ица и специалист по языкам общения животных, я помогаю ему отыскать самые ценные экземпляры.
Мы расклеиваем по городу афиши с датами выступлений и достаем из багажника фотографии. На них мы засняты с удивительными зверями на фоне водопадов, зыбучих песков и непроходимых джунглей.
– Не верьте этой женщине! Она может заговорить зубы даже тигру, – сообщает он тем, кто изумленно вскрикивает, глядя на наши кадры.
Ни один из тех, кто слушает его рассказы о тиграх и жирафах, не подозревает, что он слеп, как крот. Когда вечером мы возвращаемся домой, он кладет руку мне на плечо и идет за мной след в след.
– Больше ничего не осталось, – устало говорит он. – Я вижу только солнечный свет.
– Это отлично, что ты видишь солнечный свет, – отзываюсь я. – Это наверняка можно исправить.
– Исправить такое не под силу даже тебе, – шепчет он, по-прежнему не отпуская мое плечо.
– Может быть, ты и прав, – говорю я. – Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
И мы достаем из багажника афиши, которые пригодятся нам в следующем городе. Он – писатель и автор бестселлеров, я – его муза и танцовщица, которая месяц назад бессовестно увела его от жены и пятерых детей.
Фестиваль Небесных Любовников
В тот год мы ждали появления Небесных Любовников дольше, чем обычно. Самые нетерпеливые начали заглядывать к нам еще в июне, как только ночи стали теплее, а воздух наполнился ароматом спелых ягод.
Они аккуратно приоткрывали дверь, щурились на пороге, попадая с яркого солнца в полумрак и прохладу. А потом нерешительно останавливались у входа, переминаясь с ноги на ногу.
– Мы понимаем, что пока еще рано, – говорили они и сами удивлялись тому, как можно быть такими нетерпеливыми.
– Конечно, рано! – весело отвечали мы. – Совести у вас нет! Подождите еще хотя бы пару недель!
Они облегченно выдыхали и смеялись. Мы угощали их конфетами и крупной клубникой. А тем, кто являлся под вечер и выглядел совсем уж потерянным, мы наливали ледяного вина и отрезали немного хлеба и сыра из собственных запасов. Иногда мы даже выносили столы на улицу и приглашали всех тех, кто не решался войти внутрь, а смущенно топтался у ограды. Они сначала отказывались, делая вид, что просто проходили мимо, а не стояли у ворот и не ходили туда-сюда, полируя камни на дорожках до зеркального блеска. Потом они все-таки поддавались на уговоры, усаживались за стол, и пиршества продолжались допоздна.
Но время шло, ночи становились длиннее, а Небесных Любовников все не было. Мраморные чаши в центре зала оставались пустыми и холодными, а те, кто к нам заглядывал, не смеялись даже после домашнего вина и не скрывали разочарования.
В конце июня мы и сами стали волноваться. Мы уходили все позже, а приходили все раньше. Первый вошедший проверял чаши, но они оставались пустыми.
В начале июля дверь уже практически не закрывалась. Семнадцатого к нам явилась жена мэра с подругой и собачкой. С поджатыми губами она прошла внутрь, отказалась от угощений и провела пальцем сначала по огненной чаше, а потом по ледяной. Двадцатого пришел сам мэр со свитой, постоял в дверях несколько минут и молча удалился, соизволив, правда, принять корзинку с вином и сыром. А двадцать шестого мы почтой получили от мэра документ с подписями, печатями и требованием «немедленно принять меры».
Мы были бы и рады их принять, но сложность в том, что никаких «мер» попросту не существует. Небесные Любовники появляются сами, и день, который они выберут, предсказать невозможно. Конечно, никаких физических любовников с телами, охваченными страстью, у нас не бывает. Небесными Любовниками мы называем огонь, который наполняет чаши в форме раскрытых цветков, – в той, что слева от входа, огонь бывает алым и горячим, а в той, которая справа, – голубым и холодным. В тот же день в городе начинается фестиваль Небесных Любовников. А это значит, что после долгого перерыва можно наконец-то играть свадьбы, крестить детей и устраивать фейерверки. Город наводняют туристы, которые празднуют с утра до вечера, сорят деньгами и наполняют подарками и купюрами корзины, которые мы предусмотрительно выставляем у входа.
Обычно наши чаши наполняются огнем в первые дни июля, но бывают варианты. Говорят, что однажды они явились еще в мае, и пришлось спешно отправлять гонцов по городам и весям, чтобы собрать всех любителей свадеб и фейерверков. Был год, когда Небесные Любовники посетили нас в начале сентября, и его мы до сих пор вспоминаем как кошмар: нам пришлось забаррикадироваться внутри ограды от рассерженных жителей и туристов. Тогда чудом обошлось без жертв, но на внешней стороне стен до сих пор можно увидеть глубокие следы от ударов и взрывов.
К первому августа на нашем главном уже не было лица, а третьего он распорядился, чтобы мы по очереди дежурили у чаш по ночам, чтобы не пропустить момент. Подозреваю, что на самом деле распоряжение было вызвано тем, что накануне утром мы выгнали за порог парочку, которая в ожидании свадебной церемонии пыталась вызвать огонь при помощи жарких объятий прямо у нас на полу. Придурки! Если бы был хоть какой-то способ повлиять на появление Небесных Любовников, мы бы его уже использовали.
Шестого я застала у чаш нашего главного. Он сидел на холодном полу с прямой спиной и закрытыми глазами, а рядом с ним валялось новое письмо от мэра – уже без печатей и официальных подписей, но с обещанием «разнести всю контору к чертям», если в ближайшие дни в городе не начнутся торжества. Лицо у нашего главного было такое, что я чуть было не предложила ему использовать тот же способ, что и парочка, которую мы на днях с позором выгнали за ворота. Кто знает, может быть, все зависит от количества страсти? Каждый из нас мог бы сейчас выдать ее сколько угодно – лишь бы только ожидание закончилось. Похоже, что эта мысль пришла в голову не только мне, потому что на ночные дежурства все чаще оставались вдвоем, втроем и даже небольшими компаниями.
Я тихонько села рядом с нашим главным. Он открыл глаза и грустно улыбнулся.
– Неужели нет никакого способа?
Он молча покачал головой.
– А если просто поджечь?
Он посмотрел на меня так, как будто собирался стукнуть. А потом просто подобрал с пола письмо, встал и ушел восвояси. Видимо, мысль поджечь самим тоже пришла в голову не только мне. Мы знали, что того, кто решился бы поджечь чаши, ждет страшная кара, и совсем не от мэра. Об этом было не принято говорить вслух, но шепотом мы передавали друг другу истории о тех, кто якобы решился нарушить запрет и бесследно пропал. Просто в один прекрасный день исчез, не оставив ни записки, ни знака, ни даже крестика на стене, нарисованного мелом или угольком.
Семнадцатого была моя очередь дежурить. Я выпроводила всех за ворота и с фонарем прошла вдоль ограды, а потом заперлась изнутри. Надо сказать, что ночь была хрестоматийно романтичная, и будь я на месте Небесных Любовников, то не сомневалась бы ни минуты. Полная луна смотрела нам прямо в окно, а бездонное черное небо было усыпано звездами. Ветер принес ароматы яблок и подсушенной на солнце вишни, но я закрыла окно и задвинула ставни. Как раз вовремя, потому что нечто твердое ударило в них снаружи и сразу же раздались крики. Не удивлюсь, если это было яблоко.
Наверное, разумнее было бы не оставаться в такую ночь одной, но ворота уже были закрыты. Я подошла к чашам. Они слегка светились в темноте, вокруг было тихо и прохладно. Крики стихли – похоже, злоумышленники убрались восвояси. Я села на пол в том самом месте, где несколько дней назад сидел наш главный, и вдруг увидела на полу смятый листок. Я включила фонарь и развернула новое гневное письмо – в последние дни они приходили к нам кипами, и те, что присылали из офиса мэра, были еще самыми вежливыми из всех. И тут… Не знаю, что на меня нашло, но я подумала: а вдруг сработает? Я подошла к шкафчику со свечами и достала коробок спичек. Конечно, глупо было поджигать каменную чашу, поэтому я разорвала на две части гневное письмо и чиркнула спичкой. Одну половинку письма я положила в горячую чашу – ту, что слева, вторую – в холодную, которая справа.
Сначала казалось, что ничего не изменилось, а потом все наше здание вздрогнуло и как будто вздохнуло. Странная рябь пробежала по стенам снизу вверх. А в следующее мгновение я уже не была собой. Я была чистой страстью, которая бежала по полу и стенам, поднимаясь к самому шпилю. Я была огнем в телах любовников, и светом луны, и запахом яблок, громом и молниями, и горящей лавой, которая сжигает все на своем пути. Я была любовью, которая наполняла все вокруг и разрушала преграды. И вот что странно: моя левая рука была огненно-горячей, а правая – ледяной. Я становилась все больше, стекла в окнах лопнули, а ставни рассыпались. Ворота с грохотом распахнулись настежь, и где-то в городе взорвался фейерверк, осыпая ночное небо разноцветными искрами. И тут же в чашах вспыхнул огонь. Красный и горячий – в той, что слева. Голубой и холодный – в той, которая справа.
Языки пламени взметнулись вверх, озаряя все вокруг, и за воротами послышались изумленные крики. Всем известно, что первым увидеть Небесных Любовников – невероятное счастье.
Огонь в чашах пылал и поднимался до самого шпиля, вот только я больше не была ни страстью, ни огнем. Я положила на место спички и вышла за ворота. Хотела оставить на стене крестик, но решила, что это бесполезно. Такие, как я, пропадают бесследно и не оставляют после себя ни знаков, ни записок. Я шла по улице, а мне навстречу уже бежали растрепанные, но очень счастливые люди. Звенели колокола, гремели фейерверки, а заждавшиеся невесты наверняка одевались в белое. Сверкали молнии, и, кажется, собирался дождь, но кого остановит гроза, если пламя страсти уже взлетает до небес?
А я больше не была ни огненной лавой, ни страстью. Я была выжженной пустыней, черными развалинами у подножия вулкана, горстью сухого и бесплодного пепла. Я шла по городу, а земля высыхала и трескалась у меня под ногами. Трещины заливало дождем, и из них выскакивали на свет разноцветные, одуряюще ароматные цветы. Они вились, как змеи, оплетая дорожки и мостовые. Их нещадно топтали те, кто бежал мне навстречу, но цветам это было совершенно нипочем.