Главный корпус развернулся передом. Отсюда фасад длиною в саженей пятнадцать, не меньше, не был таким уродливым и кособоким. Обычное четырехэтажное строение, правда, теперь оно походило на многоглазую муху. Черные арки окон встретили Грениха угрюмым и недружелюбным молчанием. Мухоглазый монстр затаился, следил за каждым движением непрошеного гостя.
Из-за корпуса выглядывала водонапорная башня, отстоящая на сажень-другую. Теперь без покрывала дымки ее можно было как следует разглядеть. Настоящая красавица, трехуровневая, будто небольшой лютеранский собор, только без привычных крестов и шпилей, но с остроконечной кровлей. Опоясана аккуратной аркадой, на которую опирались по две на прясло стены второго этажа. Последний этаж невысокий, украшенный фахверком, похож на корону. Большая двустворчатая дверь внизу заколочена досками, но к корпусу на уровне второго этажа есть мост.
За башней простирались одноэтажные цехи с широкими окнами и трехэтажные строения, больше походившие на жилые. По словам начальника милиции, здесь когда-то обитали двести человек рабочих. Оно и видно – целый жилой квартал. Одному поиски вести – и за неделю не управиться. Грених шел, оглядываясь и решая, с чего начать.
Двор оказался совершенно непроходимым, весь заваленный мусором – замысловатый и путаный лабиринт. Груды старых рам, вынутых целиком, снятых с петель дверей, горы кирпичных обломков. Сквозь толстый слой кирпичной пыли нет-нет да выступала негустая растительность – голый куст, пучок выгоревшей еще в июле травы или лужа после недавнего дождя.
Обойдя башню кругом, Грених с неохотой убедился, что в нее попасть можно лишь по металлическому мосту, ведущему из главного корпуса. Именно там, судя по рукописи, и засел Кошелев.
Не хотелось идти туда, хоть убей.
– Карл Эдуардович! – переборов нежелание оглашать криком царство пустоши, позвал Грених.
Его крик эхом отпрыгнул от стен, пошел звенеть по всем окнам и заставил птиц, восседавших на крыше, взметнуться в небо.
Включив фонарик, он с опаской двинулся к крыльцу. Там ли Кошелев? Ведь фабрику обрыскала милиция. Константин Федорович шел, то освещая пол и разглядывая многочисленные следы, то поднимая кружок света к окнам в надежде, что больной покажется, привлеченный шумом чужих шагов.
За тамбуром его встретило просторное, совершенно пустое помещение со стенами, покрытыми тонким слоем побелки, сквозь нее проступал рисунок кирпича. Вспомнилось причудливое описание Кошелева, которому кирпичные стены фабрики напоминали плоскую лестницу для плоского народца. На выкрашенном коричневой краской полу отобразились темные прямоугольники некогда здесь стоявших предметов мебели. Не то столы это были, не то какие станки, верстаки, агрегаты, а может, всего-навсего здесь располагалась проходная.
Две двери, расположенные друг против друга, вели в узкие, во всю длину здания, залы. Одна – в направлении башни, другая – в сторону ворот, а по бокам – лестничные клетки. Видно, та башня-сестрица, которую Грених повстречал вначале, и была одной из лестничных клеток.
За дверью, что вела налево, к водонапорной башне, профессора повстречала длинная саморезка, украшенная валиками и цилиндрами. Саморезка молчала, будто сгорбившаяся под слоем пыли. В деталях ее, валиках и загогулинах повисли пласты густой, плотной паутины.
На полу опять появилось множество следов и пятен – маленьких, больших, размазанных, удлиненных, овальных – словно кто-то крутился на пятках. Даже были пятна в форме пятерни – видно, потеряв равновесие, этот некто упирался ладонями в пол. Сюда, должно быть, очень любили заглядывать местные искатели приключений или дети. Уж больно ладошки были малы. На деталях следующего механизма, ни названия, ни назначения которого Грених не знал, но чрезвычайно длинного, тоже имелись узоры следов рук и ног. Этот вездесущий и норовистый некто по нему бегал, вис на трубках и перекладинах, карабкался по выступам, в попытке достать до металлических мостков. Очень не хотелось думать, что это была Майка.
Весь второй уровень был охвачен мостками с очень хлипкими перильцами, сваренными из простой арматуры. Подняться на них можно было по металлическим – кажется, даже временным – лестницам, расположенным по углам.
– Карл Эдуардович! – крикнул вновь Грених, заставив криком своим посыпаться побелку с потолка. И чуть не присел, со страхом вперившись вверх. Оказалось, то взметнулась побеспокоенная шумом летучая мышь. Трепет ее крыльев звучал до того оглушительно в стенах залы, что Грених невольно прикрыл голову руками, зажмурился и не двинулся, пока не разглядел виновницу такого шума, – будто трещали электрические провода телеграфа над головой.
Дальше шли в ряд несколько металлических колонн и линевальная машина, унизанная гигантскими валиками и ощетинившаяся большими шестеренками. Огромным уснувшим монстром она завершала цех и стерегла дверь, ведущую на лестничную клетку. Окна на лестничной клетке были заложены кирпичом, лестница тонула в непроглядном мраке. Без фонаря здесь делать было нечего. Узкая, винтовая, металлическая, в которой ступени сохранились одна через десяток, лестница вела на второй этаж, откуда можно было попасть на мост к водонапорной башне.
И тут над головой раздались совершенно отчетливые шаги: бум-бум-бум – по листовому железу моста. Кто-то пронесся вихрем к башне и исчез.
– Карл Эдуардович. – Грених инстинктивно пригнулся, ожидая атаки летучих мышей. И не напрасно. Фонарик в его руке дрогнул, свет скользнул по серому потолку, с которого гроздьями свисало несколько десятков! Дюжина тотчас сорвалась вниз. Как по команде, они сделали круг почета и черным шлейфом умахнули в дверной проем второго этажа, чудом не коснувшись головы Грениха.
– Карл Эдуардович!
Тишина. Пришлось лезть на лестницу. Грених вышагивал, как на ходулях, широко выбрасывая ноги – уцелевшие ступени находились на расстоянии целого метра друг от друга. Каждый шаг встречала зияющая пустота. Он глянул под ноги, кружок света выхватил из тьмы белесые кости издохшего зверя: не то собаки, не то куницы. Закружилась голова, и фонарик чуть не полетел вниз. Тут снова кто-то затопал по листовому железу.
Миновав мост, Грених осторожно заглянул внутрь башни.
Солнце тусклое, безжизненное, светящее через серую и плотную пелену облаков, клонилось к закату. По небу с гулким криком продолжали нестись гусиные караваны. И оконные проемы – узкие, словно бойницы, – уже не впускали столько света. Так что, глянув в дверной проем, представляющий собой пустую арку, Грених увидел лишь узкую металлическую площадку, опоясывающую башню кругом. Из темноты первого уровня выдавалась вверх треугольная колонна, собранная из трех металлических ферм. Она возникала словно из ниоткуда и убегала куда-то к короне башни, терялась под листовым железом кровли. Посветив вверх, Грених обнаружил третью площадку, совсем узкую, будто недостеленную. Из кирпичной стены выступали лучи двутавровых консолей, а листового железа положили шириной ровно вполовину длины сей консоли. Нет, там совершенно невозможно ни устоять толком, ни тем более усесться.
По мосткам опять скользнула тень. На самом верху все же кто-то был!
Луч фонаря прощупал стену кругом. Попасть на недостроенный уровень можно было лишь с помощью пожарной лестницы, других никаких не имелось. Позвав Кошелева в очередной раз, Грених сунул фонарик в карман плаща и полез наверх, двигаясь лишь на ощупь. Небольшой люк, и вот он под самым потолком. Макушка едва не доставала листового железа кровли. Неловкое движение, и с головы соскользнула шляпа, плавно полетев вниз, куда-то во тьму. А под пальцами лишь сплошная кирпичная кладка, за которую совершенно невозможно держаться. Грених ощупал прохудившееся железо кровли над головой, скользнув на несколько шагов от люка, – и там зацепиться было совершенно не за что.
А солнце уже совсем зашло за лес, гусиный гогот смолк, стемнело. Виден был лишь абрис металлической колонны, что обрывалась острыми штырями на уровне глаз. Грених сделал несколько осторожных шагов от стены, но тотчас отпрянул назад, не успев разглядеть, что там, внизу. Лучше отсюда идти подобру-поздорову. Сердце зашлось боем.
Полез в карман за фонарем, и тут:
– Профессор, – раздалось знакомое позади.
Зимин? Сердце подпрыгнуло к горлу, отхлынула от лица кровь. Константин Федорович обернулся. Вынырнувшая из тьмы фигура секретаря преградила ему путь отступления к люку и пожарной лестнице. Зимин двинулся прямо на Грениха.
– Простите, Константин Федорович, ради бога, простите, не смог сказать я Плясовских про монаха… Засудят меня, не поверят… простите, – взмолился он, и без всяких объяснений схватился за лацкан его тренчкота с силой, которую прежде никогда не выказывал. Грених покачнулся, его пятки предательски скользнули по краю железного мостка. Одно движение руки секретаря, и Константин Федорович полетит вниз. Одно движение сопротивления со стороны Грениха – произойдет то же самое. Константин Федорович обмер, глядя на перекошенное сожалением лицо Зимина.
– Хорошую повесть я написал, правда? – прошептал секретарь, горько усмехнувшись. Брови его жалостливо взметнулись, лицо блестело от пота. – Ваш рассказ про гипнотерапию весьма хорош. Но мой-то лучше… Лучше, правда? Раз вы здесь. Жаль, Кошелев его не оценит.
– Откуда вы узнали про терапию? – Грених вскинул руку к его запястью, но тотчас стал терять равновесие и отвел ее в сторону. Он почти не дышал.
– Зачем было трогать меня? Зачем вытащили меня из петли? Зачем? – Зимин зло осклабился. – Я был там в ту ночь, в номерах Кошелева, когда вы ему зубы заговаривали латынью и прочей медицинской чушью. За окном стоял, на карнизе, – и он расслабил хватку.
На одно-единственное мгновение Грених обрел надежду удержаться. Но пропасть была ближе, чем он предполагал. Взмахнув руками в отчаянной попытке ухватиться за локоть Зимина, он сорвался. Глотку схватил спазм, так что он даже крикнуть не смог, а просто полетел вниз.