— Никуда ты не опаздываешь, еще больше часа времени! Юля, я говорю серьезно. Сегодня вечером мы идем знакомиться с его матерью. Не вздумай что-нибудь отчебучить. Она старенькая. Если тебе меня не жалко, так хоть ее пожалей.
— Можно подумать, я монстр!
— А что, не монстр? — Элла показала на распакованного и повешенного на почетном месте в гостиной анкилозавра.
— Анкилозавр был кротким, безобидным существом, питался травкой.
«Но при случае мог и убить». Этого она не сказала вслух.
Юля ушла разобиженная. Только по пути она сообразила, что надо было хоть Нине позвонить. Она бросила взгляд на часы. До театра уже не успеть. Она решила, что постарается заскочить к Нине после театра.
По объяснениям Галынина она легко нашла служебный вход и стоянку. Вахтер придирчиво осмотрел ее паспорт, сверился с каким-то списком, дал ей жетон-пропуск и объяснил, куда пройти. Так интересно было идти по таинственным полутемным коридорам! Правда, таблички на дверях висели самые прозаические: «Администратор», «Бухгалтерия», «Касса», «Дирекция»… Она нашла кабинет главного режиссера и постучала.
Галынин встретил ее ослепительной белозубой улыбкой.
— Вы даже рано! Хотите кофе?
Юля отказалась. Она не любила кофе: с сахаром ей было нельзя, а без сахара казалось слишком горько. Но режиссеру она сказала другое:
— Мне же занятия проводить! Не хочу, чтоб он у меня в животе булькал.
Он опять улыбнулся.
— Хочу предупредить: контингент у нас пестрый, так вы уж с «народными» помягче, у них все-таки возраст…
— А я думала, только молодые будут заниматься…
— Ну, во-первых, кроме молодых, есть еще и «средние». Я, например.
— А вы тоже будете заниматься? — изумилась Юля.
— Я должен подавать пример труппе, — невозмутимо ответил Галынин. — Их мучаю, так и сам мучаюсь.
— А во-вторых?
— Во-вторых, наши «старички» сами изъявили желание. Но вы уж подберите им что-нибудь попроще. С учетом былых заслуг.
— Ладно, — улыбнулась Юля. Настроение у нее стало улучшаться. — А у вас есть где музыку поставить?
— Конечно. Театр радиофицирован. Идемте, я вам покажу.
В радиорубке их встретил молодой человек, чем-то неуловимо похожий на Даню: не внешне, а выражением лица. Юля отдала ему свои диски, объяснила, в каком порядке их менять.
— Вы сможете общаться с Толиком по радио, у вас будет свой микрофон, — сказал Галынин.
Юля чуть заметно поморщилась: Толиком звали насильника Рябова. Но она тут же взяла себя в руки. Этот Толик был самый обыкновенный Толик, немножко похожий на Даню. Такой же энтузиаст своего дела. Он показал ей, как прикрепить микрофончик-петельку. Галынин провел ее за кулисы, толкнул какую-то дверь.
— Это артистическая уборная. Здесь вы можете переодеться. Выход на сцену вон там, вы легко найдете по стрелкам. Мы вас ждем.
И он вышел. Пришлось признать, что этот мужик тоже ничего: такой красавец, и ни капли самодовольства! Он даже не думал к ней приставать. Больше того, он на нее даже не реагировал. Юля чувствовала такие вещи. Она переоделась и, следуя стрелкам, впервые в жизни вышла на театральную сцену. Сердце у нее вдруг стукнуло, но она справилась с волнением. Сперва ее ослепило обилие света, сбила с толку толпа людей на сцене. Опять подошел Галынин, уже успевший переодеться в тренировочный костюм.
— Вот вам микрофон. Будете через него общаться с Толиком. А через петельку — с нами. Вперед.
— Здравствуйте, — сказала Юля в микрофон, — меня зовут Юламей Королева. Я буду вашим тренером по гимнастике. Если кто-то не выдержит темпа, не останавливайтесь сразу, переходите на ходьбу на месте.
Она расставила всех в шахматном порядке, причем молодых вывела вперед, а «старичков» поместила сзади.
— Если будет тяжело, — посоветовала она им, — выполняйте упражнения вдвое медленнее. Не надо гнаться за рекордами.
Она заняла свое место перед суфлерской будкой, в специальный микрофон велела Толику поставить первый диск и, как только музыка полилась, начала двигаться. Актеры стали повторять ее движения. Юля то и дело подходила то к одному, то к другому, исправляла ошибки в осанке. При этом она ухитрялась не только беспрерывно отдавать команды всем, но и не прерывать показа движений. Это продолжалось час. Потом Юля велела всем несколько раз вскинуть вверх руки, потянуться вслед за руками, резко уронить все тело вместе с руками вниз, сопровождая все это глубоким вдохом-выдохом.
Когда все было кончено, ей зааплодировали. Она поклонилась.
— В следующий раз попрошу всех принести коврики. Будем упражняться на полу.
Ее окружили, благодарили, одна пожилая актриса уверяла, что помолодела на двадцать лет и никогда в жизни не получала такого удовольствия.
— Я тоже, — сказал подошедший Галынин. — Но мне больше всего понравилось последнее упражнение. Я просто с ног падаю. Переодевайтесь и зайдите, пожалуйста, ко мне.
В выделенной ей уборной душевой не было, но была раковина с горячей водой. Юламей умылась до пояса, вытерлась полотенцем и переоделась. Галынин ждал ее.
— Давайте договоримся так, — предложил он. — Мы будем заниматься по четыре раза в неделю: в понедельник — это наш выходной, спектакля нет, — среду, пятницу и в воскресенье. Но желательно на час раньше: в одиннадцать. Сможете?
— Конечно, — ответила Юламей. — А что же, в понедельник все будут приходить только ради гимнастики?
— В понедельник спектакля нет, но театр работает. Самый репетиционный день. Кроме того, — продолжал Галынин, — я прошу вас разработать облегченный набор упражнений минут на пятнадцать, мы будем проделывать их перед каждым спектаклем. Вам приходить не обязательно, разве что в первый раз. Теперь об оплате. Я могу зачислить вас в штат, если хотите. Вам нужен стаж?
Юля кивнула.
— Ставка маленькая, но мы сможем платить вам частным образом — по десять рублей с человека за занятие. Театральные актеры — люди небогатые. Но это не так уж мало: в труппе шестьдесят человек, многие уже просили разрешения привести родственников. Вы согласны?
— Согласна.
— Ну, значит, договорились. Расписание запомнили?
— Да, конечно.
— Хорошо. Отдел кадров сегодня закрыт, но завтра после занятия мы вас оформим. И пропуск постоянный выпишем.
Галынин протянул ей руку, и Юля пожала ее. У него было энергичное и крепкое, но не костоломное рукопожатие. Он проводил ее к выходу и напоследок еще раз напомнил:
— Завтра в одиннадцать.
Из театра Юля уехала окрыленная и прямо с дороги позвонила Нине:
— Ты дома? У меня столько новостей, ты умрешь. Можно к тебе? Еду.
На этот раз Юля решила не повторять вчерашних ошибок и позвонила матери.
— Я заеду к Нине.
— А почему не домой? — расстроилась Элла. — Мы же в гости идем. Мы же договаривались!
— Ой, ну, мам, сейчас еще трех нет, а в гости к семи. Я все успею.
— Юля, прошу тебя. Ты попадешь в пробку…
— Сегодня воскресенье, какие пробки? Она меня ждет. Я должна ей все рассказать.
— А мне ты не хочешь все рассказать?
— Мам, ну ты чего? Ты уже все знаешь, а она нет.
— И все-таки лучше бы ты отложила этот визит на другой день.
— Да я быстро. Я все успею.
Расстроенная, Элла сделала то, чего не делала никогда: позвонила Нине и попросила побыстрее выпроводить Юлю, но так, чтобы Юля об этом не знала. Однако Нина не стала разводить дипломатию. Она выслушала Юлины новости вкратце и тут же скомандовала:
— А теперь марш домой. Мама волнуется, а ты…
— Она тебе звонила?
— Звонила, — подтвердила Нина, — и просила тебе не говорить. Поэтому сейчас ты поедешь домой и ничего ей не скажешь. И будешь слушаться, а не то мы поссоримся, и я вычеркну тебя из завещания. Не сошью тебе платье на свадьбу. У меня, между прочим, есть одна симпатичная тряпочка на примете. Отрез небольшой, но на тебя как раз хватит.
— Ой, покажи! — тут же оживилась Юля.
— Если будешь вести себя хорошо. Я тебе удивляюсь: у тебя отец нашелся, мама счастлива, а ты ей все портишь. Живо домой и попроси у нее прощения.
— Ты велела ничего не говорить, — угрюмо буркнула Юля.
— Я велела сделать вид, будто ты не знаешь, что она мне звонила. Юлька, она была в таком отчаянии! Она плакала! Как тебе не стыдно? Это же твоя мама! Лучшая мама на свете!
— Мне кажется, я ей больше не нужна, — прошептала Юля.
— Ну, значит, ты такая же дура, как твоя Салям. Хотя она-то как раз была права: матери было на нее наплевать. А твоя мама… Дуй давай отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели! А не то я на тебя Кузю натравлю!
Все-таки на пороге она поцеловала свою глупую плачущую подружку.
— Прекрати реветь, а то еще в аварию попадешь. Может, тебе машину дать? Или шофера?
— Сама доеду.
— На вечер Никита дает вам лимузин. Чтобы вы могли в гостях нормально оттянуться, выпить и спокойно ехать домой.
— Оттянуться? У какой-то старухи?
— Юля! Она твоя бабушка! У меня вот, например, ни бабушек, ни дедушек отродясь не бывало. А Никита свою бабушку боготворит, и я его прекрасно понимаю. И Даня свою — тоже.
— У Дани хорошая бабушка, — упрямилась Юля.
— А у тебя, думаешь, плохая?
— Я не знаю, — с тоской вздохнула Юля. — Даня свою бабушку всю жизнь знает, и Никита свою — тоже, а у меня все с бухты-барахты.
— А я тебе знаешь что скажу? Жаль, сейчас времени нет, но как-нибудь на досуге я обязательно расскажу, — пообещала Нина. — Я всю жизнь думала, что мой отец — сволочь, склочник, приспособленец и подхалим, как у Булгакова говорится. Только мой еще к тому же жадина и скупердяй, за копейку удавится. А Никита обнаружил, что он мне никакой не отец! И представь, мне тоже поплохело с бухты-барахты. Я даже плакала, как дура, и попрекала его, зачем он полез это выяснять. Это целая детективная история! Зато теперь я рада, что могу о нем больше не думать и его генов в себе не искать. В общем, давай домой. И не смей огорчать маму. И отца, и бабушку. А то я подговорю Даньку, и он на тебе не женится.