Нет, на самом деле все началось еще раньше, когда на экскурсии я увидела его в первый раз и сфотографировала объявление. А все вокруг смеялись, показывали на дурацкую табличку пальцами, обнимали друг друга и делали селфи на фоне лысого Будды. Разумеется, вечером я собралась выложить фотографии в соцсети, выбирала самую удачную, и тут…
Тут я впервые увидела его лицо – такое отрешенное и в то же время грустное.
«Ты даже не представляешь, каково мне здесь лежать, – как будто говорил этот взгляд. – У всех на виду, в цветах и в полном одиночестве. Я, конечно, привык и много медитирую, но ты просто не представляешь…»
Он ошибался: я отлично представляла, каково это. Всю ночь я ворочалась с боку на бок, вспоминая самого одинокого в мире Будду, а на рассвете села в первый же автобус. Ранним утром музей был пуст, окна распахнуты, и в лучах восходящего солнца он казался еще более тоскливым, чем раньше. Вот тогда-то я и не удержалась и прижала к себе его сияющую башку. Странно, но она показалась мне теплой и живой. Он как будто даже потянулся ко мне всем своим золоченым телом и уткнулся круглым носом в мою щеку.
– Не грусти, – сказала я ему. – Еще как-нибудь увидимся.
И похлопала его по сияющему плечу. Уже в дверях я обернулась назад: он все так же неподвижно лежал на своем помосте, задрапированном оранжевой тканью и украшенном цветами. Но что-то изменилось в его натертом до блеска лице. Что-то почти неуловимое.
В ту ночь я видела его во сне. И в следующую ночь тоже. В полной темноте он сидел на ступеньках лестницы, ведущей к дверям, и неторопливо разбирал цветы и фрукты, которые за день сложили к его ногам. Подносил их к носу, некоторые плоды задумчиво очищал от кожуры и клал на место, даже не пытаясь откусить. Что в общем-то вполне логично: зачем тебе есть, если твое тело покрыто позолотой и натерто до блеска?
– И все-таки ты не представляешь, – говорил его взгляд.
На следующий день я взяла напрокат машину, купила входной билет онлайн, чтобы не привлекать к себе внимание возле кассы, и двинулась в путь. За полчаса до закрытия зал опять был совершенно пуст – ни туристов, ни почитателей, ни сотрудников. Я быстро подошла к нему, крепко обняла и подняла.
Все оказалось гораздо легче, чем я думала. Его ступни были гладкими, так что он вполне мог стоять на полу. Я накинула ему на плечи струящуюся оранжевую ткань и потянула за собой. Он аккуратно заскользил по гладкому полу.
Никто даже не пытался нас остановить, когда мы вышли за дверь, спустились по широким ступеням и добрались до машины. Я пристегнула его на пассажирском сиденье. Он смотрел прямо перед собой, мимо нас неслись автомобили и мотоциклы, и могу поклясться, что в его полуприкрытых глазах в этот момент плясали чертики.
Через сорок минут мы были уже в отеле. Он проскользил за мной по дорожке, а потом легко перекатился через перила балкона на первом этаже. Я вымыла его ступни прохладной водой и вытерла полотенцем. Когда у тебя в гостях оказывается сияющий Будда с грязными пятками, это как-то… не комильфо. В общем, приходится соответствовать. Я поставила перед ним тарелку с фруктами и маленький стаканчик с душистым ромом. Он смотрел на все это крайне благосклонно.
Клянусь, я собиралась вернуть его обратно на следующее утро. У меня и в мыслях не было красть достояние нации, чтобы перевезти через границу и оставить у себя навсегда. Но все вышло не так, как я рассчитывала. Не прошло и получаса, как ко мне в дверь постучали люди в форме. И что мне было делать? Я просто положила Будду в кровать и накрыла одеялом.
По крайней мере, они вели себя вежливо и даже говорили по-английски. Дождались, пока я открою дверь, спросили, не знаю ли я чего-нибудь о пропавшей реликвии, попросили разрешения войти и осмотреться. Я неопределенно махнула рукой. Они заглянули в шкафы в прихожей, посветили фонариком в ванной, обследовали балкон, а потом открыли дверь спальни.
Мужик у меня в постели был лыс, как коленка, и откровенно полноват. Что в общем-то неудивительно, учитывая, какой неподвижный образ жизни он вел в последнее время. Они заглянули под кровать, пошарили в гардеробе и извинились за беспокойство. Он благосклонно кивнул им сияющей головой и лучезарно улыбнулся.
Он не знал ни слова по-английски, но определенно умел договариваться с женщинами даже без слов. Ближе к утру я готова была валяться у него в ногах – он явно привык к подобному обращению и принимал все как должное. С первыми лучами солнца он поднялся, закутался в оранжевую ткань, которую я сперла из музея, и ловко завязал концы на плече. При этом слегка поморщился, потому что гладкая кожа на его плечах оказалась заметно расцарапана, и погрозил мне пальцем. После этого он съел манго, запил душистым ромом, послал мне воздушный поцелуй и отправился восвояси.
В аэропорту неожиданно включился вайфай. Все СМИ на свете писали о таинственном исчезновении и не менее таинственном возвращении реликвии и печатали фотографии Сияющего Будды. Он лежал на своем помосте, утопая в цветах и фруктах. Его лысина сияла, как медный таз, а отполированное веками лицо казалось расслабленным и подозрительно довольным.
«Вы даже не представляете», – говорил его взгляд.
Я увеличила снимок: на гладком плече Будды была отчетливо видна царапина.
5 миллиардов воздушных шаров
– В первый раз я надула его случайно, – говорю я.
– Да что вы? – Мой собеседник скрещивает руки на груди и удобнее устраивается в кресле. Кажется, при этом он даже подмигивает, но я не уверена. Свет слишком яркий, чтобы я могла как следует рассмотреть его лицо.
– Да, так и было. Перед Новым годом в офис привезли целую коробку шаров, а насос забыли. И гелий тоже не доставили вовремя. Мы ждали несколько дней, и дальше уже откладывать было нельзя. Так что я взяла один шар и надула сама.
– Стоп! – Этот голос раздается откуда-то сверху. – Звук ужасный, поправьте на ней микрофон.
Мой собеседник морщится, пока с меня снимают микрофон, и снова прикрепляют чуть выше. Узкое лицо, узкие плечи, тонкие пальцы. Говорят, каждый день его смотрят 14 миллионов, но сейчас он похож на паука – голодного, нервного и такого усталого, что нет сил даже как следует плести паутину.
– И как же можно надуть шар случайно?
– Я имела в виду, что он случайно получился… таким. Я надула их несколько штук и только потом заметила, что они необычные.
– Что в них было необычного?
– У всех них внутри был одинаковый рисунок, и он казался объемным, почти живым. Но главное, что шары взлетали в воздух без всякого гелия.
– Как отреагировали ваши коллеги? – спрашивает он.
Он спрашивает так, как будто ответ ему не слишком интересен. И это понятно, потому что ту же историю каждый из нас уже рассказал несколько десятков раз. Как сначала мы просто смеялись, потом пробовали надувать шары по очереди, и оказалось, что все они летают, но у каждого из нас получается свой рисунок, который повторяется почти точь-в-точь – сколько шаров ни надуй. Как потом мы открыли бутылку шампанского из новогодних запасов. Как еще минут через десять на шум вышел технический директор, и на этом праздник закончился, а началось черт знает что.
Мы надували шары, звонили по всем возможным телефонам и вытаскивали из-за праздничных столов людей за день до начала длинных каникул. Мы снова надували, рассылали фотографии и электронные письма, орали в телефонные трубки. В конце концов, мы даже отправили один факс в лабораторию крошечного городка на краю географии – не спрашивайте, как нам это удалось. Именно эта лаборатория из трех человек оказалась единственной, кто согласился принять нас вместе с шарами в 18:00 31 декабря.
– Пожалуйста, лица попроще, дорогие, – гремит голос сверху. – У нас история успеха, а не сбор средств для паллиативных пациентов.
– Я уверен, эти три человека ни разу не пожалели о своем решении. Сколько, вы говорите, уже было продано шаров? Сколько вы заработали? – продолжает мой собеседник, криво улыбаясь.
– Точной финансовой отчетности пока нет, но мы продали около пяти миллиардов штук. Так что да. Эти трое точно не пожалели.
Но все не так просто, конечно. Это сейчас их логотип с воздушным шаром, вылетающим из пробирки, встречается чаще надкусанного яблока. А тогда снег валил не переставая, дороги превратились в сугробы, а мы явились в лабораторию ближе к ночи с помятыми рожами и коробкой шаров. Свет отключился, но, к счастью, у них был генератор, который работал на дизельном топливе и, кажется, вонял на весь свет.
– И они стали первыми, кто хакнул воздушный шар?
– Ха-ха-ха, – по слогам произносит голос сверху, – дайте ему уже кто-нибудь кофе! И коньяку добавьте, ладно? А вы пока отвечайте, не томите!
– Похоже, что все произошло из-за неправильных условий хранения. Структура шаров изменилась, и нам удалось воссоздать нужные условия в лаборатории. Если коротко, материал, из которого мы делаем шары, реагирует на углекислый газ, благодаря этому внутри образуется объемное изображение, а сам шар взлетает.
Мы до сих пор вспоминаем холод, снег, свежедоставленную пиццу, которую невозможно прожевать, оборудование, которое устарело тридцать лет назад, допотопные реактивы. Но эти трое оказались гениями. Не иначе как сама судьба помогла нам в тот вечер отправить факс, купить билеты на самолет и выйти из древнего «кукурузника» живыми.
– Правда, что иногда внутри шара появляются картинки, которые двигаются, как кино?
– Конечно, правда. Иногда это просто статическое изображение, а в некоторых случаях есть динамика. Это зависит, скажем так, от интенсивности переживаний конкретного испытуемого.
– Умоляю, будьте проще, – гремит голос сверху. – Ей тоже накапайте чего-нибудь в кофе!
– Чем сильнее эмоции – радость, грусть, боль, злость, – тем более ярким и живым получается изображение. И чем больше эмоций вы вливаете в шар, тем лучше себя чувствуете после. Самые тяжелые воспоминания, самые сокровенные мечты, самые горькие печали… Собственно, благодаря этому наши шары и используются так широко в терапии по всему миру. Это единственное средство для снижения стресса с моментально доказанной эффективностью.