— Не может быть.
— Но это так.
Взгляд у Киры стал настороженным. Она взяла чашку, налила в нее чай и поставила перед собой.
Я, конечно, лгал. Уже было ясно, что Павел не убийца. Но об убийствах он знал. И мне нужно было понять, почему он не пошел в полицию, почему позволил себя оговорить и сел в тюрьму. Почему он покрывает преступника?
Диана принялась тереть пятно на рубашке, я предпочел на это не смотреть. Но краем глаза заметил, что в кармане рубашки у Дианы лежит телефон. Странно, она обычно его держит в руках, не выпуская ни на мгновение.
— Давайте ваши вопросы, — сказала Кира.
Диана оставила рубашку в покое и включила диктофон.
У меня не создалось ощущения, что Павел Отлучный — идеальный семьянин, как заявляли Кира и другие свидетели со стороны защиты в уголовном процессе. Кира, конечно, пыталась его таковым представить, однако дьявол, как всегда, напортачил с деталями.
В их семье «плохим полицейским» была именно Кира, а это значит, что на ее плечах лежало бремя непростых решений, вроде лишить Илону всего компьютерного имущества, чтобы она впредь думала, чем рискует, когда не отвечает на уроках в школе. При этом ответственность за домашку тоже была на Кире, поскольку график Павла не способствовал привитию дисциплины ребенку. Получается, что в глобальных вопросах отец присутствовал как символ власти, фактическим же правителем была и остается Кира.
В отношении малышей — она же. Ну, понятное дело, отводят в сад и школу няни, забирают тоже. Но контролировать-то процесс мог бы и Павел. И снова — нет, поскольку его график не предполагал надежности. Он мог лететь в то время, когда нужно было проследить за детьми.
Зато Паша занимался платежами. Потому что эту часть общих обязанностей можно выполнять с любым графиком. Он погашал все счета, вел семейный бюджет, выбивал скидки и льготы. Он же занимался формированием семейного фонда — накопления и имущество. Зарегистрировался на фондовой бирже, получил статус квалифицированного инвестора, подбирал акции, облигации, вкладывал в них выделенные деньги и контролировал, чтобы фонд рос и пополнялся за счет дивидендов и купонов. У них была еще одна квартира — сдачей ее внаем также занимался Павел.
Не реже одного раза в месяц детей куда-то нужно было выводить: зоопарки, театры, цирки. Делал это Паша, причем с большим удовольствием.
Вот примерно про походы в зоопарк на суде и говорили. Показывали фотографии, где Павел с младшей дочерью на шее стоит возле жирафа, а рядом Илонка и ее средняя сестра тянут отца за края футболки в разные стороны. Идеальный семьянин!
Кира настолько подробно и тщательно описывала эту часть жизни мужа, что мне стало даже как-то неудобно. Она словно оправдывалась за то, что Павел в чужих глазах выглядит не таким уж превосходным отцом и мужем, каким она сама его видит.
— У Павла бывали депрессии? — спросил я.
— Нет, никогда, — ответила Кира. — Он никогда не падал духом. Не ныл, что все плохо и жизнь кончилась. Даже когда у нас были проблемы с беременностью — второй дочерью, — Паша был бодр, оптимистичен и говорил мне каждый день, что ничего страшного не произойдет, даже если у нас родится дочь-инвалид. И он был прав. Ничего страшного не произошло. Все поправимо.
А вот этого в материалах дела вообще не было. У Отлучного ребенок-инвалид? Что это значит для дела? Если инвалидность сопряжена с круглосуточной помощью, то это очень серьезный аргумент в пользу Павла, потому что любящий родитель будет стремиться продлить свою жизнь, чтобы заботиться о ребенке, который сам этого сделать не может. Тогда Павел вполне мог стараться держаться подальше от дурно пахнущей истории с трупами стюардесс. Но логичнее было бы заявить в полицию и обложить себя государственной защитой. И это никак не вписывается в дальнейшее развитие событий с оговором и молчаливым принятием. Как он собирался заботиться о ребенке, находясь в тюрьме?
С другой стороны, кто сказал, что Павел именно любящий родитель? И кто сказал, что средняя дочь Отлучных нуждается в непрестанной заботе? Инвалидность бывает разной.
— Кира, не хочу показаться бестактным, но вынужден спросить. Вы сказали, что ваша средняя дочь с инвалидностью. Она нуждается в постоянном уходе в связи с этим? — спросил я.
Кира улыбнулась и ответила спокойно:
— Нет, не нуждается.
В принципе, этого вполне достаточно. Но надо было сформулировать вопрос иначе, чтобы выяснить, в чем именно заключается неполноценность девочки… Как это сделать теперь? Никак. Любые вопросы будут излишними.
— Понял, спасибо. Вернемся к Павлу. Резкие смены настроения для него характерны?
— Нет, Паша — очень стабильный человек. Если у него и бывали плохие настроения, то его не шатало из стороны в сторону. Скажем, просыпался не в духе, весь день ходил немного подавленным. Что ему не мешало преодолевать препятствия и творить день ровно таким, каким он его спланировал. Паша очень целеустремленный мужчина.
— Если страдать, так весь день?
— Ну, не страдать, — рассмеялась Кира. — Он вообще никогда не страдает. Бывает, что просто нет настроения, и да, на весь день. А наутро снова все хорошо.
— А как часто такое случается?
— Очень и очень редко, — сказала Кира. — Сейчас, наверное, чаще. Когда человек в тюрьме, это способствует, сами понимаете.
— А можете чуть подробнее рассказать про плохое настроение у Павла? Это случалось после рейсов? Перед ними? После каких-то событий? Или ни от чего не зависело? — спросил я.
Кира призадумалась.
— Знаете, скорее, что ни от чего это не зависело, на мой взгляд. Я помню один день, когда Паша посреди отпуска прям совсем себя в руки взять не мог. Мы были на отдыхе, в Таиланде. Как понимаете, никаких рабочих рейсов запланировано не было. Мы плавали в божественно теплой воде, наслаждались солнцем, сочными тропическими фруктами, свежайшими морепродуктами. Все было прекрасно. И тут в один день Паша проснулся какашкой. Мы это так называем, наши плохие настроения. Вот какашка — и все, никаких причин. И помочь нечем, надо просто перетерпеть. К концу дня он уже и сам устал от этого. Наутро все было снова прекрасно! Я запомнила, потому что в отпуске мы обычно оттягиваемся на полную катушку и никогда такого не было. Только в тот раз.
— И никакие земные удовольствия это исправить не могут? — спросил я.
Кира снова задумалась.
— Не уверена, — наконец ответила она. — Но вот в тот именно день мы ничего особо и не пробовали. Провалялись на пляже. Ну, очень условно провалялись. Когда ты с детьми, то иной раз не можешь себе позволить роскошь есть ножом и вилкой, не то что валяться в свое удовольствие.
— А когда был тот отпуск?
— Летом 2018-го, — ответила Кира.
— Можете уточнить месяц, числа?
— Да, это было начало июня. Длинные отпуска для родителей с детьми доступны только летом, сами понимаете.
Эпизод «какашки» случился между вторым и третьим убийством. Если Павел не убийца, то почему же его накрыло? Мои мысли шатало из стороны в сторону. До разговора с Кирой я был твердо убежден, что Отлучный не мог быть убийцей. И у меня были аргументы, а теперь они заметно ослабли. Постпреступное поведение у организованного миссионера требует как раз иного: наступает период расслабления. Убийство Ольги Спиридоновой совершено 4 мая, к началу июня уже прошел месяц, до нового убийства меньше двух недель. Может быть, начиналось вызревание нового преступления? Он думал, что у него есть время: между первым и вторым преступлениями прошло два месяца, до конца июня можно расслабиться как минимум. Но тяга вдруг стала невыносимой, поглотила его полностью, и внутренний голос требовал: ты убьешь, и сделаешь это в ближайшее время. Он целый день спорит с собой, выторговывает себе этот месяц, чтобы не сокращать срок между убийствами. Он не идиот, он знает, что так слетают с катушек. Но внутренний психопат берет свое. Четырнадцатого июня он снова убьет. Он мирится с этим решением и на следующий день уже чувствует себя намного лучше. Вполне логичное объяснение ситуации.
Я занервничал. Я все-таки зря взялся за это дело. Не могу отделить зерна от плевел, тут нужен психолог, который хорошо разбирается в людских душах. Что я могу «наванговать», когда еще вчера все было предельно ясно, а теперь снова черт знает что?
Да Отлучный мог просто проснуться в плохом настроении, и все. Ровно, как говорит это Кира, безо всяких привязок к убийствам.
— А ваш отпуск длился всего двенадцать дней? У Павла ведь уже рейс состоялся четырнадцатого июня.
— Паша уехал, а мы еще две недели отдыхали, — сказала Кира. — Вообще-то он должен был сделать три рейса и сразу вернуться к нам, но его задержали.
— А тревожность Павел испытывал?
— Ну, перед рейсом — да, беспокоился, чтобы все прошло хорошо. Он гиперответственный. Переживал за экипаж. Бывали случаи «гоп-компании», когда подбирались совсем зеленые, но самоуверенные работники, с которыми рейс превращался в ад. Он очень ответственно подходит к работе, для него это крайне важно. Он ведь пилот! Большая ответственность.
— Я немного о другом спрашиваю, — сказал я. — Девушки из экипажа убиты. Павел по этому поводу что говорил?
— Только факты, — сухо ответила Кира. — Он говорил, что случилось, но никак это не оценивал. Девушек ему было жаль.
Ну да, конечно…
— Павел суеверен? У него есть какие-то приметы, которые его могли насторожить? — спросил я.
— Нет, — ответила Кира. — Он вообще ни во что из этого не верит. Ни в «последний рейс», ни в бабу с пустым ведром, ни в черную кошку, ни в списки пассажиров, ни во что. Говорит, что это придумали люди, которые ищут повод попереживать.
— А он таких поводов не ищет?
— Нет. Вы с ним разговаривали? Большего оптимиста, чем Паша, отыскать невозможно. Он даже сейчас, сидя за решеткой по обвинению в тяжких убийствах, уверен, что все будет хорошо.
Я перелистнул блокнот, в котором делал пометки. Кира сказала: «по обвинению», а это на самом деле не так. Павел сидит за решеткой, будучи осужденны