— Хорошо, спасибо. И еще кое-что.
Я наклонился к середине стола. Соня тоже наклонилась и даже дыхание затаила. Диана быстро приблизилась к нам и тоже подалась к центру, вперила в меня любопытный взгляд. Я заметил, что глаза у нее голубые, а у Сони — зеленые.
— Я повышаю гонорар на сто тысяч, — сказал я.
— Да чтоб тебя! — выругалась Диана.
Соня кивнула, и мы подписали договор.
В половине седьмого вечера я вышел из офиса профсоюза авиационных работников на Лесной улице и уже через пару минут садился в припаркованный у бизнес-центра автомобиль. В руках у меня была папка с двумя подписанными договорами, а также некоторые материалы дела, которые я взял для изучения дома.
Настроил навигатор и поехал в сторону Строгино.
Проезжая мимо парковки для сотрудников, я увидел Александру, которая устанавливала возле одного из парковочных мест табличку «Для сотрудников ПАР, парковочное место 18». В папке в бардачке лежала карточка с логотипом «ПАР» и цифрой «18». В кои-то веки у меня будет свое парковочное место в центре Москвы.
Роман Туманов ожидал меня к восьми вечера и категорически отказался ждать утра. Завтра в полдень у него рейс, он будет в командировке трое суток, а потом отсыпной и сразу же в рейс. Скорее всего, мы с ним сможем поговорить либо сегодня вечером, либо завтра рано утром. Я в принципе мог бы и подождать, однако Соня сама ему позвонила и сказала, что все крайне важно и крайне срочно, не терпит отлагательств и желательно приехать в офис ПАР немедленно. Кажется, он уже начал надевать носки, но я выхватил трубку и попросил его оставаться дома, сказал, что приеду сам.
В пробке я проторчал около часа, хотя ехать было минут сорок, не больше. Успел прокрутить свой первый разговор со свидетелем несколько раз, и все равно все пошло вообще не по плану.
Во-первых, у подъезда меня ждала Диана.
— Ты какого черта тут делаешь? — спросил я, закрывая машину.
— С чего ты взял, что будут только твои условия? — спросила она. — Мои тоже будут. Я буду записывать. Запоминать. Молчать. Мне надо сделать текст.
— Ты будешь делать — как его… инфопродукт?
— Конечно, — ответила она и шмыгнула носом.
И это было во-вторых — у Дианы снова полились сопли. Теперь уже точно: завтра слягу с температурой и острой формой ковида. Как бы до ИВЛ не дошло.
— Держись от меня подальше со своими соплями, пожалуйста, — сказал я. — Я цепляю инфекцию на раз-два.
— А ты не привит?
— Не твое дело, это очень интимный вопрос, — ответил я.
— А какая у тебя категория годности в военном билете?
— Ты еще спроси, какой у меня размер члена, — огрызнулся я.
— Кстати, да.
— Все, отстань. Нам в квартиру шестьдесят четыре.
До встречи оставалось еще двадцать минут, но Туманов нас ждет и явно не будет против, если мы приедем чуть-чуть раньше назначенного времени. Домофон запиликал, и замок сразу же открылся. Мы с Дианой зашли в подъезд, и меня пробрал озноб. Я ненавижу подъезды, если честно. Не знаю, что и когда в моей психике поломалось, надо будет как-нибудь выяснить. Но едва я захожу в подъезд, мне хочется либо пулей вылететь обратно на улицу, либо подняться в квартиру, запереть двери на засов и еще шкафом задвинуть. Самое опасное место в мире, не знаю почему. До ужаса боюсь. Поэтому был немного рад, что Диана ехала в лифте со мной. Да, в лифте, потому что этаж седьмой, а пешком я хожу только до четвертого, иначе на финише буду дышать как ишак.
Хотя бояться тут было нечего. Приличный дом, новый жилой комплекс. Консьерж — отважная женщина, буквально живущая в подъезде, всюду камеры, светло и приятно пахнет. Точнее, не пахнет неприятно, вообще ничем не пахнет… Или у меня уже отбило нюх на фоне ковида?.. Нет, вроде бы бумаги в папке пахнут как должны.
На лестничной клетке нас встретил худощавый, вытянутый молодой человек в шортах Nike и красно-белой футболке, которую списали в «домашние», потому что ворот у нее растянулся, как будто ее не на шею надевали, а на очень толстую ногу.
В руках у него были две чашки чая.
— Не возражаете, если побеседуем здесь? — спросил он. — Дома спит ребенок, а у нас студия.
— Нет проблем, — пожала плечами Диана и взяла чашку с чаем.
Вот, в-третьих. Сама Диана, ее вечные спутники-сопли, теперь еще и разговор со свидетелем «на нейтральной территории» — я все дальше от намеченного плана встречи, но придется работать как есть.
— Тут не конфиденциально, — сказал я, — нас могут услышать…
— О нет, не переживайте, — ответил Роман. — Мы с вами пойдем в зону отдыха, там есть диваны, столик и никого не будет. У нас там курилка.
Ну, хоть на этом спасибо.
Он провел нас на один пролет вниз, где между этажами была площадка с большим окном, выходящим во двор и на соседний дом с уютно светящимися окнами. Тут и впрямь стояли диван и два кресла, между ними — столик. В большой пепельнице не было ни единого окурка, рядом лежали какие-то журналы. Все выглядело как зона отдыха в хостеле, где я частенько раньше ночевал (не спрашивайте).
— Очень сожалею, что не могу пригласить вас в дом, — сказал Роман. — У нас студия, в одном помещении вообще все: и комната, и кухня, и гостиная, и даже ванная. Пока я наливал чай, меня жена чуть не съела. Ребенок болеет и с трудом уснул. Если его разбудить, то мало не покажется.
Он уселся на диван и поставил чашку с чаем возле одного из кресел. Я разместился, взял чай и отхлебнул. С сахаром. Зеленый. Вот кто маньяк.
— Не переживайте, — сказал я. — Обстоятельства есть обстоятельства. Меня зовут Виктор, мы с вами по телефону говорили.
— Да, Соня мне еще потом позвонила и все рассказала. Вы — профайлер, будете искать настоящего убийцу. Я тут же нагуглил, что значит профайлер-детектив, потому что мы-то сталкиваемся только с безопасниками-профайлерами. Оказывается, и в полиции есть профайлеры!
— Какая Соня молодец, — сказал я многозначительно и посмотрел на Диану. Вот об этом я и говорил, когда просил не лезть. Та пожала плечами.
— Поверьте, Паша никого не убивал! Я вам это докажу, — сказал Роман. Руки у него были длинные и, казалось, мешали ему. На шортах я заметил бордовое пятно, надеюсь, от кетчупа.
— А следствию почему не доказали? — сразу уточнил я.
— Так они слушать не хотели!
— Ну как же, вот у меня протоколы ваших опросов. Весьма, надо сказать, объемные.
— Они записывали только то, что их интересовало, — возмутился Роман. — Я и следователю говорил, и судье: не мог Паша убить Винеру, потому что нас заселили в один номер! Вы где-нибудь это прочли? Хоть где-нибудь? Им было все равно, а если им все равно, мне-то чего…
— Вас поселили вместе? — уточнил я.
— Ну да. Это не по правилам вообще, но других номеров просто не было. Что-то там напутали. Можно было поднять хай, но нам было пофиг вообще. Мы заселились в один, кровати там были раздельные. Я четко описал, что он делал в тот день, откройте протокол, прочтите! Как я мог это знать, если был не с ним? Как?
Я открыл протокол, который был составлен при опросе Романа Туманова. Вот он действительно описывает весь день с момента заселения до момента отъезда из отеля. Однако ни в начале, ни в конце текста нет и упоминания, что они жили вместе. Это вроде как подразумевается: раз заселили в один номер, то и проживали в нем вдвоем, — однако прямым текстом нигде написано не было, хоть тресни. И еще я заметил странную вещь: в протоколе слова Романа выглядят как показания с чужих слов. Роман рассказывает не то, что видел своими глазами, а то, что ему Отлучный рассказал. По сути, смысл один и тот же, но вот сила этих слов совершенно разная. Одно другому не равно. И сейчас, рассказывая нам про то, что они заселились в один номер, Роман то и дело бегал глазами по горизонтали влево, значит, он вспоминал чьи-то слова. Если бы вспоминал образы — как они вдвоем с Павлом находились в одном номере, — то смотрел бы вверх и влево, в сторону левого виска. Роман кому-то верит настолько сильно, что считает его слова истиной, не требующей доказательств. Но полагаться на чужие слова, которыми описаны события, опрометчиво. Зачем он так делает?
— А детективам, которых нанял ПАР, вы говорили об этом? — спросил я.
— Говорил.
— И на судебном заседании, когда вас допрашивал прокурор, тоже говорили?
— Все верно.
— А когда апелляцию подавали, почему это не написали? — продолжал я, потому что точно помнил, что в апелляции вообще про свидетельские не было ни слова, там говорилось только о процессуальных нарушениях и неправильной оценке доказательств.
— Вы у меня спрашиваете?
— Действительно, — пробормотал я, записывая вопрос в блокнот.
Что за дичь. Тут алиби, блин, налицо, а о нем ни слова нигде нет. Дичь просто. Не может так быть. Надо было еще приговор суда захватить, потому что я в упор не помню, как там звучат свидетельские. Некоторые судьи перепечатывают протоколы целиком, а некоторые только суть выжимают, а дальше делают ссылку на лист дела такой-то. Оба способа позволяют судье обойти неудобные места, чтобы в тексте не было противоречия: если цитируют текст, то выборочно, а если пересказывают, то не упоминают. Однако это очень стремное место в итоговом тексте документа, ведь адвокат может в апелляции написать, что судом не исследованы свидетельские показания в полной мере, и вот этот аргумент из виду упущен. Если Туманов не лжет, то о совместном проживании с Отлучным он говорил не только следователю, но и судье, а значит, это есть и в протоколах судебного заседания. Как, интересно, этот момент обошла судья? Потому что она по-любому как-то должна была отреагировать: или объяснить, или признать за Отлучным алиби.
— Судя по моим данным, вы летали вместе с Отлучным в Лос-Анджелес и в Пекин, а вот в Иркутск нет, там был другой второй пилот. Почему так? Вы повздорили и решили вместе не работать? — спросил я.
Роман сначала нахмурился, а потом вздохнул с облегчением.
— Простите, я напрягся от вашего вывода, что мы поругались с Пашей. Нет, никаких ссор у нас не было. Это так работает: экипаж каждого рейса формирует авиакомпания, и у нас практически нет способов повлиять на это. Бывают истории, когда супружеские пары хотят вместе летать, и компания может пойти навстречу, но очень редко, и не факт, что получится, потому что графики могут не совпасть.