Полки в два яруса, тоже кожаные, чуть пообтертые, но широкие, удобные. Мне досталась верхняя.
Я собирался было залечь, но Логинов, теперь я смог его рассмотреть: светлый, коротко стриженный, моложавый - достал армянский коньяк три звездочки и предложил выпить за знакомство. Граммулек так по пятьдесят...
- По пятьдесят? - спросил я недоверчиво. И заглянул в голубые детские глаза моего попутчика.
- По пятьдесят... На килограмм веса, - отвечал он с легкой улыбкой.
Мы просидели с ним всю ночь. И день. И другую ночь. Ровно до Москвы. За первой буты-лочкой пошла другая, уже из моих запасов, а потом снова его... Потом... Потом не помню чья...
Генерал Логинов оказался превосходным рассказчиком. Но виноват, хоть слушал его в два уха, ничегошеньки я тогда не записал. А надо было. Все, что он поведал, теперь далекая история, которой, возможно, никто уж не помнит.
Закончил он в сорок втором году институт связи, распределили в Забайкалье: тянуть провода вдоль Транссибирской магистрали. Но вдруг вызвали в Москву, в Наркомат внутренних дел, присвоили воинское звание и приказали вылететь на Север, в район Воркуты. В командировочном удостоверении не был даже указан город: "Запомните устно". Куда, мол, надо, туда и доставят.
Вернувшись домой, заглянул он в карту и тоже никакой Воркуты не нашел, да ее на самом деле и не было. Как потом узнал, были здесь шахты (черные квадратики на карте), где добывали самый северный в стране уголек.
Поселочек с десяток домов, в которых жила охрана, специалисты да руководящий состав из военных, к коему с этого дня стал принадлежать и он.
Впрочем, специалисты были из тех же самых зеков да еще немцев Поволжья. Последние как бы не считались заключенными, а числились призванными на "трудовой фронт", но отношение к ним было немногим лучше.
Когда летел на "Дугласе", на небольшой высоте, разглядел в иллюминаторе колонны людей, двигавшихся пешим порядком с юга на север: темные, вытянутые на километры ленты на белом полотне тундры. Если бы не они, не за что было бы зацепиться глазу. Белый цвет до горизонта.
И еще один, не последний вопрос: он-то, Логинов, здесь зачем нужен?
Лишь когда прибыл, понял, что работать ему придется с контингентом особым: заключенны-ми, из которых, как выяснилось, и состояло основное население угольного бассейна.
Поперву тянул он связь на объекте пятьсот первом, так именовалась высокоширотная желез-ная дорога, зеки же называли ее Мертвой. Она оправдывала свое имя. Там простудился, но, если по правде, не выдержал кошмара, который тут увидел.
Переболел воспалением легких, а после лечения занимался телефонной связью на шахтах Воркуты. Просматривая списки новоприбывших с "континента", наткнулся на фамилию, знако-мую с юности по кинофильмам: Каплер.
Выяснил, что тот на общих работах, на одной из шахт, добывающих уголь открытым способом.
Заехал, попросил привести. Доставили к нему в конторку зека, по виду доходягу и дистрофи-ка: серое лицо, глаза потухшие, едва стоит на ногах. Ясно, что долго не протянет.
Логинов предложил ему сесть. Задал стандартные вопросы: откуда, по какой статье сидит. И в конце:
- Вы тот самый... Алексей Каплер?
- Какой - тот? - настороженно спросил зек.
- Ну... который в кино?
Каплер, кажется, удивился, но не очень сильно. Отвечал, что да, это он. Был... Несколько раз повторил слово "был", как бы подчеркивая, что все в прошлом.
Логинов, конечно, ничего не спросил о работе. Без слов понятно: место гиблое. В течение полугода на любой шахте сменялся весь рабочий состав, люди вымирали.
Выглянул за дверь, не подслушивают ли, торопливо объяснил Каплеру: скоро прибудет квалификационная комиссия и он должен про себя сказать, что прежде работал малоточечником.
Пояснил:
- Телефонная связь... Там малые токи. Непонятно? Ну, после поймете. Только не забудьте сказать: ма-ло-то-чеч-ник... А главное, вылезть из этой ямы! - сказал на прощание Логинов и указал в окошко на котлован.
Через месяц Каплера доставили к нему. Уже как работника связи. Поселился в домике, где был у Логинова одновременно кабинет и жилье. Ходил без конвоя, топил печи, выполнял мелкие поручения.
Логинову полагался генеральский паек, приличный по тем временам: мешок муки, сливоч-ное масло, тушенка, сахар и прочее. Часть своего пайка он отдавал Каплеру.
Разговора о прошлом до поры не возникало. Но однажды, задержавшись в кабинете, разго-ворились, а потом уже частенько уединялись, чтобы побеседовать по душам. Опальный литератор поведал историю, довольно романтичную, как к нему, молодому, но уже знаменитому кинодрама-тургу, на каком-то приеме подошла дочка Сталина, Светлана, и начался у них роман, окончивший-ся десятилетним сроком и Воркутой.
Понимал ли он гибельность такой связи? Наверное, понимал. Не мог не понимать. Сажали и не за такое: за анекдотец, за вскользь брошенное словечко. А тут какой-то писателишка проник в святая святых, в семью вождя, когда и в прихожую, чтобы вытереть пыль в доме, никто не мог быть допущен без особой проверки.
Все так. Но был он в ту пору, наверно, слишком самоуверен. Да и она, студентка, девочка в сравнении с ним, проявила себя как человек, умеющий достигать желаемого. Мало сообразуясь с реальностью, летела, как мотылек, на огонь. Но по-настоящему крылышки-то обжег он один...
Нигде на следствии ни строчкой не всплыло имя Светланы Сталиной. Его обвинили в анти-советской деятельности или измене родине... Логинов точно не помнил.
Но был еще один грех за Каплером, который Сталин не должен был простить. Каплер воспел в своих фильмах Ленина. Молодой Джугашвили появляется на экране где-то на вторых планах, рубает картошку в мундире... В исполнении, кажется, Геловани.
Не таким лучший друг советских кинематографистов желал себя видеть.
Через год-другой, после того как освободился и уехал городской фотограф, Алексей Каплер занял его место. Фотография в городе была одна-единственная, а заказов много. Теперь он уже не бедствовал, даже кое-что мог скопить на черный день. Числился к тому времени на поселении и через пять лет, отсидев половину срока, вышел на волю.
Поезд, пролетев сквозь ночь, въезжал в серое зимнее утро. За окном на месте утомительно однообразной тундры возникли карликовые березки, а потом и елочки, пересеченные дорожными проводами.
Логинов глянул за окно, буднично произнес:
- Я и здесь тянул...
- Связь?
- Ну а какая же дорога без связи. Война, металла нет, снимали провода на Транссибирской магистрали. А на рельсы шел металл из фундамента Дворца Советов... Знаете, того, что начинали строить на месте храма Христа Спасителя, и на десятки метров сваи уже забили. Там даже клеймо стояло, что металл для Дворца Советов... По этой дороге повезли первый уголек в разблокирован-ный Ленинград, спасали людей от холода... Но какой ценой! Это же не насыпь. Это такая длинная братская могила...
Логинов налил коньяк и впервые, не предложив мне, опрокинул залпом. Выпил и отвернулся к окну.
Через мгновение сказал как ни в чем не бывало:
- Поздравляю. Мы в Европе. Теперь, можно и соснуть.
- А что же Каплер? - спросил я. - Уехал?
- Уехал... Быстро так собрался, счастливый, да еще с деньгами... Но лучше бы не уезжал.
- Так ведь... свобода?
- Да, - сказал Логинов. - Вы правы. Все мы умны задним умом. В общем, уехал, и слава богу. А через месяц или два, не помню, звонят из Печоры, там сплошь лагеря, и говорят: твой, мол, Каплер теперь у нас... Прибыл на днях этапом...
Бросил все дела и на самолет. В тамошнюю комендатуру.
Приводят. Под конвоем. А он как увидел меня, затрясся, руками лицо закрыл. Налил я ему чаю, попросил охрану оставить нас вдвоем. А он, когда успокоился, рассказал, как, вернувшись в Москву, по старой привычке собрал дружков и закатил в "Метрополе" пирушку, денежки у него заработанные, как я сказал, были. А в самый разгар веселья позвали его к телефону. Снова она Светлана. Говорит, рада, что вернулся, и хочет его видеть.
Он протрезвел от ее звонка. Ничего не ведавшие друзья поднимали тосты за радость встречи, за творчество, новую жизнь... Появление с того света могло в ту пору восприниматься, да и, навер-ное, воспринималось как чудо. Как надежда на возвращение других. Пили за здоровье, но где-то неозвученно слышалось: "за воскрешение".
У него же испуганной мышью метались мысли... "Хочу тебя видеть"... Он-то знал, что она сделает так, как захочет. И еще знал, сколько потянет на весах судьбы такая встреча.
Не заезжая домой, сел в экспресс на Ленинград. Остановился в гостинице "Европейская". Там его еще помнили, проблем с номером не было. Попросил не распространяться о приезде, заперся в номере и весь день отсиживался. К вечеру спустился в ресторан пообедать. Сидел лицом к двери и сразу ее увидел: вошла, огляделась и очень уверенно направилась прямо к нему.
Оказывается, догнала самолетом. Еще и упрекнула: как же мог уехать, не повидав ее. Он что-то невпопад отвечал.
Посидели, выпили шампанского.
Расставаясь, договорились встретиться в Москве. Но он уже догадывался, что ждет его не Москва. Хотя до конца не верил. Надеялся: вдруг да пронесет. Не пронесло. Его поджидали тут же, в холле гостиницы. Даже не дали подняться в номер. Не привлекая внимания посторонних, попросили пройти в машину.
И далее, как в первый раз.
- Вы так ничему и не научились, - сказал на прощание следователь. - И эта шумная пирушка в "Метрополе" на всю Москву...
"Может, чему-то и научился", - подумал Каплер.
Узнал, например, что бывают малые токи. Не телефонная связь, а связь иная... Человечес-кая...
И еще узнал, что те токи хоть и малые, но исходят они от людей, не разучившихся еще чувствовать. А пирушка в "Метрополе"... Что ж... Тоже, по сути, связь... Восстановленная связь с прошлым... Которую опять порвали.