Прежде мы сели друг напротив друга, мужчина по — ложил на столик историю болезни, потер переносицу.
— Дело вот в чем, — сказал он, — у госпожи Морис рак.
Я по-идиотски усмехнулась.
Да этого не может быть! Она здорова! Вы ее видели? Она любому даст фору!
— Рак желудка четвертой степени, — снова заговорил врач, — пару месяцев назад она отказалась от химиотерапии…
— Что? — этот вопрос я задала на автомате, ибо расслышала все от первого до последнего слова, просто информация странным образом не хотела усваиваться в моем воспаленном мозгу.
— Она прошла обследование два месяца назад, потом несколько сеансов химиотерапии, после чего отказалась продолжать лечение. Разумеется, картина усугубилась.
Я молчала довольно долго. Казалось, что врач меня с кем-то спутал. Здесь, наверно, чудовищная ошибка!
— Это она вам рассказала? — когда это мой голос успел так охрипнуть?
— Да.
Мне стоит тысячу раз повторить это проклятое «да», чтобы поверить.
— Я могу ее увидеть? — все внутри клокотало от злости и отчаяния.
Пока мы шли до ее палаты, меня штормило. В ушах звенело, голова пульсировала болью.
Перед дверью я запаниковала. Войти туда означало узнать правду. Страшную, отвратительную и такую болезненную правду. Мне предстояло увидеть Дейну на больничной койке, с катетером, торчащим из вены, с биркой на запястье — вот оно, свидетельство правды.
Врач благоразумно оставил нас одних.
Я очень долго боролась со слезами. Самое неуместное, что сейчас могло со мной произойти, — это истерика. Уж лучше злость.
— Когда ты собиралась мне сказать? — спросила я, стоя у койки Дейны.
Она сидела, положив руки на одеяло. Ее взгляд был таким умиротворенным и спокойным, что я взбесилась:
— Ты знала об этом давно! Почему… почему ты не сказала?
Я задыхалась от злости, а ба лишь пожала плечами:
— Я не хочу быть обузой, Лимма. Да и вообще… я надеялась умереть раньше Гарверд. Слишком больно переживать своих детей.
Отшатнувшись, я врезалась в стул. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
Все-таки я была значительно слабее и ничтожнее духом, чем Дейна. Ума не приложу, как она могла так легко говорить о собственной смерти. Будто это что-то обычное, что и значения не стоит придавать.
— Ты отказалась от химиотерапии.
— После нее я была вялая, мучилась бессонницей и головной болью. А мне нужно было ухаживать за дочерью.
Только теперь я осознала всю силу привязанности Дейны к моей матери.
— Но ведь теперь уже не нужно. Ты должна пройти курс лечения.
— Лимма.
— Пообещай мне, — прошептала я. — Ты должна!
— Лимма, хватит, — мягко проговорила она. — Я слишком стара для всего этого, мне семьдесят восемь. На сколько все это продлит мою жизнь?
— Не смей сдаваться.
— Я не сдаюсь. Я ухожу. Жизнь конечна. Я бы не хотела ничего в ней менять. Я была счастлива. Кому нужно жить вечно? Мечтателям, вроде тебя? — она улыбнулась. — Людям не нужны вторые шансы, они должны понимать, что жить надо здесь и сейчас. В конкретную секунду.
— О чем ты говоришь? — застонала я.
— В моем возрасте нужно быть готовой к смерти. Нужно признать, Лимма, что жизнь имеет смысл только тогда, когда в ней ставят точку.
— Тебе еще рано ставить точку.
— Лимма, я так злилась на тебя… Но…
— Пожалуйста, согласись пройти лечение. Ради меня. Я обязательно что-нибудь придумаю. Хорошо, ба?
Я боялась услышать «нет», поэтому крепко прижалась губами к ее горячему лбу. Сейчас, как никогда, я понимала, как сильно, горячо и нежно люблю ее.
Глава 26
Сев в кресло, я взглянула в иллюминатор.
Профессор Мак-Аарот пообещал, что отправит человека встретить меня в Элентропе. Уверена, эта поездка будет не такой, каким было мое путешествие в Вейсмунд. Еще до вылета я присмотрела квартиру в дуплексе в фешенебельном районе Элентропа. Я позволила себе эту роскошь, наплевав на все сомнения. Черт побери, мы живем один раз!
Длительные перелеты располагают к размышлению.
Я откинулась на спинку сиденья, прикрыла веки, мысленно возвращаясь в прошлое, в мой маленький каптийский дом.
— Послушай, Лимма, — Дейну слегка потряхивало после химии, — я хочу, чтобы ты поехала в Элентроп. Я много думала над этим…
Мы сидели на заднем дворе, на террасе. Погода была слишком жаркой и солнечной для ранней осени. Тучи клубились только у горизонта, а над нами сияла бесконечная теплая лазурь.
— Ты хочешь, чтобы я уехала? — переспросила я, щуря один глаз от солнца.
— Я много думала, Лимма. Я скажу тебе одну вещь, — ее голос был тихим и неторопливым, — обещай, что выслушаешь.
— Хорошо, — я отвлеклась от шахмат, в которые мы играли. — О чем разговор?
— Когда твоя мама заболела… — Дейна стиснула зубы, обратив взгляд на верхушки деревьев, — …это был самый страшный день в моей жизни. Все эти доктора, ее коллеги, говорили одно: у нее нет шансов. Они не могли ей помочь. Эти важные люди в белых халатах, которые спасали других, просто не могли ничего сделать. — Дейна замолчала, а когда снова заговорила, ее взгляд упал на мое лицо: — И тогда я смирилась, а затем я почувствовала облегчение… потому что, — ее голос задрожал от волнения, — потому что Гарверд, наконец, была со мной. Я радовалась этому, Лимма… — теперь я слышала лишь сдавленный, полный горечи шепот: — Где-то в глубине души, я, наверно… была рада этой болезни. Тогда, когда ты нашла письма, ты… сказала об этом мне в лицо, и… я вдруг поняла. Я поняла, что всегда была слишком слабой, чтобы остаться одной. Я боялась.
Чувство вины не давало ей покоя очень долго.
— Ба…
— Нет-нет, ты послушай, Лимма, — торопливо заговорила она, — я знала, что она могла преподавать, но я не хотела отпускать ее. Из-за собственного страха.
Я закусила губу, чувствуя, как начинают щипать глаза.
— И я не хотела отпускать тебя, — вымолвила Дейна, — я думала, что смогу привязать тебя к дому… но это неправильно, Лимма. Я злилась на тебя. На твою мать. Я даже злилась на нее за то, что она ушла раньше меня. И я опять была одна… Но теперь я понимаю кое-что, Лимма: ты не должна страдать из-за этого.
Порывисто я коснулась ее руки, сжала ее прохладные пальцы в ладони.
— Послушай, ба, — заявила твердо, — тебе незачем говорить об этом. Я не уеду. Я останусь с тобой. Мы пройдем через все вместе. Слышишь?
— Лимма, я же не беспомощная…
— Теперь дело во мне.
— И ты не осуждаешь меня?
— Нет, — уверила ее, — мы все любим по-разному, жертвенно, эгоистично, собственнически. Но мне плевать, если я знаю, что любовь эта настоящая.
Ее губы задрожали, складываясь в улыбку.
— Мне стало так легко, — произнесла она, — так спокойно… хорошо, что мы поговорили.
Казалось, Дейна совсем обессилела.
Завтра ей должно исполниться семьдесят восемь. Сейчас ее возраст хорошо проглядывается во внешности, но это из-за болезни и химиотерапии. Уверена, скоро начнется период ремиссии, и ба вновь окрепнет.
— Хочешь, завтра мы вместе испечем пирог? — спросила я. — И позовем кого-нибудь? Может быть, нашу соседку?
Дейна хрипло дышала, глядя на меня сквозь полуприкрытые веки.
— Давай сначала доиграем партию, — вымолвила она.
Я передвинула фигурку на шахматной доске. Последнее время мы могли играть и говорить часами.
— В этот раз я тебя обыграю, — зашептала я, потирая руки.
По губам Дейны скользнула слабая умилительная улыбка. Она никогда не поддавалась, и сейчас не собиралась.
— Шах, — ба медленно склонилась, переставила фигуру и вновь спрятала руку под плед.
— Да не может быть… — я уставилась на доску, покусывая губу. — …Ну, уж нет, так просто я не сдамся, — я напряженно ломала голову над следующим ходом, — торопиться здесь не стоит. Даже из этой западни есть выход. Дай мне только еще минуту, — Дейна не торопила, впрочем, она и так выиграет подчистую. — Может, вничью, а? — я еще долго корпела над головоломкой, а затем подняла взгляд.
Никогда не забуду этот момент: Дейна все так же сидит в глубоком кресле, ее голова безвольно опущена на грудь. Она не двигается, лишь только ветерок качает край пледа, упавший с ее руки.
— Ба? — тихо, едва слышно позвала я. — Только не сейчас, ба… — мое горло свело судорогой, — только не сейчас…
Я осторожно поправляю плед, кутаю ее…
Моя родная, моя упрямая, любимая бабушка.
Я долго смотрю на нее и шепчу, как сумасшедшая:
— Ты снова выиграла, ба… как всегда…
Воспоминания отступили — самолет тряхнуло.
— Ненавижу летать, — испуганно проговорил мужчина, сидящий рядом со мной.
— Потерпите, — доброжелательно улыбнулась я. — Эти трудности временные.
Мне казалось, впереди меня должно ждать что-то хорошее. Я устала страдать. Я хотела взять от жизни то, что мне полагалось.
Я, наверно, еще долго буду думать над тем, что мы с Дейной говорили друг другу. И до конца дней вспоминать ее, питать к ней глубокую благодарность и уважение.
В Элентропе меня, действительно, встречали — научный сотрудник с кафедры, которого звали Каселл. Молчаливый и вежливый. По дороге он не сказал мне и пары слов, но не потому, что презирал всю ситайскую братию, а потому, что был смущен.
Со времени моего обучения Элентроп ничуть не изменился. Все такой же открытый, большой и суматошный город. Здесь зарождались мои самые смелые мечты, здесь я когда-то грезила работать с таким человеком, как Кей Такер.
Дуплекс оказался потрясающим не только на рекламных картинках. Поначалу в моем распоряжении был только матрас, стол и пара стульев, но меня это ничуть не огорчало. Видела бы Нилла вид, который открывался из окон в гостиной! Вечером можно было сесть с чашкой горячего чая прямо на пол и смотреть, как за крышами домов тонет солнце.
Пришлось отдельно обговаривать с хозяйкой присутствие в доме животного, потому что я привезла с собой маленького котенка — египетскую мау. Я купила его еще в Каптике, чтобы подарить Дейне. Да, он и был тем самым теплым подарком, которым я хотела порадовать близкого человека. Не успела, к сожалению.