— А если не получите? — мрачно спросила Элла. — У этих парней влиятельные отцы.
— Получу, — решительно заявил Воеводин. — У Потапчука лицо расцарапано. Мы взяли ткани из-под ногтей у вашей дочери. К бабке не ходить, это его кожа. Так что один образец у нас уже имеется. Кроме того, извините за подробность, в раздевалке обнаружены рвотные массы. По моим прикидкам, это Ермошин. Так что и второй образец у нас есть. Когда остальные узнают, что два образца уже есть, им некуда будет деться. А эти начнут их топить. Дескать, почему только мы должны отдуваться? Но я хочу получить официальные образцы у всех четверых. И я своего добьюсь.
— Простите, а они не могут сбежать?
Воеводин улыбнулся ее наивности.
— Рябов уже живет на даче у бабушки. Со вчерашнего дня, после допроса. Не беспокойтесь, никуда они не денутся. Скажите, дочь рассказывала вам об отношениях с одноклассниками?
— Она мне все рассказывала. Знаю, это звучит самонадеянно, но в нашем случае это действительно так. Мы с дочерью живем как на острове. Да, она говорила и об этих четверых. Рябов, Потапчук и Кулаков верховодят в классе. Ермошин, насколько я поняла, — прихлебала.
— Они приставали к ней раньше?
— Да, особенно Рябов. Поймите, она не жаловалась, — заторопилась Элла. — Она просто рассказывала. Она умела за себя постоять…
Элла вдруг поняла, что говорит в прошедшем времени, и зажала себе рот рукой.
— Все в порядке, — успокоил ее Воеводин. — Она еще постоит за себя.
— Я наняла адвоката, — сказала Элла. — Ямпольского.
— Ямпольского? — В голосе Воеводина невольно прорвались нотки благоговения. — Ну тогда считайте, что вы уже выиграли процесс.
— Для меня сейчас важнее всего здоровье дочери. — Элла встала. — Извините, я пойду. Может, Марья Дмитриевна пришла.
Марья Дмитриевна пришла и опять позволила Элле войти в палату интенсивной терапии. Юламей лежала вся опутанная трубками. Кровоподтеки на лице еще больше потемнели. Но на этот раз Элла не упала в обморок. Она подошла к постели, осторожно, стараясь ничего не задеть, коснулась руки дочери и позвала ее:
— Юля, Юленька!
И вдруг правый глаз Юламей открылся.
— Тихо, девочка моя, тихо. Ты не можешь говорить. Пока не можешь. Не пугайся. Я с тобой. Все будет хорошо.
— Дайте мне ее осмотреть, — потребовала Марья Дмитриевна. — Подождите за дверью.
Элла вышла. Ждать пришлось долго. А может, просто показалось? Наконец двери палаты растворились и пропустили Марью Дмитриевну.
— Она молодчина. Надо бы подержать ее здесь еще денек, но так и быть: положу ее в бокс. Побудьте с ней пока.
Элла вернулась в палату.
— Юленька, можешь взять меня за руку?
Пальцы девочки сжали ей руку.
— Ты помнишь, что случилось?
Золотисто-зеленый глаз завращался со страшной силой.
— Успокойся, все уже кончилось. Никто тебя больше не тронет. Помнишь, ты мне сказала, что хочешь их наказать?
Опять пальцы Юли сжались.
— Я наняла адвоката. И следователь нам попался хороший. Троих он уже допросил, Ермошин в больнице спрятался. Ничего, он всех достанет. Ему надо с тобой поговорить. Ты сможешь? Адвокат обещал принести тебе лэптоп.
— Ничего не выйдет, — раздался за спиной у Эллы голос Марьи Дмитриевны. — Пока мы держим ее на внутривенном, руку поднимать нельзя, а вторая в гипсе. Потерпите. Еще успеете наговориться. Все, поехали.
Элла так и не поняла, чем бокс отличается от палаты интенсивной терапии: Юлю увезли прямо на ее кровати, вместе со всеми капельницами и мониторами. Но в бокс поставили раскладушку для нее самой. Она бережно обтерла девочку спиртовым раствором, чтобы не было пролежней, смазала смягчающим кремом и снова села рядом с ней.
— Все будет хорошо, — повторила Элла. — Надо только немножко потерпеть. Теперь я тебя не оставлю. Здесь с тобой спать буду. Ты выздоровеешь. Здесь все за нас. Адвокат такой чудный… Мировой старикан. Оказывается, знаменитость. Знаешь, что следователь сказал? «Вы уже выиграли процесс».
Юламей беспокойно зашевелилась, и Элла нахмурилась.
— Что с тобой? Ты не хочешь процесса? Если нет, скажи мне сразу, и я не буду морочить голову людям. Ну как? Идем на суд?
Юля сжала ей пальцы.
— Вот и хорошо. Я уж думала, ты хочешь сама расправиться с каждым поодиночке, как я в свое время. Я тебе никогда не рассказывала и не знаю, стоит ли сейчас…
Пальцы дочери буквально впились ей в руку.
— Со мной было то же самое. Только это было в детдоме и вступиться за меня было некому. Пришлось мне самой… Я была на год младше тебя. Как видишь, я выжила. И ты выживешь, — закончила она.
Пришла Марья Дмитриевна и велела Элле пойти пообедать. После обеда пришел Воеводин.
— Что ж вы мне не сказали, что вас перевели? Пришлось из администратора вытрясать.
— Извините, — повернулась к нему Элла, — но допроса все равно не получится. Она не может говорить.
— Но вы же с ней как-то общаетесь?
— Рукопожатиями, — объяснила Элла. — Юля держит меня за руку и, если «да», пожимает.
— Ну что ж, — протянул Воеводин, — проведем неофициальную беседу в режиме «да — нет». Я Воеводин Александр Павлович, следователь прокуратуры. Расследую твое дело. Ты меня понимаешь? — обратился он к Юле.
— Да, — ответила за нее Элла.
— Очень хорошо. Я читал медицинское заключение. Судя по всему, на тебя напали сзади. Ударили по голове?
— Да, — повторила Элла.
— Мы нашли прямо там, в раздевалке, обломок мебельной доски, с полным набором отпечатков одного из мальчиков.
— Она ничего не говорит, — предупредила Элла.
— Полагаю, она не видела. Отпечатки принадлежат Потапчуку.
— И они бросили такую улику прямо на месте? — удивилась Элла.
— Они идиоты, — пожал плечами майор Воеводин. — Очко играет, мозги отдыхают. Они были уверены, что им ничего не будет. Я буду называть тебе фамилии, а ты мне скажешь, кто из них был первым.
— Я думаю, она уже назвала этот порядок, — вмешалась Элла. — Я же дала вам листочки. Первым идет имя Рябова. Да, Юля подтверждает, — добавила она.
— А вторым? Потапчук?
— Да, — сказала Элла.
— Мы выделили только три типа спермы. Видимо, у одного машинка не сработала. Я думаю, это Ермошин.
— Да, — подтвердила Элла.
— Значит, третьим был Кулаков.
— Да.
— Ермошина вырвало.
— Да.
— И это ему ты прокусила руку. Молодчина. Потапчуку рожу расцарапала… Все, на первый раз хватит, — решил Воеводин. — Главное, держись. Надо довести это дело до суда. Не трусь, держись фактов, и мы выиграем. — Он поднялся. — Отдыхайте обе. Настоящий допрос под запись проведем, когда ты сможешь говорить.
— Поспи, Юля, — сказала Элла, когда они остались в палате одни. — Я собралась, как полная идиотка. Ничего из дому не захватила. Даже зубную щетку. Но я не думала, что мне уже сегодня разрешат остаться.
Юля страшно забеспокоилась, и Элла ласково сжала ее руку.
— Не волнуйся, доченька, я тебя не оставлю. Тут внизу есть киоск, я все, что надо, куплю. Много ли мне надо-то? Только чтобы ты выздоровела…
Тут к горлу подкатили неудержимые слезы, она торопливо закрыла лицо руками.
— Прости. Сейчас… сейчас пройдет.
Глаз Юли наполнился слезами.
— Не плачь, доченька. Если ты не будешь, то и я не буду. Поспи. Я сейчас вернусь.
Но когда она вернулась, купив в киоске зубную пасту, щетку, влажные салфетки, Юля не спала: караулила. Взглянув на мать, она скосила глаз на раскладушку.
— Хочешь, чтоб я легла? Ладно. Я устала.
Она легла и незаметно для себя уснула.
Глава 9
Трубку вынули через три дня, но говорить Юламей все равно не могла: челюсть была стянута скобками. Зато ей разрешили сидеть в постели, капельницу подключали теперь только на время кормления, и она смогла воспользоваться лэптопом, который привез ей Мирон Яковлевич Ямпольский.
— Ну-с, кто тут у нас папаша Нуартье? — шутливо спросил он, входя в палату. — Ты «Графа Монте-Кристо» читала? Ну конечно, читала. Помнишь, там был такой вредный старикашка? Говорить он не мог, только сидел в уголке и подмигивал. Зато он один знал всю правду. Вот и ты у нас поработаешь папашей Нуартье. Идет?
Они с майором Воеводиным провели совместный допрос по всей форме.
Адвоката заинтересовал момент, ускользнувший до поры до времени от следователя: как это получилось, что Юля осталась одна в раздевалке? При помощи лэптопа Юля рассказала им о туфле, засунутой за батарею.
— Туфлю нашли? — спросил адвокат.
— Нашли, — подтвердил следователь. — Юля не успела ее надеть.
— Отпечатки взяли? — продолжал адвокат. — Она же не сама попала за батарею!
— Сговор, — задумчиво проговорил следователь. — Кто-то из девочек был в сговоре. Черт, теперь придется снимать отпечатки у всей женской половины класса! Мне могут не дать ордера.
— И не надо, — сказал адвокат. — Снимите отпечатки с туфли, исключите Юлины, и мы придержим эту информацию до суда. С такой карты надо ходить вовремя!
Мать и дочь смотрели на него как зачарованные. Следователь тоже.
Через две недели скобки сняли и отпустили Юламей со все еще загипсованной рукой, забинтованной головой и стянутыми эластичным бандажом ребрами поправляться дома.
И тут началось. К ней ломились родители всех четырех мальчиков, их адвокаты, учителя из школы. Элла отсылала всех к Ямпольскому, но они слушать ничего не хотели. Всем хотелось поговорить именно с Юламей.
— А давай, мама, чего там! — хриплым, словно каркающим голосом проговорила Юламей. — Послушаем, что они скажут.
Элла объявила, что больше одного человека за раз в дом не пустит, и желающим пришлось встать в очередь. Они клянчили, умоляли, угрожали, срамили, обещали деньги.
— Деньги вы нам по суду заплатите, — говорила Элла.
— Ну зачем по суду? Мы вам без всякого суда заплатим гораздо больше!
— Больше нам не надо. Сколько суд решит.
Ямпольский, узнав, что они «пускают посетителей», дал Элле компактный, чувствительный магнитофончик, велел замаскировать его и включать при каждом визите.