— А что между вами было? — замирая, спросила Элла.
— Все, — просто ответил Даня.
— Все? — ужаснулась Элла. — Вы хотите сказать, близость?
Даня рассказал ей о встрече на бензоколонке с подмосковными отморозками.
— Она сама предложила поехать ко мне. Все было по ее желанию. Я несколько раз предлагал ей остановиться. Она не захотела. Она сама настояла, чтобы мы дошли до конца. И… знаете, что? У нас все было прекрасно. А может, мне только показалось, — с горечью признался Даня. — Потому что потом она заторопилась и ушла. Даже не дала мне подвезти ее до дому. Сказала, что ей надо побыть одной. А теперь и поговорить со мной не хочет…
— А теперь, — добавила Элла, — она сидит в ванне и лихорадочно моется. Уже второй раз за сегодняшний вечер. Как тогда, три года назад… Она все время мылась.
— Да, она мне говорила. В тот день, в ресторане. Выходит, она отождествляет меня с насильниками? — спросил Даня.
— Нет, я так не думаю… Извините, я пойду к ней. Этому надо положить конец.
— Но вы мне позволите еще позвонить? — взмолился Даня. — Я хочу знать, что с ней.
— Да, конечно… Извините. — И Элла положила трубку.
Несколько дней Юля просидела взаперти. Она никого не хотела видеть, даже Нину. Элла взяла больничный на работе. Юля немного успокоилась, перестала поминутно бегать в ванную, но сидела мрачная, подавленная, Элла не могла добиться от нее ни слова.
Двадцать седьмого января пошел наконец снег.
— Иди на работу, мама, — сказала Юламей. — Со мной все в порядке.
— Я же вижу, что нет.
— Все нормально, — принялась уговаривать ее Юля. — Я тоже пойду на работу.
— Доченька…
— Да все в ажуре, мам, не волнуйся.
Элла вышла на работу. Оставшись одна в квартире, Юля включила компьютер и начала просматривать некоторые сайты. Она распечатала пару адресов, оделась в зимнее и вышла из дому.
Когда Элла вернулась, дочка была уже дома и бросилась ей на шею.
— Я себе новую работу нашла! Надоело быть манекеном. Это вообще не профессия.
— А что за работу ты себе нашла? — насторожилась Элла.
— Я буду работать в ночном клубе!
— Что? — Элла без сил опустилась на табурет в прихожей. — Да ты с ума сошла! Что ты там будешь делать?
— Танцевать, — пожала плечами Юламей. — Ходить красиво. А что я еще умею?
Элла быстро разделась и прошла в комнату. Усадила дочку рядом с собой на диван.
— Юля, кому ты мстишь? Ему? Себе? Может быть, мне? Всему миру?
— Ну что ты, мамочка! Все нормально. Смотри проще. Это честный бизнес. Ты так говоришь, будто я в путаны подалась. Ничего подобного. Я все разузнала, там крутая охрана. Я буду выступать на сцене и больше ничего. И никому я не мщу, что ты выдумываешь?
— Ладно, делай, как знаешь, — вздохнула Элла.
— Мамочка! — Юля опять обняла ее. — Да не волнуйся ты так! Там работают девчонки лет семнадцати-восемнадцати. Я уже на грани. Через год меня вообще уволят.
— И что тогда? — мрачно вздохнула Элла.
— Вот тогда и посмотрим.
Никита Скалон зашел в кабинет своего системного администратора и обнаружил, что сисадмин спит, положив голову на скрещенные на столе руки.
— Даня?
Даня поднял голову. Глаза у него ввалились и покраснели.
— Даня, что случилось?
— Ничего.
— Я же вижу.
— Что тебе надо? — спросил Даня, уклоняясь от ответа.
— У нас сбой на одной из линий.
— Сейчас проверю.
— Зайди потом ко мне.
Сбой Даня устранил, но к Никите не зашел, пришлось вызывать его по телефону.
— Ну чего тебе? — недовольно спросил он, входя в кабинет.
— Садись, — пригласил его Никита.
Даня сел.
— Что с тобой стряслось? Только не говори, что ничего, я же не слепой.
— Господи, и чего ты ко мне привязался? — Даня вскочил. — Ты мне кто, отец? Тебе какое дело?
Он резко повернулся, собираясь уходить, и задел стоявшие на столе керамические часы в виде луны-рыбы. Это был подарок Нины, изумительно красивые часы, сделанные мастером на заказ с большой любовью и фантазией. В круглое плоское тело луны-рыбы с одиноким выпученным глазом и маленьким, злобно оскаленным ртом были вкраплены настоящие высушенные морские звезды, морские коньки, мелкие ракушки. С внутренней стороны размещался часовой механизм, а циферблат и стрелки были выведены на внешнюю сторону. Часы упали и разбились.
— Ты что натворил? — вскричал Никита. — Нина теперь тебя убьет. Я тебя покрывать не буду.
— Ну и что? — заорал в ответ Даня. — Ну и пускай убьет! Думаешь, мне не все равно?
— Данька… — Никита обнял его и насильно усадил, хотя Даня яростно вырывался. — Давай выкладывай, что случилось.
— Не твое дело! — злобно огрызнулся Даня. — Что вы все мне в душу лезете?
Он уронил голову на стол и вдруг заплакал — неумелыми, злыми, беспомощными мужскими слезами.
Стоя над ним, Никита прижал его голову к своему животу и стал терпеливо дожидаться, пока стихнут слезы.
— Тебя бабушка подослала? — спросил Даня.
— Никто меня не подсылал. Я же вижу, ты маешься. На работе вечно сонный. Расскажи мне, может, вместе что-то придумаем.
Даня безнадежно покачал головой:
— Ничего мы не придумаем. Извини за часы. Я ей сам скажу.
— Да хрен с ними, с часами! Объясни толком, что с тобой.
— Юля пошла стриптизершей в клуб «Хрустальный дворец».
Никита невольно присвистнул сквозь зубы.
— Как сказала бы Нина, «Це дило трэба розжуваты». Слушай, хочешь, махнем к нам вечером, а? Она лучше всех знает Юлю. Можем твою бабушку пригласить. Она мне когда-то здорово помогла, ты же знаешь.
— Я не хочу, чтобы чужие люди обсуждали Юлю у нее за спиной.
— Ты ври-ври, да не завирайся, — возмутился Никита. — Кто это тебе тут чужие люди? Нина — ее лучшая подруга. Я могу выйти, если я тебе так неприятен. Может, тебе бабушка уже чужая стала? Я чувствую по контексту. «Подослала»… Надо же такое придумать!
— Ладно, извини. Все равно мне эта идея не нравится.
— А мне нравится, — решительно заявил Никита. — Я поговорю с Ниной. И если тебе не нравится, мы этот военный совет в Филях можем провести и без тебя, так что выбирай. Кстати, можем Юлину маму пригласить. Я думаю, она тоже не в восторге от такой перемены профессии.
— Не надо, — буркнул Даня. — Я с ней уже разговаривал. Она говорит, что ее дочь имеет право делать что хочет.
— Понятно. Но мы ее все-таки пригласим. Из этических соображений. А сейчас, считай, ты свободен. Иди домой, отсыпайся. Сисадмин из тебя сейчас, все равно что из дерьма пуля.
«Военный совет в Филях», как окрестил его Никита, состоялся в воскресенье четвертого февраля. На него собрались сам Никита, его жена Нина, Даня, Данина бабушка Софья Михайловна и, неожиданно для Дани, Вера Нелюбина, с которой Нина после свадьбы крепко сдружилась. Приехала и Элла Абрамовна, Юлина мама. Последним участником, правда с совещательным голосом, был Нинин шпиц Кузя. Он сидел смирно, окидывая собрание тревожным взглядом, и лишь изредка поскуливал — тихо и жалобно. Кузе не нравилась атмосфера. Он чувствовал, что в воздухе пахнет бедой.
Дане атмосфера тоже не нравилась. Он поглядел на присутствующих хмуро и враждебно.
— Могу повторить то, что уже раньше говорил: я не хочу, чтобы вы устраивали над Юлей товарищеский суд Линча. Да еще у нее за спиной.
— Мы только хотим помочь, — примирительно заметила его бабушка.
— Вы ее даже не знаете, — неприязненно продолжал Даня.
— Я могу уйти, — спокойно предложила Вера Нелюбина. — Я действительно чувствую себя лишней.
— Нет-нет, Верочка, — тут же вступилась Нина. — В конце концов, это мой дом, я здесь хозяйка. Это я тебя пригласила. Оставайся. Ты можешь посоветовать что-нибудь дельное.
— Я ничего против вас не имею, Вера Васильевна, — пробурчал Даня.
— Вот и прекрасно, — вмешался Никита. — Кто начнет?
Элла выпрямилась в кресле.
— Поскольку половина присутствующих все равно уже знает, что произошло с моей дочерью, думаю, имеет смысл рассказать всем остальным. В пятнадцать лет мою дочь изнасиловали в школе четверо подонков. Ее зверски избили, она еле осталась жива. Их судили и приговорили, но Юля так и не стала прежней. Она ненавидит всех мужчин и вообще… трудно сходится с людьми.
— Вы вините себя в том, что с ней случилось? — догадалась Софья Михайловна.
— Да! — ответила Элла с неожиданной страстностью и вдруг заплакала. — Я родила ее… из эгоизма. Я так хотела ребенка… Могла бы догадаться, что ничего хорошего не выйдет. Я ведь тоже все это проходила.
— Вас тоже изнасиловали? — не смущаясь, продолжала Софья Михайловна.
— Да. В детском доме. Я была еще младше Юли. Но я не так сильно пострадала. И я была сильнее. В детдоме такое бывало сплошь и рядом. Жаловаться было некому. Я сама справилась. А Юля росла совсем в другое время. Я пыталась привить ей чувство защищенности… — Элла покачала головой и умолкла.
— Вы не должны себя винить, — сказала Софья Михайловна. — Иметь ребенка или не иметь — так даже вопрос нельзя ставить.
— А я виню! — страстно воскликнула Элла. — Я отдала ее в эту чертову школу… только потому, что от дома близко. Я надеялась, что она пойдет по моим стопам. Выучится, поступит в УДН… Она очень способная, моя Юля. Несколько языков выучила. Но она наотрез отказалась вернуться в школу, пошла работать манекенщицей, а теперь вот в ночном клубе выступает.
— Дистанция, — побормотала Софья Михайловна. — Это ключ.
Все взглянули на нее с недоумением. Только Даня, кажется, начал кое-что понимать.
— Для нее важно расстояние, — пояснила Софья Михайловна. — Она разрешает на себя смотреть, ей, насколько я понимаю, нечего стыдиться своего тела, но до нее нельзя дотронуться. Пусть мужчины исходят вожделением, она недосягаема. Это способ мести.
— Она говорит, что танцовщицу с раздеванием нельзя путать с проституткой, — робко вставила Элла. — Она, когда поступала на работу, подписала контракт, где специально оговорено, что она не оказывает сексуальных услуг. «Оттанцевала свое — и домой», — так она мне сказала.