о-Цзы — «Тот, кто знает, где остановиться, не подвергает себя опасности». Я пока остановлюсь. А там посмотрим.
— В общем-то вы правы, — сказал он наконец.
— Связь есть. И… Не слишком приятная для меня связь. У нас в Лэнгли тоже не все так просто. Есть чересчур умные финансисты, готовые копаться в любом дерьме ради лишнего доллара. Но… Я не слишком влиятельная фигура в своем ведомстве. То, что я рассказал вам относительно просьбы итальянцев, — правда. Это поручено мне официально, и занимаюсь я этим с удовольствием. Но все остальное… Это… Закрытая информация. Стрекалов вышел на нее случайно, сам не зная, какую бомбу он нашел. ЦРУ иногда занимается отнюдь не «добрыми делами». Вспомните «Ирангейт». Большего я не могу вам сказать. Просто хочу, чтобы вы поняли — я не всегда с радостью выполняю приказы. — Он помолчал, а потом закончил: — Но выполняю их — всегда.
— «Финансовые гении» из Лэнгли, должно быть, высоко ценят вашу исполнительность? — с усмешкой заметил я. Лицо Стеннарда скривилось, как от зубной боли.
— Не пытайтесь меня разозлить, Дюпре, ничего из этого не получится. Я вам и так сказал гораздо больше, чем нужно.
— Да бросьте вы… Уже в Москве я знал, что ЦРУ совместно с русской мафией прикрывает производство наркотиков на территории бывшего Союза, и их последующую реализацию, которой занимаются сицилийские кланы. А полученные деньги направляются в так называемые «секретные фонды» вашей «Фирмы». Через длинную цепочку, включающую в себя и Липке, и моего отца. Разве нет?
— Вы уверены, что не хотите горячего? — поинтересовался Стеннард.
Я пожал плечами.
— Не уверен.
— Вот и прекрасно. Давайте закончим на этом, хорошо? В конце концов, я приглашал вас на обед, а получилась какая-то викторина… Кто, что, почем… Разве счастье в этом?
— Счастье в движении, Дейв. — Если ему можно называть меня по имени, то почему бы и мне не сделать то же самое?
— Только ответьте мне на последний вопрос, хорошо? Для чего Липке нужен мне — известно нам обоим. А вам-то он зачем?
Стеннард испытующе посмотрел на меня. Как аптекарь на весах тщательно взвешивает составляющие своих пилюль, так и он сейчас скрупулезно отмерял ту порцию истины, которую собирался мне доверить. Наконец американец широко улыбнулся и легонько хлопнул обеими ладонями по столу.
— О'кей, месье Дюпре. Поскольку через некоторое время вам все равно предстоит встреча с нашим общим другом — Давидом, я уповаю на вашу порядочность. Не стоит говорить с ним… Обо всем. Ладно? Лично у меня нет на его счет никаких планов. Абсолютно. А что касается моих шефов… Очень многое зависит от позиции, которую займет ваш отец. И в любом случае — никому, поверьте, никому не нужна огласка. Весь вопрос заключается в цене, которую нужно будет заплатить за сохранение «статус-кво». И в том, кому конкретно придется платить эту цену. Когда выяснится это — остальное разрешится само собой. Так что наберитесь терпения. Так я звоню повару?
— Валяйте.
Интерес к жизни угас во мне окончательно. Опять, уже в который раз, все заканчивалось на моем отце. Он был последней инстанцией, все ниточки вели к нему. Как ему это удавалось? Много лет назад я раз и навсегда решил не задаваться этим вопросом. Рожденный ползать — летать не может, прав был господин Пешков. Играя с отцом, я проигрывал даже не постоянно — я проигрывал ему всегда. А Липке они, похоже, просто убьют. Так о чем тут говорить…
— Кажется, вы расстроились, Андре? — участливо спросил Стеннард, отложив телефонную трубку.
— Ас какой стати? Я же говорю вам — все решится так или иначе, и мы с вами еще будем друзьями. Честное слово, вы мне очень симпатичны. Жизнь развела нас по разные стороны, но это сегодня. Кто знает, как она обернется завтра? Смотрите на все проще и выкиньте из головы ваш «комплекс короля». В этой игре и вы, и я — пешки, профессиональные пешки. А хозяйничают на доске совсем другие фигуры. О! Вот и наши кальмары…
И я послушно выбросил все мысли из головы. Собственно говоря, там и выбрасывать-то было особенно нечего. Не мысли, а так… Сплошное недоразумение.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Проснулся я так, как это и происходит со всеми нормальными людьми — внезапно. И привычно отметил для себя, что опять упустил самое главное. С детства мечтал поймать тот момент, который отделяет сон от «не сна». Ну, может быть, не поймать, а осознать, понять, уловить, как именно это получается. Только что мое сознание витало в заоблачных далях, бац — и вот я уже ощущаю себя лежащим в постели. Немного побаливала голова, но в остальном мне было удивительно хорошо и уютно. Пахло свежим бельем, в воздухе витали едва уловимые ароматы дорогого мужского одеколона, хорошего трубочного табака. Thomas Radford? Mac Baren? He вспомнить… Интересно, куда это я попал?
Окончание «званого обеда» с Дейвом Стеннардом я помнил отлично. На десерт он угостил меня чудным «Calem» десятилетней выдержки, потом мы еще долго беседовали, обсуждая тонкие и исполненные очарования хайку Бусона, большим знатоком которого оказался Дейв. Затем он извинился, сказав, что должен еще очень многое успеть сделать до прибытия в Рим, а посему хотел бы откланяться. Точнее, откланяться он предлагал мне. Отказаться не было ни малейшей возможности, и я без лишних рассуждений согласился проследовать в отведенную мне каюту.
Дальше, правда, Стеннард повел себя не по-джентльменски. Заявив, что опять-таки очень сожалеет, он пригласил в нашу «трапезную» какого-то господина, облаченного в белый комбинезон, который явился в сопровождении двух здоровенных, вооруженных до зубов «бойфрендов». Господин оказался местным врачом, и он страстно желал облегчить мою участь. Посредством шприца с какой-то дрянью. Таким образом эти господа надеялись обезопасить экипаж яхты от моих домогательств. Стеннард уговаривал меня, «добрый доктор» согласно кивал и улыбался, а подпиравшие стены каюты санитары бдительно следили за тем, чтобы я не выкинул какого-нибудь фортеля. Скрепя сердце, я согласился. И тут же получил в вену лошадиную дозу снотворного, мгновенно свалившую меня с ног. Последнее, что я помнил, — серьезное лицо Стеннарда, склонившегося надо мной. И все. Продолжительный провал в памяти, закончившийся только что.
Сквозь опущенные веки я ощущал свет солнечных лучей, откуда-то доносилось щебетание птиц. Значит — день. Если предположить, что с ценителем фаршированных кальмаров мы расстались где-то около четырех часов дня, то… Получается сплошной праздник жизни. По самым приблизительным выкладкам я проспал не менее пятнадцати часов.
Положительно, мой организм вступил в полосу везения. Выяснить бы еще, где находится эта полоса…
Я открыл глаза и, не меняя положения тела, быстро огляделся. Комната. Стол, стулья, шкаф. Окно. За окном — деревья, но что-то мешает мне видеть их отчетливо. Приглядевшись, я понял что. Весь оконный проем был закрыт частой решеткой из тонких, но наверняка очень прочных металлических прутьев. Иначе с какой стати их сюда поставили, спрашивается? Обстановка в комнате была скромная, но мебель отнюдь не выглядела «казенной». Наоборот, в ней чувствовался стиль, и соответствующая стилю цена. То есть — не больница. Жаль. Медсестры в коротеньких халатиках, массаж, питание с «ложечки»… Свободный вход и выход. М-да…
Стараясь производить как можно меньше шума, я осторожно потянулся и сел на кровати. Поставил ноги на мраморный пол, гладкий и прохладный на ощупь. Обнаружил, что пребываю в первозданной наготе, даже трусов неизвестные домохозяева меня лишили. Впрочем, новая одежда лежала на стуле, стоявшем рядом с постелью. Больше я ничего сделать не успел. В соседнем помещении послышался легкий шум, звук неторопливых шагов, и на пороге комнаты возник среднего роста мужчина лет пятидесяти, одетый в черные брюки и белую рубашку без галстука. Ничего из ряда вон выходящего во внешности этого человека не было, за исключением, может быть, прически. Вернее, демонстративного отсутствия таковой. Голова вошедшего была напрочь лишена какой-либо растительности, но от этого отнюдь не проигрывала. Красиво вылепленный череп, умеренно загорелая кожа, мелкие, но выразительные черты лица, проницательные темные глаза — все в нем было удивительно «в меру». Людей без волос я всегда классифицировал по трем разрядам: лысина запущенная, искусственная и элегантная. Вошедший явно относился к последнему типу. И он мне отчего-то был безумно симпатичен.
— Вы проснулись? Это прекрасно, я уже заждался. Будете завтракать? — глубоким приятным голосом спросил он, улыбаясь.
— Спасибо, с удовольствием. Доброе утро, Давид. — И я искренне улыбнулся ему в ответ.
— Шах, — извиняющимся тоном сказал он. И уже совсем грустно добавил: — и мат.
Я чуть было не расплакался от досады. Взглянув на мою расстроенную физиономию, Давид, как обычно, начал меня утешать.
— Ну что вы, право, Андре… Хотите, сыграем еще партию? Вы и в самом деле очень хорошо играете. Я расставлю?
— Да бросьте вы, Давид. И так все понятно. Девяносто девять — ноль. Это даже неприлично.
Я действительно неплохо играл в шахматы. По крайней мере, до встречи с Давидом я имел наглость так думать. Но это… Играть с ним было сущим мучением, мне постоянно казалось, что он уже давно успел просчитать всю партию от начала до конца и продолжает игру лишь из снисхождения к моим жалким потугам. Обыграть его — эта мечта давно развеялась, превратившись в дым.
— Ну хорошо. Попробуем завтра. Мне, наверное, просто везет.
— Давид, в шахматах не существует везения. Это не та игра.
— Правда? — Он искоса посмотрел на меня.
— Правда, правда, вы об этом прекрасно знаете. Вам никогда не доводилось играть с гроссмейстерами?
— Нет, — удивленно вздохнул он. — Я вообще очень давно не садился за шахматы. Последний раз это было лет десять назад, мы тогда часто играли с дочерью…
Он внезапно замолчал и испуганно посмотрел на меня. Я хотел было сделать вид, что ничего не заметил, но потом передумал. И двинулся напролом.