— Да.
Дейна выглядит вполне нормальной. Так, будто действительность, наконец, разбила ее панцирь.
— Он обрывал наш телефон несколько дней подряд, хотел знать, где ты. Потом приехал, и они с Гарверд разговаривали с глазу на глаз около часа. Я несколько раз пыталась войти в ее комнату, но она хотела поговорить с ним наедине.
О чем они могли говорить целый час?
— Ты знаешь, кто звонил маме с Вейсмунда?
Ба отрицательно качает головой.
— Лимма, это уже не имеет значения. Ее уже нет. Моей дочери больше нет рядом со мной.
Дейна смотрит куда-то сквозь меня, затем уходит в свою комнату. У меня нет сил, чтобы остановить ее и попытаться поговорить. А ведь со дня похорон мы почти не разговаривали. Винит ли она меня в том, что я уехала? Определенно, да.
Наверно, мне стоит выкинуть из головы мысли о таинственном звонке. Стоит признать, что звонить могли по любому поводу.
Жизнь в Каптике может быть сносной, даже если ты заперта в четырех стенах. Может быть, эти стены — не клетка, а защита. И возможно, поэтому моя мама смирилась с пребыванием здесь?
Одинокими вечерами я сводила себя с ума, думая, что появление Питта, ненависть его семьи ко мне, звонок из Вейсмунда могли подорвать хрупкое здоровье матери. Я чувствовала себя виновницей ее смерти. Я — причина всему. Мне нужно понять, так ли это.
Мне казалось, что с нашей последней встречи прошло не пару месяцев, а несколько десятилетий.
Питт отлично играл в футбол. Его тело было создано для этого: упругие мышцы перекатывались под футболкой, движения были резкие и сильные, взгляд сосредоточенным.
Я сидела на трибуне, пока он меня не заметил.
Мы не сделали ни одной попытки, чтобы подойти друг к другу до завершения тренировки.
Когда игроки покидали поле, я подошла к краю, неловко заложив руки в карманы джинсов, и перекатывалась с мысков на пятки, наблюдая, как Питт нехотя идет ко мне.
— Привет, — сказала ему. Что еще тут скажешь?
Он не был настроен разговаривать, мазанул хмурым взглядом и хотел было пройти мимо, но я встала у него на пути.
— Питт, нам нужно поговорить.
— Серьезно? — усмехнулся он. — Ты не думаешь, что уже поздно?
— Я просто хочу знать, о чем ты говорил с моей матерью.
Питт напрягся. Даже не знаю, что могло заставить его так нервничать.
— Ни о чем, — ответил он, — я хотел узнать, куда ты уехала. Она не сказала. Вот и все.
— Вы говорили около часа.
— Послушай, Лимма, — вдруг процедил парень, — я не хочу знать ни тебя, ни твою семейку. Оставь меня в покое.
Он толкнул меня плечом, заставив отодвинуться, и я с ужасом поняла, что такого Питта я не знаю.
Глава 25
Сложность разговора с Дейной состояла в том, что она не хотела слушать.
Даже ее вид — скрещенные на груди руки, хмурый недоверчивый взгляд, сжатые губы — свидетельствует об этом.
Мы сидим в гостиной. Выключенный телевизор, задернутые шторы говорят о том, что нас вообще ничего не интересует, кроме жаркого спора. И спорим мы уже довольно долго.
— Ты должна поехать со мной, — говорю я в сотый раз.
Выражение ее лица не меняется, будто мои слова проносятся мимо. Скепсис во всем.
— Ба, это же Элентроп. Тебе там нравилось!
Дейна молчит, пожевывая нижнюю губу.
Я точно знаю, что она рвалась прочь из Элентропа только потому, что мама там всегда была занята работой.
— Я не хочу упускать этот шанс, — твержу снова, — меня пригласили на кафедру патофизиологии. Начну писать кандидатскую… Профессор Мак-Аарот…
— Я, — четко и медленно выговаривает Дейна, — никуда не поеду. Если ты хочешь, можешь отправляться в Элентроп хоть завтра. Я тебя не держу!
Я возвела глаза к потолку и откинулась на спинку дивана.
— В Каптике мне не устроиться, — пытаюсь вразумить ее.
— Здесь мой дом, Лимма, — твердо заявляет бабушка, — здесь мой муж и моя дочь. Когда я умру, меня похоронят рядом с ними.
В этом ее не переспорить. Не могу же я увезти ее силой?
— Ты же понимаешь, что без тебя я никуда не поеду?
— Один раз ты уже уехала, что мешает тебе уехать опять? Я еще не настолько дряхлая, чтобы за меня переживать.
Иногда с ней невозможно разговаривать. Она пьет чай, гордо приподняв подбородок — старается показать, что ни в ком не нуждается. Однако я знаю, что в фарфоровой чашке не чай, а бренди. И она пьет его каждый день после смерти Гарверд.
— Пообещай хотя бы подумать, — прошу у нее.
— Тут не о чем думать.
Денег, что лежат на счету, нам вполне хватит, даже если я не буду работать. Но что, если я не могу без работы? Бесцельно прожитые дни убивают. Если бы я вдруг умерла, никто бы не запомнил Лимму Лессон, никто бы не узнал, каким хорошим специалистом она была и как много хотела сделать.
Мне придется сообщить Мак-Аароту, что я повременю с переездом. Надеюсь, это не сильно его обидит.
Я приготовила ужин, рассчитывая, что ба вспомнит о существовании своих неписаных правил — ужин ровно в восемь. Дом наполнил запах запеченного мяса. Диву даюсь, как мне удалось его не испортить. Все-таки кулинар из меня хреновый. Но Дейна не спустилась к ужину. Она ответила мне из комнаты, что слишком устала и не голодна.
— Может, мы поговорим? — я села у двери, облокотилась спиной о гладкую поверхность. — Уже столько времени прошло… — моя бабка была упрямая, как черт, — слушай, я спасла твои розы. Ты давно не выходила в сад… Может, мы с тобой погуляем? Как-нибудь вечером?
Я знала Дейну. Она была вредная и злопамятная. Но, буду верить, она до сих пор любит меня.
— У тебя скоро день рождения, ба. Помнишь, в том году мы пекли твой любимый пирог?
Уверена, она внимательно слушает.
— Мама тогда еще могла говорить… она заказала для тебя свитер через интернет-магазин, а он пришел не того размера. А я купила тебе носки из шерсти, ты сказала, что всегда хотела такие, но ни разу их не надела.
Эти воспоминания приносили с собой радость со странным привкусом горечи.
— Ба, ты говорила, что всегда хотела получить в подарок что-то теплое. То, что согрело бы тебя. Мне кажется, я знаю, что это может быть. Ты меня слышишь?
Там, за дверью, раздались шаги.
— Бутылка бренди отлично меня согреет, — раздался ее голос.
Я тихо рассмеялась.
— Может, ты откроешь дверь?
— Я хочу спать, Лимма. Я уже легла.
Дейна лжет — она стоит у двери. Она взрослая женщина, но порой ведет себя, как ребенок.
— Хорошо. Тогда поговорим утром, — я поднялась, коснулась дверного полотна рукой, будто желая Дейне спокойной ночи.
Этой ночью мне было не так легко уснуть. Дом был пустой и тихий. Тишина сводила с ума. Я включила радио, легла в постель поверх одеяла. Я думала о том, что в Вейсмунде раннее утро, Такер уже в своем кабинете, Лойс подтрунивает над Гаредом, Шейла называет их придурками, а Велман тихо смеется над ними. Я вспоминаю историю с поролоновым костюмом, и мне становится смешно. А еще тот случай с шампанским — ну и натерпелась же я…
Вдруг с первого этажа доносится звон посуды. Я выключаю радио, прислушиваюсь. Затем поднимаюсь с кровати, открываю дверь и кричу: «Ба? У тебя все в порядке?»
Никакого ответа.
Я спускаюсь по лестнице, иду на кухню. Там горит свет.
Дейна стоит спиной ко мне, склонившись над столом, и перебирает лекарства, которые лежат перед ней кучей.
— Ба, что-то случилось? Что ты делаешь?
От неожиданности она замирает, потом резко сгребает лекарства в лоток, говорит: «Ничего, я просто… живот скрутило».
— Давай я тебе помогу, — я обхожу стол.
— Нет-нет, Лимма. Иди спать. Я сама…
Я поднимаю взгляд, смотрю в лицо Дейны, и мне становится нехорошо: ее подбородок дрожит, на лбу выступили крупные капли пота, кожа вокруг рта синяя.
— Что с тобой?
— Все в порядке, — говорит она с упрямством. — Иди спать, Лимма.
Она хочет уйти и поспешно разворачивается, однако ее колени подгибаются, и она падает без сознания. Падает!
Глухой удар… Время словно остановилось. У меня такое ощущение, будто рядом стою не я, лучше думать, что меня и вовсе здесь нет. Я просто уснула, и мне приснился очередной кошмар.
У меня внутри такой страх, что я не понимаю, как быть. Когда было плохо маме, я всегда знала, что делать, теперь же я беспомощна, как новорожденный ребенок. Образ Дейны — такой непоколебимый, сильный и незыблемый — пошатнулся.
Я вызываю службу спасения. Не сразу вспоминаю свой адрес. Впрочем, я все помню урывками: вот я хватаю трубку телефона; вот слышится вой сирен.
Больше всего на свете я боюсь подойти к Дейне и проверить ее пульс. Мне кажется, она умерла.
Я приподнимаю ее ноги на подушку, расстегиваю верхние пуговицы ночной рубашки, поворачиваю ее голову набок. С облегчением понимаю, что она дышит. Через пару минут она приходит в себя и даже возмущается из-за того, что я вызвала помощь.
— Съела что-то не то, — так она объясняет свое недомогание и мне и сотрудникам «Скорой помощи». — Я не поеду ни в какую больницу! — наотрез отказывается, когда ей предлагают госпитализацию.
Если бы не второй приступ, нам бы так и не удалось заставить ее сесть в машину.
— У меня нет никаких проблем, — сообщает она всем вокруг, — я замечательно себя чувствую!
Даже пищевое отравление в ее возрасте может быть опасным.
Я устала растолковывать ей это, когда она всерьез хотела вернуться домой.
Дейна ненавидела больницы и весь медперсонал, кто бы ни стоял перед ней — именитый профессор или робкий интерн. Все манипуляции, что проводили с ней, она язвительно комментировала. Подумать только, а ведь ее дочь была хирургом!
— Все? Вы взяли все анализы? Я могу ехать домой?
Мне пришлось краснеть перед ее врачом, что ничуть не умерило пыл моей бабки.
Из приемного ее перевели в палату, а я осталась ждать результатов. Я почти задремала в кресле, когда вернулся врач. Ночная смена, а также новоиспеченная пациентка неслабо вымотали ему нервы, поэтому он говорил монотонно и даже холодно.