, интересно, сказал в таком случае? Представил. Сущий ужас. И тяжело вздохнув, начал «разбор полетов».
ГЛАВА ПЯТАЯ
Он плеснул в ладонь немного одеколона, смочил вторую руку и энергичными движениями протер свежевыбритое лицо, завершая ежедневный обязательный ритуал. Пристально вглядываясь в зеркало, смыл с рук остатки пряно пахнущей жидкости. Из стеклянной глубины на него хмуро смотрел Виталий Борисович Дмитриев. Майор Федеральной Службы безопасности. У зеркального двойника была крепкая, мускулистая фигура, волевое лицо, взгляд человека, уверенного в себе, — но все это было фикцией. Фантомом. Дмитриев знал, что будь эта стекляшка хоть чуточку более объективна, в ней отразился бы маленький, запутавшийся и запуганный человечек. Именно таким он себя ощущал в этот момент.
Вновь, в который уже раз он пытался решить извечный для русского человека вопрос: что делать? И не мог найти ответа. Слишком многое зависело от его решения. После полутора недель бессмысленного пребывания в Милане его группа наконец обнаружила объект. Это случилось позавчера, прямо в аэропорту, где постоянно дежурил один из сотрудников. Андре Дюпре и не думал скрываться. Лишь изменил имя и взял с собой какую-то девицу. Исходя из репутации самого Дюпре, можно было догадаться, какой фурией он обзавелся в Москве. Наверняка под сексапильной оболочкой скрывалась хорошо отлаженная боевая машина. Дмитриев приказал проследить, где остановится эта парочка, и осторожно наблюдать, не привлекая к себе внимания. То, прежнее задание, предусматривало охрану «объекта» от возможных неприятностей, но вряд ли это было необходимо. До сих пор Дюпре прекрасно охранял себя сам. Казалось бы, все шло нормально. Но прошедшая ночь переставила все с ног на голову.
Вчера ночью он встречался со своим старым товарищем, который давно и успешно работал в Италии как резидент российской Службы внешней разведки. Не имей сто рублей, а имей сто друзей — в эту поговорку Дмитриев верил до сих пор. Когда-то он здорово помог этому человеку и не видел ничего подозрительного в том, что теперь тот желал помочь ему. Резидент сам нашел майора в Милане. Семья российских спецслужб, при кажущейся своей громоздкости, была на самом деле очень тесно связана невидимыми ниточками, ведущими в общее прошлое. Все сотрудники, занимающие более или менее значимое положение в этих структурах, начинали работу вместе, в КГБ СССР. Это уже потом реформы и преобразования разбросали их по разным углам. И Дмитриев, и его знакомый успели послужить Родине в бывшем Первом Управлении. Там они познакомились и подружились. А о том, что и тот и другой состоят на службе еще в одной организации, оба узнали недавно и совершенно случайно. Выполняя задание, очень далекое от интересов Родины. Поскольку законы, установленные в этой структуре ее невидимыми руководителями, были куда более жесткими, чем в ФСБ или СВР, то и Дмитриев, и его товарищ предпочли тогда «не узнать» друг друга. Сейчас ситуация была намного более деликатной и личной. И резидент СВР в Италии решился на личный контакт. Разговор получился коротким. Эта встреча могла стать роковой для них обоих.
— Твоя группа разрабатывает Дюпре? — спросил резидент. Даже в темноте, царящей на улице, было видно, что он пребывает далеко не в лучшей форме. Скрыть волнение не помогал даже многолетний опыт разведчика. Дождавшись кивка собеседника, он продолжил: — Скорее всего, это связано с неким Давидом Липке. Насколько мне известно, его должны убрать. Может быть, это должен сделать Дюпре. Может быть — ты. Я не знаю.
— Скорее я, — ответил Дмитриев. — Дюпре мы пытались ликвидировать еще в России. Там он ушел.
— Он работает на Стрекалова. Помнишь его?
— Первое Управление? Он занимался активными операциями…
— Да. Стрекалов давно подбирался к этому Давиду. Неделю назад Липке взяли американцы. Позавчера приехал Дюпре. А вчера застрелили агента нашей Конторы в Милане. Прямо на улице.
— Когда?
— Днем, где-то около двух часов.
— Черт! В это время мы упустили Дюпре. С часу до трех он ушел из под наблюдения.
— Да хрен с ним, с этим французом! Я получил сегодня указания из Москвы. Не из Конторы, а… Сам понимаешь… Мне поручено принять какого-то человека, прикрывать его деятельность, а затем отправить обратно. Работать он должен в Милане. А знаешь, что ему необходимо для работы? Снайперский комплекс, куча другого оружия, пластиковая взрывчатка…
— Ликвидатор? — удивился Дмитриев.
— Да! Слушай дальше… Если о его отправке обратно меня предупредили, то о твоей группе не было ни звука. Понимаешь? Завтра тебе прикажут убрать или Дюпре, или Липке, или их обоих, а потом этот приезжий ликвидирует твою группу — и все. Никаких следов. Виталий, это приговор, поверь мне…
Дмитриев молчал. Он сегодня получил приказ дождаться того момента, когда Андре Дюпре установит местонахождение Давида Липке. А затем ликвидировать их обоих.
Головоломка сложилась. Он ждал, начиная с того неприятного разговора в московском кабинете, он все время ожидал чего-то подобного. Но когда это случилось, он оказался не готов. Нельзя подготовиться к собственной смерти. Безумно хотелось жить, но приговор уже был подписан. Дмитриев знал, как сложно уйти от карающей руки той организации, которая теперь желала его смерти. Невероятно тяжело, почти невозможно… Почти невозможно. Почти…
— Виталий, — очень тихо сказал резидент. — Я не могу ничего для тебя сделать. Сам знаешь, если они узнают даже об этом разговоре — со мной будет то же самое. Единственное, что могу — дать совет. Если сумеешь — беги. Это не люди, звери. Им нельзя служить за совесть. А страх тебя уже не спасет. Если бы я мог… — он замолчал.
Дмитриев молча протянул ему руку. То, чем он рисковал много лет назад, помогая этому человеку, было пустяком по сравнению с его сегодняшней услугой. Уходя, резидент обернулся и негромко сказал:
— Удачи тебе. И… Майор… — Он чуть замялся, но все же закончил: — Если что… Моя жизнь — в твоих руках. Я тебе верю.
И Дмитриев кивнул ему в ответ.
Всю ночь он мучительно пытался найти хоть какой-то выход из этого тупика. Но тщетно. Выхода, похоже, не было. Закрутив до предела кран, он перебросил через плечо полотенце и вышел из ванной.
Вторую минуту Даша пыталась размешать в чашечке кофе. От ее резких движений традиционно высокая пенка на «капуччино» давно уже превратилась в тонкую пленочку. Но девушка, кажется, этого не замечала. Я уже начинал жалеть, что вообще завел этот разговор.
Вчера день закончился в полном смысле этого слова плачевно. Оскорбленная поступком «душки Джорджио» в лучших чувствах, она впала в слезливую истерику, и я вынужден был успокаивать ее до трех часов ночи. А потом еще и убаюкивать. Естественно, что утром она проснулась после одиннадцати, причем не в самом лучшем расположении духа. Завтракать мы пошли в кафе. Там-то я и задал вопрос, после которого она расстроилась окончательно. И теперь перемешивала свои эмоции вместе с кофе, сливками и сахаром в одной большой чашке. А спросил я о том, что мучило меня уже третий день: «Какого черта она здесь делает?» Ибо после вчерашнего шоу у меня не оставалось ни малейших сомнений в ее профессиональной непригодности.
Наконец она решилась. Бросив ложечку на стол, подняла на меня глаза и тихо сказала:
— Извини, Анри. Я не могу тебе сказать. Это очень важно и… я обещала.
Вот так. Коротко и неясно. Стиль, во всяком случае, знакомый.
— Ну хорошо, — согласился я. — Обещала, так обещала. Меня сейчас интересует другое — что Стрекалов говорил тебе обо мне? Что я большой любитель Италии, а он мне достал туристическую путевку? Так? Или нет?
— Нет. Он говорил, что у тебя здесь дела. И все.
— А о том, что жить рядом со мной иногда бывает ужасно вредно для здоровья, он не говорил? Даша, я не понимаю, что ты здесь делаешь, но то, что делаю здесь я, подвергает нас обоих нешуточному риску. И у меня нет ни времени, ни желания вдобавок к своим проблемам заниматься благоустройством твоей личной жизни. Гонять от тебя итальянских маньяков.
— Я больше не буду, — тихо произнесла она, упорно глядя в пол. И я понял, что бьюсь головой о стену.
— Может, ты вернешься? — на всякий случай спросил я. Она покачала головой.
— Я не могу. — Посмотрела умоляюще и сказала, уже совсем тихо: — Извини, Андре, но я и вправду очень мало знаю. И даже эту малость рассказать тебе не могу. Не сердись, пожалуйста.
— А, ладно… — Я махнул рукой. Есть проблемы, которые по определению решаются именно так — складываешь руки и ждешь, чем все закончится. Другого пути нет.
— Знаете, мадемуазель Софи, я вас приглашаю на прогулку. По городу. Вы не против?
Судя по загоревшимся глазам, мадемуазель была «за» двумя руками.
Прогулка получилась своеобразной. По городу мы перемещались короткими перебежками, потому что солнце шпарило как сумасшедшее, из всех стволов разом. После длительных периодов пребывания в Африке я почти адаптировался к жаре, но, во-первых, в Милане было не просто много градусов по Цельсию, а много именно «влажных» градусов. А во-вторых, Даша в Африке не бывала. Поэтому стометровый забег по раскаленной улице с беглым осмотром достопримечательностей обычно заканчивался либо в кафе, либо в магазине. В результате через пару часов я стал похож на этакий бурдю