На секунду мне показалось, что она чуть смягчилась. Сказала вроде бы чуть теплее:
— Ну, давай! Удачи!
Но не удержалась, добавила:
— С трубами твоими.
Вот это она напрасно! Нельзя было без этого обойтись, что ли? Как неприятно, как обидно, когда тебя норовит больно уколоть любимое существо. Вдвойне, нет втройне обидней, чем если бы это исходило от кого-то другого. Непременно надо было пнуть на прощание. Я круто развернулся и решительно зашагал к метро.
Наши часто на работу в субботу являются. Кому надо протоколы допросов и записи бесед доработать, кому срочные справки написать. Михалыч вообще-то к этому делу относился с презрением. Плохо, значит, организованы, ворчал он, коли в рабочее время не успеваете. Но случалось и ему самому по субботам и воскресеньям вкалывать. «На меня не смотрите, — объяснял он, — мое дело проклятое, за всех за вас, обормотов, отдуваться».
Но теперь, когда и я временно вышел в начальники, когда мне специальной группой дали покомандовать, и для меня нормальных выходных не стало. Впрочем, что мне было дома одному сидеть, о бутылке думать?
Из всей моей группы в субботу только Чайник на работу приплелся. И то непонятно зачем.
Нам выделили довольно просторную комнату, на четыре стола, достаточно далеко отстоявших друг от друга. Таким образом, никто не мог видеть, что читает коллега.
Я взял в референтуре папку с последними данными по операции «Кара». Чайнику, хоть он старше и по званию и по должности, ее содержимого видеть не полагалось. Он скромненько сидел у дальней стенки и ковырялся со статистической справкой по диссидентам. Ему было поручено проанализировать эту социальную группу по категориям возраста, половой принадлежности, образования и этнической составляющей. Ну, если честно, особой срочности в подготовке этой справки я не видел, пару лет назад такой анализ уже делался, и с тех пор мало что изменилось. Да и не очень-то понятно, что дают такие данные с практической точки зрения. Но повелось у нас так еще со времен Андропова. Научный подход вроде бы.
Срок исполнения Чайнику я назначил суровый, в полной уверенности, что он пощады запросит, канючить начнет, что у него и другой работы хватает, станет просить дать ему еще несколько дней. И я готов был проявить снисхождение, так и быть, предоставить ему небольшую отсрочку, пусть знает мою доброту. Но вот ведь: воспринял буквально, в субботу явился. «Хочу, — говорит, — до понедельника успеть». — «Похвально!» — ответил я, а сам думаю: «Лишил я человека выходного, от семьи оторвал… а с другой стороны, может, он и рад от домашних скрыться, от пылесоса отдохнуть, тещу на рынок не возить».
В общем, сидим, сопим, корпим… На этот раз, помимо всякой рутинной муры, в папке обнаружились сразу три серьезные бумаги, так что, понял я, скучно не будет. Надо же, какое совпадение: то неделями ничего интересного, то сразу такой залп! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Причем в такой день, когда мозги мои были заняты совсем другим и не хотелось мыслить в категориях тайных игр, ловушек и провокаций. Ну, совершенно не тот модус. Никак не мог сосредоточиться. Увидел я в какой-то момент, что Чайник тоже вроде как отвлекся, в окно смотрит, и решил спросить:
— Слава, — говорю я ему небрежным тоном, дескать, так просто, от праздного любопытства интересуюсь, — ты не знаешь случайно, от эндорфинов может член в размерах увеличиться?
Бедный Чайник поперхнулся. Вроде как дыхание у него на секунду сперло от такого вопроса.
— Ты… ты, ты-ы… всерьез это спрашиваешь? Или анекдот рассказываешь?
И смотрю, уже хихикает, еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
— Анекдот, конечно! — отвечал я бодренько. — Но смех смехом, а все-таки хотелось бы знать, вдруг это не такой абсурд, как кажется…
— Ну не знаю, я, конечно, не специалист… Но представить себе, чтобы химия на размеры елды влияла… Хотя славно было бы! Проглотил таблеточку — и издык, прошу любить и жаловать! Болт охренительный! Такой щекотун, что мама не горюй!
Чайник теперь уже открыто смеялся. Облегчение, наверно, испытал от того, что начальник, хоть и временный, не сошел с ума, а всего лишь шутит на сексуальные темы, что, напротив, верный признак психического здоровья. А ведь хуже нет, чем под безумное руководство попасть.
— Впрочем, — посерьезнел он. — У пиндосов, говорят, есть какое-то средство, которое вызывает усиленный приток крови к причинному месту и долго потом не дает ей оттуда оттечь… От этого хрен набухает больше обычного. Но все равно, больше изначально полученного от природы не достигнешь. Как гласит народная мудрость: дальше головки не прыгнешь. И еще говорят, средство это вредное и опасно для здоровья. У китайцев тоже есть что-то в этом роде, но вроде как побезопаснее… Гомеопатия, короче.
— Ясно, — сказал я, и сделал вид, что опять погружаюсь в дела.
Но Чайник уже завелся. Как-никак профессионал жанра. Не может позволить, чтобы существовал анекдот на темы секса, а он не в курсе.
— Так шутка-то в чем? — спрашивает.
— А ты не знаешь? — говорю я, чтобы протянуть время, и сам лихорадочно соображаю; ведь анекдот сочинить — это вам не фунт изюма слопать.
Чайник покачал головой:
— Не-а…
— Я и сам их плохо запоминаю, ты же знаешь… Но, кажется, что-то в таком примерно духе. Алкаш у врача спрашивает: правда ли, доктор, что организм сам может водяру вырабатывать? И от нее настроение лучшеет? Врач говорит: ну есть такой эндорфин, родственник алкоголя в некотором роде. Алкаш говорит: то-то я смотрю, как поддам хорошенько, наутро член растет…
Чайник молча помотрел на меня… А я ему улыбнулся приветливо.
Наверное, он про меня подумал: «Не сумасшедший, просто идиот».
— Что-то я юмора не понял, — сказал он наконец. — И с логикой как-то не того…
— Ну, может, я что-то не так запомнил… Мне Мишка, зятек мой, на днях рассказывал, но я под банкой был, вот, наверно, и напутал.
Ну, раз под банкой, тогда другое дело, тогда простительно. Великий русский принцип. Универсальное смягчающее обстоятельство. Не идиот, значит, а просто пьяница, как и все мы.
Я снова вернулся к особой папке. Во-первых, там была сверхсекретная статистика, которую я выбил-таки из спецотдела, но которую не полагалось показывать Чайнику. Сколько диссидентов на самом деле завербованы и являются нашими тайными агентами и сексотами. А также так называемыми доверенными лицами. Оказалось, что всего в спецреестре числилось семьдесят шесть активных диссидентов. Семьдесят седьмой только что скончался. Тридцать восемь были завербованы нашим территориальным управлением, как правило, с применением методов МД (морального давления), попросту говоря, шантажа, или МС (материального стимулирования), то есть их купили за деньги. Двенадцать из них, правда, значатся в списке под знаком вопроса. Значит, считаются «двойниками» — то есть нет стопроцентной уверенности в их искренности. Кроме того, семь заведомых сексотов были внедрены в эту группу в разное время. Трое каким-то образом стали ДЛ (доверенными лицами) — то есть агентами более высокой категории, такими, через которых можно вести сложные игры, но которые не хотят именоваться ни сексотами, ни стукачами, много о себе воображают и считают, что сотрудничают с нами из идейных соображений. Еще двоих использует, возможно, под чужим флагом внешняя разведка, управление «Т», то есть так называемая разведка с территории. Под чужим флагом — это значит, люди считают, что работают, скажем, на английскую Интеллидженс Сервис, а на самом деле их ведет либо завербованный нами англичанин, либо агент-нелегал, наш офицер, притворяющийся иностранцем. И эти агенты, трудясь якобы в интересах Англии, выполняют всякие наши задания.
Пятеро сидели в лагерях строгого режима, один даже в страшной Владимирке.
Сколько же остается «необъезженных» на свободе? Легко подсчитать.
Двадцать один человек.
Правда, я подозревал, что цифра сильно завышена, что на самом деле справка не учитывает работающих на другие, более хитрые управления, отделы и даже специальные службы. Своя разведслужба была и у Совета Обороны, про ее агентуру нам, простым смертным, знать не полагалось. И вообще — я подозревал, что аналитическое управление опасалось создать впечатление, что диссидентского движения уже почти не существует, остались рожки да ножки, да и те — порождение органов. С кем же тогда бороться? Для чего мы в таком случае существуем?
Но в графе «Итого» загадочным образом значилось: 76 плюс один.
Как это, плюс один? Это что, тот, который умер, что ли? Да нет, бессмыслица какая-то, при чем тут покойник?..
Стал я вчитываться в мелкий шрифт и сноски всякие. И оказалось, что «плюс один» — это некий агент вне категорий. Суперагент. Которого, видите ли, категорически запрещено трогать. Для того чтобы просто вступить с ним в контакт, нужно разрешение председателя или одного из его заместителей. Я своим глазам не верил!
В особо секретном приложении обнаружил я кодовое имя: «Цезарь». С примечанием, что оно может раскрываться только сотрудникам с высшей формой допуска к государственной тайне. Если по каким-то причинам будет необходимо упоминать его в менее секретной переписке, то велено было использовать другой псевдоним: «Шурин» почему-то. Особо указывалось, что следует категорически избегать идентификации «Цезаря» как «Шурина» и наоборот, в любом общении с непосвященными. И тут же пояснялось, что в своем оперативном деле суперагент фигурирует все равно под совершенно иной, третьей кликухой. Я в жизни не только ни с чем подобным не сталкивался, но даже о таком и не слышал.
«Ну и ну, — думал я, — это что же еще такое? К чему зашифрованность такая сумасшедшая? Это же не советник президента США, завербованный, в конце-то концов… Зачем же тогда такое разводить? И означает ли все это, что ведет его сам председатель и его заместители? И только им известны его главный псевдоним и настоящее имя?»
Я решил, что поставлю перед Сусликовым вопрос ребром: или они мне доверяют, черт бы их побрал совсем, или нет, но в таком случае пусть назначают руководителем спецгруппы кого-то другого.