Подо мной лежал мой заснеженный сад, и он был покрыт самыми удивительными рисунками судьбы из всех, что я видела. Двойной узор из следов начинался прямо от крыльца. Он казался объемным, потому что большие и глубокие следовали по пятам за маленькими и легкими. Огромное круглое солнце пылало ровно посередине, а лучи от него расходились во все стороны, пронизывая смородиновые кусты и заснеженные клумбы. Они убегали вдаль до оврага и возвращались назад, они пропадали и выныривали из снега, как будто выходили из-за облаков.
Я смотрела на все это, разинув рот. Кошка легко спрыгнула с верхней ветки, не уронив при этом ни одной снежинки, и положила голову мне на колени.
– Знаешь, что странно? – сказала я ей. – Твоя желтая лунка похожа на глаз. Но зачем нам одноглазое солнце?
Она бесшумно спрыгнула вниз и, ровно ступая по своим следам, прошла к серединке солнца. Обернулась ко мне, и, клянусь, она мне подмигнула. А потом уселась и сделала еще одну желтую лунку ровно в том месте, где нужен был второй глаз.
Я повесила сломанный зонт на ветку – вряд ли в ближайшее время он мне понадобится – и слезла с дерева. Это вышло не так легко, как у кошки, но все-таки мне удалось не свалиться. Она уже ждала меня у двери.
– Кажется, сегодня мы справились раньше всех, – сказала я ей. – Пойдем праздновать?
Она согласно кивнула и первой вошла в дом.
Под снегом
Когда ветер приносит запах первого снега, мы понимаем, что время пришло. Мы утепляем окна, смазываем петли дверей, подправляем заборы и в последний раз проверяем, крепка ли крыша. Мы уносим в подпол корзинки с овощами – кто знает, пригодятся ли они нам еще?
Когда в воздухе появляются первые снежинки, мы стираем занавески и выбиваем коврики, проветриваем на морозном воздухе тяжелые меховые одеяла и в идеальном порядке расставляем на полках посуду. Мы отправляемся на прогулку по лесу, прощаясь с каждым деревом. Мы нежно гладим стволы, трогаем пальцами иголки, перебираем душистые желтые листья.
Когда увядшая трава впервые покрывается инеем, мы пожимаем руки соседям, желая им спокойной зимы, и тревожно заглядываем им в глаза: кто знает, будет ли эта зима спокойной? Потом мы в последний раз топим печь и все вместе садимся за стол. Мы едим в полном молчании, слышно только, как ложки стучат по тарелкам. Мы не обсуждаем новости, не строим планы на будущее. Даже дети не смеются, не бросаются салфетками и не капризничают. Мы плотно закрываем занавески, запираем изнутри двери, целуем малышей. Накрываемся тяжелыми, душистыми после мороза одеялами и ложимся в кровати. Мы прижимаемся друг к другу, впрок сберегая крупицы тепла.
На улице так тихо, что слышно, как за окном падает снег, а ветер гоняет по земле промерзшие листья. Через день-другой снег повалит в полную силу, постепенно заметая дома до самых крыш. Наша деревня спит всю зиму – до тех самых дней, когда сугробы превращаются в скользкие лужи. Нас будит неугомонное солнце, которое пробирается даже сквозь плотные занавески, и звук капающей с крыши воды. Мы не держим домашних животных, ведь им не под силу проспать несколько месяцев.
Говорят, что зимой наша деревня превращается в огромную снежную долину, над которой там и здесь возвышаются белые холмики, которые когда-то были домами. Говорят, это красиво, и страшно, и от вида этих холмиков до боли щемит сердце. Говорят, по ночам на небе загораются огромные мерцающие звезды, и при полной луне из соседних селений к нам прибегают собаки и кошки, которые чувствуют под снегом теплую жизнь и голосят что есть мочи. Мы не знаем, так ли это, ведь никто из нас не выходит из дома среди зимы. Но жители соседних деревень не заходят к нам никогда, даже летом – это факт.
Однажды весной, перебирая хлам на чердаке, мы нашли старые лыжи. Муж содрогнулся, взяв их в руки, а дети испуганно выглядывали у меня из-за спины, не решаясь прикоснуться к тонким деревяшкам с облупившейся краской.
– Их надо сжечь, – еле слышно прошептал муж.
Я молча кивнула. Мы не сказали о нашей находке ни одной живой душе.
Страх перед снегом мы впитываем с молоком матери. Никто из нас никогда не видел сугробов, но при одном упоминании о них мы холодеем от ужаса.
– Если увидеть снег, глаза станут белыми! – говорят друг другу дети.
– Дураки! Глазам ничего не будет! Но если потрогать снег, то отвалятся руки.
Мы ложимся спать, как только в воздухе появляются первые снежинки, и просыпаемся не раньше апреля. Так заведено в нашей деревне испокон веков. Каждый год мы говорим друг другу, что зима будет особенно снежная и что уснуть нужно покрепче. И мы торопимся домой, чтобы запереть двери изнутри и поплотнее закрыть занавески.
Мы не просыпаемся до весны. Никогда. Но в тот год кто-то словно толкнул меня в спину. Я открыла глаза – в комнате было тихо, рядом со мной крепко спал муж. Я повернулась к детским кроваткам и обомлела: одна из них была пуста.
Моя маленькая дочка сидела на подоконнике, закутавшись с головой в тяжелое одеяло, только крошечный носик торчал наружу. Она отодвинула уголок занавески и водила тонким пальчиком по замерзшему стеклу. Сквозь него лился яркий, непривычно белый солнечный свет.
– Мам, – прошептала она. – Там снег. У меня глаза белые?
От ужаса у меня по спине побежали ледяные мурашки.
– Нет! Скорее ложись обратно! Мы просыпаемся только весной!
– Мам, иди сюда и посмотри, – позвала меня дочка. – Это не страшно!
Я тихонько выбралась из кровати и, завернувшись в одеяло, добежала до окна. Пол был обжигающе холодным. Я забралась на подоконник рядом с малявкой и осторожно посмотрела. Окно было до половины завалено белым, но его верхняя часть оказалась покрыта тонким полупрозрачным узором. А за ним, вдали, переливался всеми цветами радуги удивительный и совсем не страшный снег.
Несколько минут мы молча любовались, а потом дочка сказала:
– Мам, я есть хочу. Раз уж мы проснулись, может быть, сварим кашу? И испечем пирожок? И может, грибного супа?
Она спрыгнула с подоконника и вложила в мою ладонь свои крошечные пальчики.
Мы оделись потеплее и, стараясь не шуметь, затопили печь. Мы поставили на огонь кашу и душистый грибной суп. Мы замесили тесто и заканчивали раскладывать яблочную начинку, когда в кровати сонно зашевелился мой муж.
– Что? Пора вставать? – спросил он, протирая глаза. А потом он увидел открытую занавеску и снег за окном, и его лицо побледнело. – Вы с ума сошли? Что вы делаете?!
– Папуля, мы пирог печем, – весело объявила малявка. – Мы с мамой проголодались. И вообще – зимой красиво и совсем не страшно.
Она облизала испачканные сладкими яблоками пальчики и запрыгнула на укрытую толстым одеялом сестру.
– Вставай! Тут весело! Мы больше не спим!
С визгом они обе бросились к окнам и в мгновение ока распахнули занавески. В комнату хлынуло солнце, и мы зажмурились, прикрывая руками глаза. Печь радостно трещала, в горшочках булькала еда, и в сковороде уже шкварчал сладкий пирог. Папуля неуверенно поднялся с кровати.
– Ну, если вы все равно меня разбудили, наверное, можно и поесть…
Все вместе мы сидели за столом, и дети каждую минуту вскакивали, чтобы покрасневшими носами прижаться к ледяному стеклу. Они говорили не переставая, и хохотали, и кидались друг в друга салфетками. А мы с мужем молча сидели, недоверчиво глядя друг на друга: неужели мы сделали это? Проснулись прямо в середине зимы?
Когда горячий чай был выпит, а от пирога остались одни крошки, малявка забралась ко мне на колени.
– Мам, – таинственно прошептала она прямо в ухо. – А может, выйдем на улицу? Ненадолго? Совсем на минуточку?
Я растерянно подняла глаза на мужа.
– Как же мы выйдем? Там сугробы выше твоего роста, мы провалимся в снег с головой!
– Ах, – мечтательно вздохнула дочка, – если бы у нас были лыжи…
– У нас нет лыж. Мы сожгли их прошлой весной! – отрезала я.
Папуля поставил на стол пустую кружку и кашлянул.
– Вообще-то не сожгли… Вообще-то мы не успели…
Девчонки наперегонки бросились на чердак. Они взлетели по лестнице, а потом кубарем скатились вниз, а за ними свалились старые лыжи с облупленной краской. Две пары взрослых и две пары детских, которые, кажется, когда-то были выкрашены в небесно-голубой цвет. Следом выпала сумка с ботинками и целая охапка палок, связанных в пучок плотной веревкой.
На всякий случай мы надели на глаза темные очки, а на руки – по две пары перчаток, а потом папуля осторожно открыл дверь и расковырял снег, чтобы мы могли выйти на крыльцо. У наших ног расстилалась огромная заснеженная долина, над которой там и здесь возвышались белые холмики, которые когда-то были домами. Это было красиво, и не страшно, и от вида этих холмиков до боли щемило сердце.
В отпуске
Я увидела его в первый же день после приезда.
Солнце еще только поднималось над океаном, а он стоял посреди пустого пляжа, поджав одну ногу и подняв руки над головой. Позже выяснилось, что это поза Дерева, которая помогает прямо с утра настроить правильное течение энергии. Но тогда он просто стоял как дурак на одной ноге, задрав руки к небесам, – немолодой и довольно упитанный мужчина с седеющими волосами. Все его крепкое тело казалось вытянутым в струну.
Я уже хотела тихонько убраться восвояси (мало ли кто как развлекается по утрам), но он вдруг опустил поджатую ногу в песок, повернулся ко мне и радостно замахал руками. Как будто именно меня дожидался тут на влажном ветру.
Вблизи стало заметно, что кожа у него на щеках и подбородке гораздо светлее, чем на лбу. Похоже, он недавно сбрил бороду.
– Тоже занимаетесь по утрам? – бодро спросил он.
Я покачала головой.
– Значит, недавно приехали и пока не перестроились на местное время?
Я неуверенно кивнула.
– Вот и отлично – я вам все здесь покажу! – обрадовался он. – Начнем с самого вкусного кофе в деревне. Согласны?
Не дожидаясь, пока я хотя бы кивну, он отряхнул с ног мокрый песок (ступни у него оказались на удивление изящными) и натянул кроссовки. После чего взял меня под локоть и увлек в сторону набережной.