— А дальше? — спросила я — что дальше?
— А дальше можно начать осуществлять госпереворот. Клиенты созрели.
— Все это очень сложно для моей бедной головы…
— Еще раз. Иванов хочет подсидеть своего начальника Петрова. Поэтому он заставляет своего агента Сидорова устроить большую провокацию. Но под таким видом, что это начальник Петров якобы сам все и устроил. Акция под чужим флагом. Пароль выкрали как-то. Скорее всего, книгу Музиля нашли с отчеркнутыми фразами. Но уточняющий вопрос, про название, узнать не смогли… Вот это их и выдает.
— Но ты-то каким образом оказался в это замешан?
— О, они меня долго готовили, судя по всему. Кирилл, психиарт, который меня обследовал, говорит, что в жизни не видел человека, настолько напичканного сложной химией — гормонами и эндорфинами. И еще, говорит, во мне они какое-то сложное устройство обнаружили… Вроде приемника-передатчика, только на совсем других принципах основанного. Когда они с коллегой это обнаружили, то испугались. Решили, что я специально послан их разоблачить. Такой ходячий управляемый биоробот. Зомби.
— Зомби? Это что значит?
— Мертвец, хватающий живых. По приказу нечистой силы.
— А ты не заметил, как тебе эту химию вводили? И передатчик?
— Мне ампулу вшили вместо аппендикса, которая выделяет целый коктейль в кровь… А насчет передатчика точно не знаю. Но тоже что-то такое имплантировали, наверно. Только они просчитались, Сашенька. Знаешь, чего они не могли предвидеть? Тебя! И того, что со мной случится от нашей встречи. Очень грубо они ошиблись. Кирилл говорит, что передатчик работает совсем не так, как они рассчитывали. Куда-то совсем не туда направлен. Не туда соединяет. Может быть, с тобой? Скажи, у тебя нет ощущения, что мы с тобой как-то связаны все время — типа телепатически, или как это называется? Экстрасенсорно, да?
— Есть, конечно! Но только не обязательно фантастику разводить. У любящих людей такое иногда может быть, мне кажется. Без всяких имплантаций.
— А мне кажется, что-то в этом есть! В любом случае ты им этот эксперимент сорвала.
— Я? Но я как-то этого не заметила…
— Зато я заметил. Еще как заметил! Любовь — влюбленность безумная, — она же совсем меняет биохимию. Особые эндорфины начинают в кровь выбрасываться. Они пьянят — и в моем случае, по крайней мере, пьянят особым образом. Заменяют алкоголь. Выпивка больше не нужна. В результате в мозгу моем несчастном остались только какие-то обрывки, клочья ложных воспоминаний, в меня заложенных.
— А я? Со мной они тоже что-то пытались делать?
— Похоже. Тоже подбирались. Но ты синие таблетки не пила, все им портила.
— Но вся эта история… с Рустамом… неужели его действительно не было?
— Не знаю… какие-то осечки у них случались, как всегда. Ракеты не взлетают, дома рушатся, ложные воспоминания получаются не о том… Одно могу тебе сказать уверенно: наверняка никакого похищения не было.
— Как не было! Но я же…
— Была имитация. Им надо было к твоему отцу подобраться. Вот и придумали. Очередная специальная операция. Они же ничего другого не умеют, кроме этих игр, комбинаций. Это их профессия, а не управление государством.
— Их? А не твоя?
— Ну, у меня как минимум еще одна есть.
— Какая же это?
— Любить мою Сашеньку, мою Шурочку. До полного самозабвения. И до забвения всех змей мира…
И он опять опасно придвинулся. Но я его оттолкнула. Так, с элементом некоторого кокетства, честно говоря. Но что поделаешь… Вылезает это иногда откуда-то…
— Но послушай! Откуда ты знал пароль?
— Вчера твой отец назвал свою фамилию, и у меня в голове вдруг щелкнуло, откуда-то всплыла цитата из Музиля.
— Фамилию? А ты не знал?
— Я думал, что ты дочь Верницкого.
— Нет, просто я оставила фамилию бывшего мужа…
— Ну да, видишь, от каких недоразумений может зависеть жизнь…
— И что теперь?
— Теперь? Я думаю, предполагаю, что теперь я — проблема. Слишком много знаю. А проблему надо решать.
— А ты? Будешь сидеть и ждать, пока они тебя… решат?
— А что ты предлагаешь? Кирилл вот, правда, зовет присоединяться — у них там целое подполье.
— Подполье? Не может быть!
— Да. Он мне на многое вчера глаза открыл. Оказывается, среди психиартов растет недовольство их положением людей второго сорта в системе. Хотя все на них держится. Мало того, среди комитетских тоже есть недовольные. И они вроде как уже объединяются. Наша вечная проблема: реформировать систему можно только изнутри, но пока реформаторы добираются до уровня влияния, они в систему врастают… Змея глотает свой хвост.
— Да, это может продолжаться до тех пор, пока змея совсем себя не проглотит…
И так мы лежали и болтали обо всем на свете: о политике, истории, о том, почему наша страна попала в этот круг, и можно ли было этого избежать. Почему-то невозможно было поверить в смертельную опасность.
Но потом мы перешли к вещам еще более увлекательным. Саша стал излагать свою теорию про полигамных самцов. Свой ответ какому-то его коллеге со странным именем Чайник. Да, говорил Саша, заложено в нас стремление к созданию максимально большого числа генетических комбинаций. Но изредка бывает: встречаешь вдруг такого оптимального для себя партнера — и все замыкается на нем. Именно с ним надо побольше таких комбинаций создавать, они важнее для продолжения рода. Не до поиска других партнеров становится. Они уже не актуальны.
— Но в таком случае мы не выполним своего предназначения, если не нарожаем кучу детей? — спросила я.
— Придется, значит, нарожать! — заявил он, сверкая глазами.
Свою лекцию Саша сопровождал иллюстрациями — с потешно серьезной физиономией указывая невидимой аудитории на различные, невероятные, с его точки зрения, достоинства моего тела. А я смеялась.
— А уж смех этот звонкий! — тут же подхватывал он. — Опишем его формулой дельта икс, умноженный на зет, умноженный на эн… Как же не передать такую формулу потомкам?
И так бы мы, конечно, много до чего доиллюстрировались бы, но раздался телефонный звонок. Как же он может звонить неприятно, этот телефон… Только рассвело, и было понятно, что ничего хорошего он сообщить не может. Я съежилась на кровати. Саша снял трубку.
— Что, что? — он почти кричал. — Константин Сергеевич, вы уверены, что меня? И Сашу? Саша-то при чем? И много их?
Бросил трубку. Сказал:
— Одевайся скорей. У отца твоего нас искали. Но сейчас сюда явятся. Нам надо исчезнуть, и как можно скорее!
Натягивая рубашку, он подошел к окну, выглянул. И отпрянул. Задернул занавеску. Я тоже захотела посмотреть.
— Что, что там? — крикнула я. И попыталась подойти к окну. Но он меня остановил довольно резко. Взял за плечо. Развернул в сторону двери.
— Пришли за нами? — спросила я. Но он ничего не отвечал, только к двери меня подталкивал…
Глава 14.
Положив трубку, я тут же бросился к окну. Поздно! «Космонавты» уже вовсю выгружались из своих черных воронков и группами по трое бежали к моему подъезду.
«Странно как, что они сначала к Сашеньке домой явились. Где же наружка, камеры где? Что, опять выпил кто-нибудь на рабочем месте? А камеры из строя вышли?»
Удивительно, какие мысли дурацкие в голову приходят под стрессом. Разве о том сейчас думать надо? До сих пор не перестроился, не понял, кто я. А пора бы уже осознать до конца: дичь я теперь, а охотники — враги мои.
«Сколько ж их тут?» — попытался я прикинуть. Человек двадцать-тридцать, не меньше. А то и больше. И все — на двух человек? Смешно! Да и Сашеньку считать за бойца, за штык, как в конторе любят говорить, нелепо. Да и сам-то я… «наган» в сейфе на работе опять оставил. А если бы и взял… Стрелок я еще тот. А «космонавты» небось все как один на «Ворошилова» сдают…
— Что, что там? — всполошилась, глядя на мое опрокинутое лицо, Сашенька. И устремилась к окну. Но я перегородил ей дорогу, мягко взял за плечо, повел к входной двери. Зачем ей это видеть, то, что за окном? Лучше не надо!
— Пришли за нами? — тихо спросила она.
— Мы сейчас через чердак попытаемся выйти, — сказал я. — В Москве теперь открытых чердаков, считай, и нет уже. Так что наш — редкий случай. Никто про него ничего не знает. Вот я там кое-какие лазы оборудовал. Выскочим наверх, а там дальше есть шанс по крышам уйти. Найдем потом Кирилла, может, он нас спрячет на время.
Сашенька кивнула сосредоточенно-серьезно, тряхнула копной золотых волос… И у меня опять сердце екнуло, до того это было красиво. Cовсем это любование было не ко времени. Но я не мог ничего с собой поделать.
Не стал я, конечно, Шурочке рассказывать, для каких надобностей я в былые достославные времена чердак использовал. Для чего там тайники и люки оборудовал, что (а иногда и кого) там прятал, чем занимался… Но, во-первых, это был не я. Ничего общего со мной нынешним! Я тому, себе тогдашнему, и руки бы нынче не подал… А во-вторых, достаточно, в общем-то, и во-первых. Но, в-третьих, времени для реминисценций совершенно не было.
Выскочили мы на лестничную площадку. Подтянулся я на стальном пруте пожарной лестницы, стал чердачный люк отпирать. И вдруг слышу — у меня даже все оборвалось внутри, — оттуда, сверху, характерные грубые голоса доносятся. Матерятся, пытаются люк с той стороны открыть. И, ясное дело, через пару минут справятся со всеми моими хитростями. Значит, с крыши спустились, боковое окно выбили… путь через чердак закрыт. Что же остается? Снизу, надо думать, они уже густой толпой поднимаются по лестнице, значит, и до подвала не доберешься…
А тут еще звук лифта раздался. Поднимается кто-то. Причем я догадываюсь, кто. И как этот кто-то выглядит. В черном непроницаемом шлеме, в черном же, пуленепробиваемом комбинезоне и с автоматом наперевес.
Я посмотрел на Сашеньку, и, видимо, такое отчаяние было в моем взгляде, что она взяла меня за руку. Прижалась. Секунду мы так стояли, держась за руки, глаза в глаза. Она смотрела снизу вверх так доверчиво, так беззащитно, что у меня все внутри оборвалось… Вдруг я понял значение слова «ужас». Черный ужас. Волна черного ужаса — безумного, оголтелого страха за любимое существо — обдала меня. Если бы только можно было как-то прикрыть ее, защитить, пусть бы меня рвали свинцом на части, плевать! Но вот что ей кто-то может доставить боль, ранить, просто даже схватить грубыми руками… Вот эта мысль была совершенно невыносима, я даже зубами заскрипел…