Диспетчер файлов
Люди стали пропадать в феврале. И тут многое зависело от удачи. Некоторых из них пытались обнаружить при помощи полиции и поисковых групп, которые расклеивали по стенам подъезда бумажные листки с нечеткими фотографиями. Об исчезновении других мы догадывались только по воплям животных из-за закрытых дверей и запаху испорченной еды, который разносился по этажам. Мы давали показания, собирали волонтеров, вызволяли зверей, выбрасывали протухшие продукты и мыли посуду.
Расклеенных по стенам листков становилось все больше, вот только от этого не было ни малейшего толку: судя по камерам наблюдения, ни один из пропавших так и не вышел за пределы дома. Но самым удивительным было даже не это. Через некоторое время все они возвращались обратно – кто-то появлялся уже через пару дней, кто-то задерживался на неделю или две.
Дольше всех отсутствовал владелец пентхауса на восемнадцатом – ровно двадцать три дня; и когда однажды я его встретила у дверей подъезда, то попросту не поверила своим глазам. Увидеть его вновь ни один из нас уже не надеялся, не говоря о полиции и поисковых группах.
Но вот он стоял передо мной – в одной руке бутылка газировки, в другой – взъерошенная маленькая собачка в красном комбинезоне. Выглядел он вполне здоровым и упитанным, но выражение лица было странным: его глаза как будто смотрели сквозь меня и вообще сквозь стены. Буркнул «доброе утро» и побежал дальше.
Откровенно говоря, все они после возвращения вели себя чудно. Виолончелист с третьего, который изводил всех репетициями, а по выходным устраивал вечеринки со струнным квартетом, вдруг задумался о звукоизоляции. Помощник депутата, который выкупил полностью весь двенадцатый этаж и не имел привычки здороваться, внезапно начал интересоваться самочувствием соседей.
Они бросали пить (впрочем, некоторые, наоборот, принимались), почти не разговаривали, и ни один из них не мог внятно объяснить, где был и чем занимался. Отделывались фразами вроде «Поехал отдохнуть, зря вы только шум поднимали», между собой практически не общались. По крайней мере, я ни разу не видела, чтобы они остановились у лифта перекинуться парой фраз. Быстро кивали друг другу и ускоряли шаг. Жены и мужья пропавших создавали коалиции.
И вот еще что: после возвращения все они вспоминали про здоровый образ жизни и принимались ходить по лестнице пешком. Даже владелец пентхауса бодро карабкался на восемнадцатый, а бывшая актриса больших и малых театров (ныне на пенсии) терпеливо тащилась на десятый, делая несколько перерывов, чтобы отдышаться.
Уборщики отклеивали от стен потерявшие актуальность объявления о пропавших, но вместо них появлялись новые. Мой сосед с четырнадцатого вывез всю свою многочисленную семью на дачу – от греха подальше, и его примеру последовали некоторые другие. Когда к концу марта отчетливо запахло весной, я тоже задумалась о переезде. Возвращаясь с работы, я как раз искала в телефоне небольшой дачный домик в аренду или квартиру в маленьком городке подальше от столицы, когда лифт застрял, а я застряла в нем.
Вернее, это в первый момент мне показалось, что он застрял, потому что время шло, а двери все не открывались. Но в то же время я четко слышала, что он едет. Лифт как будто продолжал движение вверх, но ведь невозможно подниматься на семнадцатый этаж шесть минут подряд, когда раньше для этого хватало всего одной? Связь оборвалась, телефон не работал. Лифт еле слышно гудел и ритмично подрагивал, пробираясь все выше.
Я нажала на кнопку «вызов диспетчера» – никакой реакции. Перезагрузила телефон – без толку. Нажала «стоп», «открыть двери», первый, второй, а потом все этажи по очереди. Постучала ногой по двери лифта, даже попробовала кричать, а потом попыталась посмотреть в узкую щелочку между дверями: этажи один за другим пробегали вниз. Сколько я их уже проехала? Сто? Может быть, двести? И где я была теперь? На седьмом небе? В стратосфере? В четвертом измерении?
Я еще раз перезагрузила телефон и нажала на все кнопки лифта по очереди. И – о чудо! – кнопка связи вдруг ожила.
– Простите! Вы долго ждали, правда? Это совершенно недопустимо, приношу свои извинения, мне не нужно было отвлекаться.
Голос был плавный, напевный и глубокий. Я никак не могла разобрать – мужской или женский.
– Ну наконец-то! Я думала, мне уже никто не ответит. Кажется, я застряла в лифте, но одновременно мне кажется, что он еще едет. Вы понимаете, что могло случиться?
– О, да, – ответил голос.
– Вы можете его остановить?
– Боюсь, что не прямо сейчас. Вам придется подождать, перезагрузка уже началась, но это потребует еще немного времени. Пожалуйста, вы не могли бы не суетиться? Постарайтесь сосредоточиться и дышите глубже. Когда ваши мысли скачут, мне трудно работать, и процесс идет медленнее, чем хотелось бы.
– Какой еще процесс?
– Процесс перезагрузки, – терпеливо объяснил голос, как будто я не понимала элементарных вещей.
– Кто вы? Вы диспетчер?
– Да, все верно. Я диспетчер файлов. Пожалуйста, не волнуйтесь.
– Диспетчер файлов? Вы издеваетесь?!
– Нет, дорогая. Вы, то есть ваши файлы, безнадежно испорчены, вы все в красной зоне, и если не перезагрузить систему, то проблем не избежать.
– Я… файл?
– Пожалуйста, постарайтесь помолчать.
После этого связь прервалась, лифт понесся еще быстрее, мои уши заложило, руки и ноги стали сначала ледяными, потом горячими, а по позвоночнику побежали вверх обжигающие искры. Внутри себя я почувствовала нечто похожее на взрыв, как будто из затылка вылетела пробка, а вместе с ней вылетели страх, злость, тревога. Как будто в этом мире, полном любви, со мной больше не могло случиться ничего плохого.
На несколько секунд погас свет, и оказалось, что мое тело светится в темноте голубовато-зеленым. А потом вдруг включился телефон, и сигналы о сообщениях и пропущенных звонках посыпались как горох в пустую банку. В ту же секунду голос произнес:
– Перезагрузка завершена. Еще пара секунд для сохранения данных.
– А вы мужчина или женщина? – все-таки я не могла не спросить.
– Ни то и ни другое, дорогая. Я просто программа. До свидания, и хорошего вам дня.
После этого двери лифта открылись.
Первое, что я увидела, – это цифра семнадцать на светло-серой стене и рядом с ней листок А4 с моей собственной нечеткой фотографией. Если верить календарю на телефоне, меня не было четыре дня.
Трясущимися пальцами я достала из сумки ключи и открыла дверь. Как ни странно, в квартире было свежо, а в кошачьей миске достаточно еды. Сама довольная кошка с мурчанием уткнулась мне в ноги. По всей видимости, пока я каталась в лифте, волонтеры честно следили за порядком.
С кошкой на руках я вышла на балкон – на улице было темно, а огни витрин, фонари, фары машин и светящиеся окна с семнадцатого этажа казались гигантской сверкающей микросхемой. Некоторые ее участки светились оранжевым, красным и даже малиновым, но вокруг них вспыхивали один за другим крошечные голубые и зеленые точки. Этот странный мир одуряюще пах весной и каждой цифрой своего сбитого кода молил о любви.
– Ну что, прокатились на лифте? Как вам понравилось?
Я подняла голову вверх – владелец пентхауса на восемнадцатом ухмыляясь смотрел на меня, перегнувшись через бортик балкона.
– Я пока не очень разобралась в своих чувствах, извините.
– Аааа, только что вернулись? Понимаю.
Было слышно, как он зажигает сигарету.
– Слушайте, а вот я честно не понимаю, почему вы не могли всех предупредить?! Вы же пропали одним из первых, о чем вы вообще думали?
– Я думал, что тогда не получилось бы перезагрузки. Все плюсы вы скоро оцените, а пока я предложил бы вам выпить вина. Может быть, зайдете? Только поднимайтесь по лестнице, ладно? Кошку можете взять с собой, Цербер будет не против.
Цербер яростно тявкнул, сосед негромко рассмеялся. Я снова посмотрела наверх. В темноте его лица почти не было видно, но кончик его сигареты явственно светился зеленым.
Синдром раскрытого сердца
Пахло влажной травой и хвоей, а капельки росы сияли на солнце, как маленькие радуги. Я раздвинула руками ветки и ахнула. Передо мной была идеальная грибная полянка – из моих самых счастливых зимних снов. Бархатистые, влажные, рыжие шляпки выглядывали из-под травы. Я стала считать: шесть больших подосиновиков! Еще четыре поменьше, и один – справа, и три – под кустом, и еще пять штук прямо под ногами, и как только я на них не наступила?! Наклонившись, я ухватила рукой толстую ножку гриба, и тут… Слева, за колючими зарослями ежевики, была еще одна полянка, и на ней видимо-невидимо восхитительных рыжих шляп!
Мне стало трудно дышать. Я поставила на землю корзинку, в груди что-то треснуло. Звук был такой странный и резкий, что я сначала огляделась по сторонам и только потом поняла, что его издает мое собственное тело. Я опустилась на колени, пару минут сидела неподвижно, потом тихонько потянулась за следующим грибом. И снова услышала треск – он был еще громче, чем в прошлый раз. Казалось, что грудная клетка разрывается на тысячу крошечных частей, а перед глазами все поплыло. Хорошо, что я не успела уйти далеко: сквозь деревья еще виднелись крыши домов, а в кармане у меня был телефон.
Я помню, как меня под руки вели из леса, а ужасный треск то затихал, то возвращался, и кто-то кричал:
– Вызывайте «Скорую»!
Еще помню, что в машине было темно и пахло лекарствами, мое тело оказалось окутано проводами, а треск стал еще громче и страшнее, чем в лесу. И потом в больнице:
– Не волнуйтесь, мы дали вам успокоительное. Просто поспите, а позже поговорим.
– Есть две новости, – сказал мне веселый молодой врач на следующее утро. – Одна – хорошая, вторая – прямо скажем, не очень. Начнем с приятного: мы знаем, что с вами. Это так называемый синдром раскрытого сердца. Теперь о грустном: лечения, по сути, нет. Вот смотрите, – тут он ткнул пальцем в сторону большого монитора, который висел на стене. – В норме сердце покрыто плотной оболочкой, сердечной корой – вы и сами наверняка знаете.