– А жизнь часто похожа на скверную фантастику. Да и вообще зачастую обладает весьма странным чувством юмора.
– Чувством юмора? – не понял я.
– Ага, – ответила Лида, помешивая соломинкой коктейль, в котором плавали мелкие кубики льда. – Она ждет подходящего случая. В каком году у нас выпуск?
Мой коктейль из ромашки стал вдруг отдавать полынной горечью.
– Впрочем, я и правда стараюсь об этом не думать, – примирительно сказала Лида. – Подумаешь, какие-то фотографии.
– Но если они действительно убрали Венеру, – задумчиво произнес я, – то, что повесили взамен?
– Фотографии черного беззвездного космоса, – усмехнулась Лида.
– Пустоты?
– Ага, это было бы уместно.
Кубики льда вновь закружились в ее бокале.
Мы замолчали. В кафе стало шумно – люди за столами разговаривали громче, позвякивали бокалы, скрипели стулья.
Близилось начало сеанса.
– Надо бы нам для разнообразия походить по каким-нибудь другим местам, – предложил я, – без космоса. А то они постоянно напоминают… о том, о чем ты предпочитаешь не думать.
– Но я люблю звезды, – сказала Лида.
– Я тоже, – сказал я.
Лида подняла бокал.
– А еще я всегда так пьянею от рома.
Я улыбнулся. Мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Ее надоедливая сумочка свешивалась со спинки кресла – оставленная, ненужная, – а рука с тонким серебристым колечком лежала на столе. Я вздохнул и, отодвинув в сторону стоящий на пути бокал – уже наполовину пустой, с тающими кубиками льда, – потянулся к ней.
– А мы не опоздаем? – спросила Лида, убирая руку.
Мы не опоздали.
Большинство мест в огромном зале были заняты, и нам пришлось протискиваться между рядами, заставляя вставать устроившихся зрителей. Мы сели. Приглушили свет, и наши комфортные ложа – высокие, с вытянутыми подголовниками, как у кресел операторов нейроинтерфейса – плавно откинулись назад.
Мы лежали рядом. Лида беспокойно теребила лямку сумочки и хмурилась, глядя в черный купол над нами – невероятный экран в сотни метров шириной.
– Все в порядке? – прошептал я.
Лида быстро взглянула на меня и отвернулась.
– Я и не думала, что он такой большой, – сказала она.
– Именно так, как я себе и представлял, – сказал я, хотя пустой погасший купол тоже вселял в меня необъяснимый страх.
Послышался мелодичный голос ведущего – хорошо поставленный и ровный. Было трудно поверить, что это говорит живой человек. Нас приветствовали и просили подождать – через несколько секунд должен был начаться рассвет.
– Рассвет? – удивилась Лида.
Наконец зеленые таблички над дверями погасли, шепот в зале затих, перестали поскрипывать кресла.
Мелодичный голос напевно произнес:
– Проходят неуловимые мгновения, и на востоке, там, где еще совсем недавно сгущалась тьма…
Голос потонул, поблек в свете. Экран залило неестественное белое сияние, похожее на вспышку при химической реакции взрывоопасных веществ, и прямо над головами, из пустоты, выплыло багровое, как сгусток плазмы, Солнце, повиснув в воздухе, точно шаровая молния размером с дом.
Я невольно прикрыл глаза.
Кошмарное Солнце всходило, взлетало к вершине купола, оставляя после себя тонкий, поблескивающий искорками шлейф – как хвост от горящей кометы.
– Что за ерунда? – прошипела Лида.
Полимерный купол неба медленно заливал оранжевый свет, сгущаясь у горизонта – там, где стены сходились с потолком.
– В полдень… – прозвучал музыкальный голос.
Солнце пролетело сквозь рдеющие потолочные своды, и закатные краски, игравшие на куполе, потускнели. Купол принял голубоватый оттенок, изображая оглушительно пустое дневное небо – без облаков, без Солнца, но странно светящееся изнутри.
– Близится ве… – продолжал электронный ведущий.
Небо тускнело – кто-то осторожно снижал яркость экрана, давая отдохнуть глазам. Но потом у подразумеваемого горизонта вспыхнуло багровое зарево, и голографическое Солнце – уже не такое яркое, выгоревшее за стремительный день – вновь возникло из пустоты у нас над головами.
– Голографический проектор, конечно, впечатляет, – шепнула мне Лида, – но зачем все это нужно?
– Детям, наверное, нравится, – предположил я.
– Ага. Если человеку, всю жизнь просидевшему в подземелье, рассказать о смене суток, то он наверняка представил бы такую же ерунду.
Между тем наступила ночь. Купол над нами погас, истлело призрачное Солнце, и заведенный голос завел скучноватую речь о звездах, забавно растягивая слова.
– Это шоу длится уже сколько? Минут десять? – спросила Лида. – Нам пока что не показали ни одной звезды.
– Интригуют, – сказал я.
– Ага. Или проектор сломался.
Темнота, которая поначалу, после ослепительного рассвета и заката, давала приятный отдых глазам, угнетала. Было похоже, что мы просто сидим в огромном зале, где выключили свет, и слушаем утомительную запись чьей-то пафосной речи, доносившейся с разных сторон из спрятанных в стену динамиков.
Но потом появилась звезда.
Вернее, это был Марс – каким его иногда видно по ночам с Земли. Маленькая искорка вспыхнула над нами, и под аккомпанемент мелодичного голоса поплыла, подобно светлячку, в густой темноте.
– Одна, – прошептала, едва сдерживая смех, Лида.
Заиграла музыка – впервые с начала представления. Правда, тихие струнные переливы, скорее, подошли бы фильму о несчастной любви, чем сумрачной бессветной ночи, которую старательно воссоздавал проектор.
Появилась еще одна звезда – точнее, Венера (о чем не преминул сообщить незримый ведущий), – и две мерцающие песчинки завертелись над нами, как в водовороте, красиво взлетая ввысь.
– Две, – шепнула Лида.
Загорелись другие звезды – не такие яркие, тающие в искусственной ночи. Плавная электронная музыка зазвучала совсем жалобно и тоскливо, а причудливый танец тусклых искорок под черным куполом напоминал все, что угодно, но только не движение звезд, как пытался уверить нас ведущий.
Лида перестала считать и со скучающим видом наблюдала за представлением.
Музыка ускорилась, послышалось тревожное пение горна, и в тот же миг купол над нами расцвел мириадами звезд, закружившихся в обморочном вихре – так близко, что можно было достать их рукой.
– Здесь и сейчас, – прозвучал голос ведущего, – мы способны достичь невозможного, отправившись со скоростью, превышающей скорость света, к далеким мирам.
Я повернулся к Лиде. Она молчала и смотрела на звезды. Звезды отражались в ее глазах.
Искусственное небо над нами заколыхалось, искристые песчинки застыли под куполом, а потом зазвучала бодрая музыка – торопливый ритм ударных напоминал биение сердца, – и бесчисленные созвездия понеслись нам навстречу, возникая из пустоты.
– Вот такой вид представился бы космическому путешественнику, летящему на корабле со скоростью…
Танец звезд ускорился, тусклые огоньки превратились в стремительные световые росчерки – как на снимках с большой выдержкой, демонстрирующих суточные обороты Земли. У меня даже закружилась голова. Но потом небо погасло, музыка сникла, сойдя на нет, и установилась тяжелая черная тишина – кто-то остановил вечное движение Вселенной, нажав кнопку на пульте.
– Интересно, – прошептала Лида, – а звездные карты у них правильные? Мне кажется, здесь все еще хуже, чем в том забавном кафе.
– Да, образовательный потенциал у этой программы, конечно, оставляет желать лучшего.
Тем временем проектор изображал радиоактивный рассвет. Солнце плыло к вершине купола, оставляя после себя искрящийся след.
– Запись пошла по кругу? – спросила Лида.
– Похоже на то, – согласился я.
Но Солнце, вместо того чтобы исчезнуть, пройдя сквозь своды, застыло под потолком, и ведущий торжественно произнес:
– А теперь мы снова сделаем невозможное и перенесемся на сотни лет вперед, когда именно здесь, с этой самой точки, можно будет наблюдать полное солнечное затмение.
Лида зевнула, прикрыв ладонью рот.
Солнце под куполом вздрогнуло, и с одной стороны его стала затягивать ровная темнота – тень от блуждающей Луны. Ведущий что-то говорил, но я уже не слушал; Лида тоже с интересом смотрела в потолок. Тьма поглощала Солнце – вскоре оно превратилось в яркий горящий полумесяц, как народившаяся луна, а затем от него осталась лишь тонкая исчезающая полоска света.
После этого тень полностью заслонила Солнце.
Секунду или две – не дольше, чем длится взволнованный вздох – под куполом висела страшная черная Луна. Но потом искусственное небо над нами погасло, сгустилась темнота, даже зажглись редкие робкие звезды, и над черным диском Луны расцвела пылающая солнечная корона – яркий, красивый нимб, который переливался и дрожал, как последнее дыхание.
– Полная фаза затмения, – рассказывал электронный ведущий, – длится лишь несколько минут. Мы просто помолчим это время, с восторгом любуясь воцарившейся среди дня ночью.
Огромное черное Солнце горело, источая прощальный свет.
– Пока в столице царит ночь, – продолжал ведущий, – тень от Луны со скоростью километр в секунду движется по пригородам и…
– Он же обещал помолчать, – прыснул я.
Но Лида мельком взглянула на меня и приложила указательный палец к губам.
Наконец тень начала спадать, загорелся яркий серп освобожденного Солнца, просветлело полимерное небо, погасли фальшивые звезды.
– Это было… – прошептала Лида.
Солнце полностью освободилось от черной кошмарной мантии и, вспыхнув, устремилось к вершине купола, продолжая абсурдный восход.
Над нами горело пустое голубоватое небо, как в засушливый день.
Ничего не происходило. Ведущий старательно выдерживал бессмысленную паузу, пока радостно не объявил:
– Благодарим вас за посещение…
Спинки кресел с протяжным шипением поползли вверх, принимая вертикальное положение; зажглись над дверями деловитые зеленые таблички. Мы с Лидой влились в нетерпеливую толпу, которая уже толкалась у выходов. Можно было подумать, что все присутствующие опаздывают в другой звездный театр, на другой сеанс.