Это был Кей Такер. Во плоти.
Мужчина, который не был похож на ученого. Сотни раз я видела его фото, но вживую он выглядел просто… невероятно. Вызывающе красивый и, главное, одетый хорошо и со вкусом. Даже сам этот факт заставлял меня благоговеть перед ним, как перед идолом. Пожалуй, мне ни разу не встречались выдающиеся ученые, обладающие столь нестандартным набором, как: правильное смуглое лицо, густые каштановые волосы, красивая линия губ, превосходная фигура, а главное, абсолютно цепкий, уничтожающий и волнующий взгляд стальных глаз. Одним словом, это был не взгляд, а рентгеновский луч — никогда не поймешь, о чем думает этот человек, глядя на тебя. И ко всему прочему, он был гением безо всякого преувеличения.
Я досконально знала его биографию. Ему было тридцать четыре. Он был в разводе. Помнится, когда он еще был женат, я дотошно искала фото его супруги и, найдя, страшно разочаровалась. Наверно, потому что его женой была красавица с большим бюстом, длинными светлыми волосами и великолепным маникюром. Просто мисс Вселенная! И почему Такер не женился на скромной, умной девушке? Неужели даже такие гении, как он, ведутся на внешность? Впрочем, ответом на этот вопрос был его поспешный развод. Брак распался после трех лет совместной жизни, но никто из супругов не давал по этому поводу никаких комментариев.
— Итак, — сказал Такер, — мы все ждали этого, верно? — лукавая улыбка скользнула по его губам. — Клонирование. Что ж, не буду ставить под сомнение ваши умственные способности, дамы и господа, объясняя, что это такое. Пару лет назад об этом активно писали в прессе, и только ленивый забыл упомянуть, какая ж это нехорошая затея, клонировать человека. И вот, наконец, запрет сняли.
Да, он просто кайфует оттого, что может высказать абсолютно все, что думает, так еще и с трибуны.
Голос у него — загляденье. Теплый, низкий, глубокий. Я смотрела видео с его интервью, но через экран невозможно передать его животную энергетику. Каждым словом он доказывал всем и каждому: «Я круче всех!» И, главное, у меня не хватило бы духу усомниться.
Я была готова ловить каждую его фразу. Впитывать все, что он говорил, и сходить с ума от восторга. Передо мной не картинка с обложки научных изданий, передо мной — он, мой кумир, бог биомедицины и довольно привлекательный мужчина.
— У меня сегодня не будет слайдов, — продолжил он, на секунду оглядываясь на экран, — так что если кто-то хотел картинок, может пока переждать в буфете. И захватите мне чего-нибудь, не успел перекусить в дороге… Но сейчас не об этом, верно? Я, по большому счету, провел больше двух суток в пути не для того, чтобы обсуждать с кем-то из присутствующих практическое применение клонирования в медицине. Терапевтическое клонирование — это провальный путь для регенеративной медицины. Если кто-то считает иначе, это сугубо ваше дело. Если мы хотим вырастить орган, к примеру, почему бы не пойти путем, который активно развивается уже многие годы — вырастить его из стволовых клеток с индуцированной плюрипотентностью?
О, в числе присутствующих были и несогласные, которые тут же потребовали слова, однако Такер невозмутимо продолжил:
— Я хочу, чтобы вы на пару секунд забыли о терапевтическом клонировании и сосредоточились на репродуктивном. Представьте, что репродуктивное клонирование, то есть воссоздание человека, возможно на любом этапе его жизни, и что клонированная особь — это не просто носитель генотипа донора, а сам донор с тем же сознанием и с теми же воспоминаниями. Представьте, что это не фантастика и не бред сумасшедшего, а вполне себе факт, и что на пороге старости вас ждет не смерть, а возможность перерождения. Что вы скажете, если допустить эту мысль хотя бы на долю секунды?
Сердце почему-то выпрыгивало у меня из груди. Наверное, оттого, что я ждала от Такера какой-нибудь провокации и получила сполна.
— Давайте допустим возможность перемещения сознания донора в клон… Есть ли у нас шанс сделать это в обозримом будущем? Вы сейчас подумали, этот парень окончательно рехнулся, верно? А если я скажу вам, что вполне могу сделать нечто подобное уже через пару лет? Или, скажем, завтра?
Кей Такер замолчал, приподнимая бровь. Лишь щелчки затворов камер нарушали напряженную тишину в зале.
Боже, сколько раз я мечтала поговорить с ним. Нужно просто поднять руку, и он, возможно, обратит на меня внимание. Я могу прямо сейчас задать вопрос, на который ему придется ответить. Но я отчего-то трушу.
Баргер неожиданно склонился ко мне и прошептал:
— Что ж, Лессон, это твой будущий наставник. У него ты сможешь научиться всему, о чем только пожелаешь. Включая и плохое.
Смогу ли? И возьмет ли он меня в Вейсмунд? Меня — маленькую несмышленую ситайку, которая едва дышит от волнения и восторга, глядя на него?
Проницательные серые глаза прожигали меня насквозь.
Заставив себя не дергаться, не заламывать руки и не покусывать губы, я стояла перед доктором Такером, который расположился в кресле, небрежно откинув папку с моим досье, которому уделил лишь пару секунд.
И теперь он смотрел на меня так, будто я была безделушкой, которую ему впаривают за бешеные деньги. Немного раздраженный взгляд скользил по моему телу: от мысков туфель до макушки. Снова и снова. Казалось, за минуту доктор разложил меня на атомы, узрел недостатки и поставил диагноз.
Меня колотило от волнения. Казалось, я шла к этому моменту всю жизнь. Как зачарованная я глядела на человека, от которого всецело зависела моя судьба.
Баргер, который сидел в кресле напротив, не препятствовал нашему обоюдному любованию, а терпеливо ждал. На его лице застыло беспокойное выражение.
— Что ж… — наконец, произнес Такер, сосредоточив запал своей проницательности на моем лице. — Госпожа Лессон, дочь Гарверд Лессон, наполовину ситайка, двадцать лет.
Сухие факты вылетали из его рта, как оскорбления.
Впрочем, я не могла знать наверняка, пытается он оскорбить или говорит в свойственной ему циничной манере. Такер был великим циником и безбожником.
— Я могу обращаться к вам на «ты»? — наверно, его забавляло то, что я так напугана. — Вы не упадете в обморок? Это вас нисколько не оскорбит и не заденет ваших чувств?
Разумеется, он получал удовольствие от осознания собственного величия. Но, черт возьми, я готова простить ему это.
— Нет… да… то есть, вы можете.
— Отлично, — он перекинулся красноречивым взглядом с Баргером. — Тогда поступим так, Лимма: ты сейчас немного расскажешь о себе.
Не знаю, для чего он попросил об этом — откровенно скучал, пока я перечисляла факты из своей биографии.
— Достаточно… — оборвал меня на полуслове. — Все это очень интересно, — голый, ничем не прикрытый сарказм, — я вижу, у тебя насыщенная жизнь, — и снова нечто язвительное проскальзывает в его голосе. — Нравится работать у Баргера?
— Вполне, но у меня немного другая специализация. Я хочу заниматься регенеративной медициной.
— Когда ты это решила? — насмешливый прищур стальных глаз заставлял меня забыть все, включая собственное имя. — Год назад, два?
— Я занимаюсь исследованиями в сфере биомедицины уже больше пяти лет, а наукой — сколько себя помню.
— Да? И зачем? Что тебя подвигло, Лимма?
— …ммм… — ответ у меня был, но не слишком ли он наивен? — желание помогать людям, думаю.
— А может, просто потому, что твоя мать медик? — Такер ставил под сомнение все, что я говорила.
— Нет.
— С чего ты это взяла?
— Я…
— Может, у тебя другое призвание? — это звучало не как вопрос, скорее, как утверждение.
— Я вижу свое призвание лишь в биомедицине.
— А вдруг это заблуждение? Тебе двадцать лет. Пубертатный период у ситайских девочек довольно сложный процесс и затягивается вплоть до двадцати пяти лет. Частые перепады настроения, инфантилизм, стрессы объясняются активными выбросами гормонов в кровь. По закону, действовавшему в Айртоне, ситайцы считались совершеннолетними лишь с тридцати.
— Это было много лет назад до вступления Айртона в Альянс, — произнесла я, смертельно краснея. — Я родилась в Элентропе.
— Физиологически люди и ситайцы имеют некоторые отличия…
— Я прекрасно знаю об этом.
Чем язвительнее говорил Такер, тем паршивее становилось мне. Все то отвратительное, грязное и неприличное, что стояло между нашими расами, он вытягивал на поверхность с нескрываемым смаком.
— Особенно это касается ситаек.
Я стиснула зубы, отводя взгляд в сторону.
— Некоторые различия строения тела, я имею в виду, — произнес мужчина, наслаждаясь тем, что окончательно раздавил меня. — Тебе неприятно говорить об этом?
— Вы… можете спрашивать о том, о чем сочтете нужным.
— Очень мило с твоей стороны. Ты всегда так легко соглашаешься с тем, что говорят другие?
Это собеседование напоминало изощренную пытку.
— Не понимаю, о чем вы…
— Я вижу, что — да. У твоих поступков есть определенные рамки. Ты стараешься быть лучше всех. Возможно, пытаешься превзойти мать. Мыслишь идеалами. Как закомплексованная отличница. Есть такой синдром, Лимма.
Было это проницательностью или рациональной оценкой я не имела никакого понятия, но сказанное больно ударило меня по самолюбию.
— Что вы хотите от меня услышать? — я позволила себе легкую возмущенность в голосе.
— Лишь то, что ты осмелишься сказать.
Сложно не паниковать, когда не знаешь, что происходит и как вести себя в ответ на подобные выпады.
— У меня высокое айкью, я закончила экстерном…
— Я не об этом. Твою анкету я уже читал. Давай начнем вот с чего: расскажи мне о себе то, что я никогда бы не прочел в твоем досье.
Эта задачка поставила меня в тупик. В повисшем молчании я не гнушалась мыслями о сиюминутном самоубийстве.
— Я… я не знаю, что вы хотите… что сказать о себе.
— С твоим айкью грех не придумать что-нибудь, — прямая и уничижительная издевка.
— Эта задача не корректна. В досье указано все, чтобы оценить мои