— У него есть невеста и план лет на сорок вперед. Кроме того, наши отношения рано или поздно сошли бы на нет. Мы разные, а то, что влекло нас друг к другу, называется гормонами.
— Ты слишком разумная для ситайки, — ответил Такер.
— Это первый комплимент от вас, и он принимается.
— На здоровье, Лессон.
Мы некоторое время молчали, а потом я вдруг спросила:
— Почему вы… такой? Непримиримый? Деспотичный? Что с вами не так, доктор Такер? Почему вы вдруг стали относиться к окружающим вас людям так, будто они хуже вас?
— А разве нет? — улыбнулся мужчина. — Почему я должен относиться к кому-то по-другому?
— Разве люди не заслуживают шанса?
— Чаще всего нет. Вторые шансы — слишком большая роскошь.
— Доктор Такер, я…
— Я знаю, к чему ты ведешь, Лессон. Тебе интересно, почему я такой несправедливый к тебе, правда? Ты, наверно, гадала, нет ли у меня какой-нибудь травмы, не обидела ли в прошлом меня какая-нибудь ситайка? Твоя мать, к примеру? Я угадал?
— Возможно.
— Я просто такой, какой есть. И я не люблю людей, особенно глупых, заносчивых, считающих себя бесценными. Иной раз я вижу таких на операционном столе, выпотрошенных, точно индейка, и, поверь, они совершенно такие же, как и другие. В мире мало людей, которые чего-то стоят. А насчет вторых шансов, я знаю цену усилиям и кропотливой работе. Я не верю, что возможно чего-то добиться, обладая одним лишь талантом. Я знал много талантливых ученых, которые ломались, Лессон, а затем я забывал о них…
— Ну а я? Разве я не прилагала усилий?
— Дело не в тебе. Ты же большая девочка и все понимаешь, — он вздохнул, поправил мое одеяло: — А теперь тебе стоит отдохнуть. Закрывай глазки и спи.
И тогда он уйдет.
Почему эта мысль кажется мне невыносимой?
— Может быть, вы ляжете спать со мной? — этот вопрос прозвучал чудовищно бесстыдно.
Я услышала, как Такер шумно втянул воздух и, кажется, выругался.
— Лимма, — в его голосе почувствовалась улыбка, — как ты себе это представляешь? Если я и лягу с тобой в одну постель, то точно не для того, чтобы спать.
С удивлением я поняла, что не смущаюсь.
— Пожалуй, мне действительно нужно отдохнуть, — я повернулась на другой бок, зашуршав одеялом, и затихла.
Глава 22
Никогда бы не подумала, что Кей Такер станет тем самым человеком, с которым сложнее всего расстаться, покидая Вейсмунд.
Он привез меня в порт за два часа до отлета, чтобы я успела перекусить.
Представить страшно — он таскал мой рюкзак. Такой элегантный мужчина в безупречном черном пальто с моим рюкзаком, на котором пристегнуты булавки! И он не поехал на работу… Кей Такер был сейчас со мной, и не было в мире лучшего лекарства от хандры, чем он.
Последние несколько минут до того, как я скрылась за дверьми терминала, мы разговаривали. Мне хотелось, чтобы время дало обратный ход. Выкроить бы еще пару мгновений, чтобы побыть рядом.
— Мне нравится, как вы на меня смотрите, — сказала я прежде, чем уйти. — Будто впервые увидели. Меня. Лимму Лессон. Не ситайку, а именно меня. Такую, какая есть, без предрассудков.
— Ты заслужила, Лессон, — улыбнулся он.
— А все-таки вы не такой уж и козел.
Его абсолютно не рассердили мои слова.
— А ты не такая уж наивная ситайская девочка.
— Все-таки чему-то я у вас научилась…
— Кофе носить?
— Быть собой и себя отстаивать.
— И за это пожалуйста.
— Мы ведь больше не увидимся? — я будто признавалась в этом самой себе.
— Я бы не зарекался.
Мне уже пора спешить, но я никак не могу уйти. Кажется, я должна сказать что-то важное, а что — не знаю. А может, и знаю, но разве от этого станет легче?
— Я верю, у вас все получится, доктор Такер. Наверно, я когда-нибудь услышу, что вы добились успеха в репродуктивном клонировании, и этим, безусловно, спасете много жизней. Я думаю, вас ничто не остановит…
— А знаешь, Лессон, — вдруг перебил меня он, — пару недель назад я тоже думал, что меня ничто не остановит и что от жизни я могу взять все сам, потому что достоин. Да, я не скрываю, что считаю себя умнее, талантливее и лучше других. За это меня и ненавидят, но… случилось кое-что, что пошатнуло мои убеждения. Ты. Я не мог не взять тебя на работу. И не мог сказать тебе: «ты уволена» на протяжении двух недель, хотя это было бы разумнее всего. И сейчас я не хочу, чтобы ты уезжала. Наверно, поэтому ты и должна уехать. Исчезнуть, чтобы я больше никогда о тебе не слышал и никогда тебя не встречал. Потому что это сложно…
Я не могла отвести взгляд от его глаз.
Теперь я понимала — я была его искушением. Он так и воспринимал меня. До сих пор.
— Хорошо, я исчезну, — мне жизненно необходимо смотреть куда угодно, только не на него, — но не обещаю, что вы никогда обо мне не услышите. Я не собираюсь из-за вас оставлять науку, так что все, что скажу — крепитесь и катитесь к черту.
Такер улыбнулся.
— Но раз так, — сказал он, — и мы постараемся больше не пересекаться никогда в жизни, какой бы долгой и нудной она ни была, я не думаю, что случится что-то непоправимое, если напоследок я… — его рука скользнула по моей скуле в волосы.
Он хотел поцеловать меня.
Последний поцелуй — он должен быть особенным. Полагаю, Кей понимал это лучше меня.
Подушечкой пальца он очертил мои губы, отогнул нижнюю.
— Ты не против, Лессон?
Он спрашивает не для того, чтобы я разрешила. Плевать он хотел на мои разрешения. Он хочет знать, желаю ли я этого так же сильно, как он. И он смотрит на мои губы, впитывая каждый вдох, ожидая услышать: «я не против».
— Мой рюкзак… — наши губы так близко, я едва сохраняю трезвость мысли.
— Что?
Я тянусь к его руке, которая напряженно стиснула в кулак ручку моего рюкзака. Мои пальцы легко запорхали по мужскому запястью, от холодных часов по горячей коже к указательному пальцу.
Такер наблюдал за этим с таким видом, будто я проводила перед его носом операцию по пересадке сердца. Его губы сейчас плотно сжаты, ноздри раздуваются, глаза не моргают и прикованы к нашим рукам.
— Отпустите, — я тяну рюкзак на себя, и Такер пробуждается.
Над нами раздается сигнал — знак того, что пора на посадку.
— Всего вам хорошего, доктор, — наконец, багаж у меня, я разворачиваюсь, но Кей хватает меня за рукав куртки — безоговорочно и твердо.
— По-твоему, это неправильно, Лимма?
— Мне пора, — уверяю его, — забудьте обо всем. Я не держу на вас зла, и вы просто выкиньте меня из головы. Вы правы, так лучше.
Он не отпускает. Я бросаю взгляд на двери терминала.
— Доктор Такер…
— Подожди, — держит так крепко, что побелели костяшки пальцев.
— Отпустите, я опоздаю.
— Пропустишь рейс, — говорит он.
— Вы с ума сошли?
— Да, наверно, да, — бормочет, — отпущу, Лессон, обязательно отпущу, только сначала… поцелуй меня, — судя по его взгляду, он говорит об этом вопреки гордости. — Да, я этого хочу. И прошу тебя об этом.
И ему будет недостаточно того, что я просто прижмусь губами к его губам. Хотя кого я обманываю, мне тоже будет этого мало.
— Просите? Об этом? — не думала, что еще обижена на него, но оказывается, так: — Кто я, по-вашему? Грязная ситайская потаску…
Он затыкает меня единственным действенным способом — тянет на себя, обхватывает за талию и прижимает так сильно, что я забываю дышать. Его губы напористые и жадные. Поцелуй получается глубоким и жарким, хотя я упираюсь в мужские плечи и пытаюсь отстраниться.
— Хочу запомнить тебя… твой вкус. Пусть это будет единственным утешением, Лессон, потому что я уже наказан, — шепчет он мне на ухо, скользит горячими губами по виску и отпускает.
Безумие!
Мужчина бросает последний взгляд, в котором столько невысказанных желаний, что я понимаю — этот поцелуй лишь малая и самая невинная их часть.
Он поставил такую прекрасную точку, что я больше не хочу ничего говорить. Быстро перебрасываю рюкзак через плечо и бегу к терминалу.
Впервые я радуюсь тому, что проведу в полете два дня, ибо мне нужно собраться с мыслями. Моей матери больше нет, Дейна ненавидит меня, иллюзии пали, мечтам не суждено сбыться, и я влюбилась в доктора Такера. Это совсем еще неокрепшая влюбленность, ранимая, нежная, но уже такая явная, что причиняет мне дискомфорт. И боль. И это совсем не то, что связывало меня с Питтом. Дело ведь не только в физическом влечении, все куда сложнее.
Но разве я не справлюсь с этим? В очередной раз?
Разве я не принесу и это к алтарю науки?
Каптика! Она встречала меня ярким солнцем и теплым ветром.
Нилла стояла, облокотившись на капот, и листала журнал. Вся в черном с головы до ног, в грубых ботинках, с тугими косами, которые лежали на ее хрупких плечах. Она ждала меня уже больше часа, но даже бровью не повела, когда увидела.
— На тебе лица нет, — сказала, быстро открывая дверцу машины, — садись скорей, жара страшная.
Подруга могла выглядеть беспристрастной, но голос выдавал ее — она была рада меня видеть и переживала.
— В Вейсмунде, наверно, снег, да? — она села за руль, протянула мне запотевшую бутылку воды. — И разница во времени… Как ты?
Я откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза.
— Оклемаюсь.
Вейсмунд… зима… Кей Такер — это неразрывно, это часть прошлого.
Здесь и сейчас — другой мир. Теплый и знакомый. Дейна, Нилла, память о маме и вкус первых поцелуев, книжные полки, автограф Такера, уязвимая вера в собственные силы, едва зарождающиеся мечты, сорвавшийся секс на пляже… — это все Каптика…
…но почему же тогда мне так хочется вернуться в колючую зиму? Вдруг оказаться перед электрическим камином в комнате, пропахшей сигаретами и мужским парфюмом? Почувствовать тепло, прикосновения, опаляющие поцелуи? Ощутить, как заходится сердце от ласк, как учащается дыхание и по коже пробегает горячая волна.
— Господи, Лимма, — Нилла сворачивает к обочине и останавливает машину, — прошу, не плачь… — она притягивает к груди мою голову, начинает гладить по волосам: — Это сложно, но ты все преодолеешь. Ты — кремень.