Синдром самозванца — страница 36 из 53

Интересной оказалась разгадка тайны ручки «Паркер». Паша рассказал ее со смехом. Кажется, эта история была единственной веселой за весь наш четырехчасовой разговор.

— Я вынужден извиниться перед дамой за интимную деталь. Мы занимались любовью с Людмилой в ванной комнате. В какой-то момент я забеспокоился, что мы поскользнемся на мокром полу. Там же все в кафеле, скользкое, ненадежное. Надо было обрести опору. Я решил, что неплохо будет сесть на унитаз. Сиденье и крышка были подняты, и я, думая, что они пластмассовые, просто смахнул их вниз. Но то была не пластмасса, а что-то вроде легкого кафеля, я не знаю, что это за материал, если честно. Короче, это все раскололось. Собственно, я, как добропорядочный гражданин, при выселении сообщил, что у меня случилось ЧП, попросил счет, чтобы оплатить. Однако администрация отеля ответила, что это невозможно, проживание оплачивает компания, и счет они отправят в наш офис. Мне это не подходило, потому что, сами понимаете, могло вызвать вопросы. Я возразил, что, допустим, дополнительные услуги — еду в номер, например, — сам гость может оплатить, так какого же черта ущерб не может? Внятно мне не ответили и стали намекать, что неплохо бы для «влажных дел» снимать номер не за счет компании и все такое. У меня снесло крышу. Я сказал: ну раз так, то я потерял ручку. Она, конечно, нашлась бы, но нервы бы я им тоже потрепал. В итоге я написал заявление, приперся администратор, и мы вопрос урегулировали. Я заплатил пять тысяч рублей за сломанный унитаз, а заявление осталось у них. Обещали выбросить, но, видимо, запамятовали или перестраховались и не стали выбрасывать.

Трусики жертв и флакон из-под цианида Паша обнаружил в той же камере хранения, куда его направил по телефону убийца, после чего Павел спрятал найденное в своей машине — опять же, не по своей воле.

— Павел, расскажите, пожалуйста, что там с отелем в Лос-Анджелесе? Вас действительно поселили в один номер с Романом? Мы так и не смогли понять, — спросил я.

— Да, так оно и было, — ответил Павел, — нас заселили в один номер, причем с одной кроватью. Знаете, есть такие кровати, которые можно разделить на две. Так вот, это не тот случай, там была полуторка. Но нам было без разницы, потому что я не ночевал в том номере, я был с Людмилой. А Рома меня прикрывал, хотя я его об этом даже не просил… Хотя нет, кажется, я вру. Я просил его прикрыть меня перед Кирой, на случай если она узнает. Он обещал и, по всей видимости, сдержал слово.

Сказанное Павлом с материалами уголовного дела сходилось. У меня были снимки самых важных страниц, и я долго читал их, лежа на верхней полке в поезде по дороге в Москву — самолетом было бы быстрее, конечно, но аэропорты в той части страны пока закрыты. На камерах в Holiday Inn, куда Паша отселился вместо «Аэроотеля», он замечен не был, из чего следствие сделало вывод, что он в номер не поднимался. Однако его просто пропустили, и я уверен, если внимательно еще раз просмотреть записи, то он обнаружится, правда, не в то время, когда его ожидали: после аэропорта он поехал в ресторан к Людмиле, и в отель они вошли вдвоем. А оперативники искали одного. Когда опрашивали персонал гостиницы, те ничего не сказали про Людмилу, потому что их никто об этом не спросил, протокол был совсем куцый. Заселялся такой? Да, заселялся. Видели, когда заходил-выходил? Нет, не видели. И все на том. С кем был в номере, что за история с ручкой, были ли проблемы — просто не спросили. И потом, у Людмилы был свой собственный номер, чтобы не иметь проблем с охраной по поводу ночного незарегистрированного гостя. Паша мог бы записать ее к себе, но это уже палево. Про отель в Лос-Анджелесе еще грустнее… Перевод протоколов опроса персонала на русский язык сделан плохо, там и в фактуре-то не разобраться — даже даты в формате месяц-день-год не адаптированы под формат день-месяц-год, отчего путаница по всему тексту. Но я думаю, что события плюс-минус такие же. Принцип рутинных действий опять-таки распространяется не только на преступников, но и на обычных граждан. Если можно сделать как привычно, зачем городить что-то новое?

— И еще один вопрос, — сказал я, — вы говорили, что общались с ним только по телефону. Можете описать голос?

— Он был изменен, — ответил Павел, — не опознаю. Наверняка какую-то программу использовал.

— А интонация?

— Знаете… Такая надменная. Словно он с подчиненным разговаривал.

Нам с Дианой ничего больше объяснять и не требовалось. Мы знали, кто так разговаривает.


— Как так получилось, что у тебя не осталось вообще никого из близких, Вить? — спросила Поля.

Мы сидели в кафе на Тверской, пили кофе. В палату к Жанне нас впустят в половине девятого вечера, когда уйдет основная часть персонала больницы. До этого момента оставалась еще масса времени, и мы решили посидеть, поговорить, повспоминать. Но разговор сразу ушел куда-то в сторону моей личной жизни.

Поля — как всегда элегантная парижанка. Тоненькая, словно девочка, в облегающем горчичном пальто с темно-синими окантовками, вместо шапки — песочного оттенка платок, который сейчас лежал у нее на плечах. Волосы Поля сбрила до коротенького пушка, а раньше это были шикарные локоны до ключиц.

— Ну почему же, — возразил я, — у меня здесь мама. Мы общаемся, хоть и не так часто, как раньше.

— Я имею в виду друзей. Все твои друзья покинули Россию.

— Ну, это их выбор, — сказал я. — И потом, никто из них не работал в адвокатуре. Ты видела хоть одного адвоката, который свалил? Куда? Где нужен адвокат со знанием российского права? Да нигде. Они все цивилисты, большая часть вообще менеджеры. Универсальная профессия.

— А ты у нас, значит, уникальный? — улыбнулась Полина.

— Не уникальный, — ответил я и сделал глоток кофе. В этом ресторане было прекрасно все, кроме кофе (пережженный, горький и при этом невероятно горячий). — Я бы сказал, с особенностями образования и навыков. Для применения такого специалиста, как я, нужны особые условия.

— Но ты ведь сейчас осваиваешь новую профессию, насколько я и вся Россия можем судить по подкасту твоей напарницы. Я имею в виду профайлинг.

— Ага, — сказал я. — И тоже из разряда «поднимаем отстающее». Профайлинг на вооружении в полиции везде уже есть. Этим я тоже никого не удивлю. И удаленно не поработаешь, вот прям вообще никак.

— А ты уехать хочешь?

— Не знаю.

— Ну, вот поэтому и не получается у тебя придумать, чем заниматься. Если что, двери нашей галереи для тебя всегда открыты.

Поля немного рассказала о своей жизни. С тех самых пор мало что у нее изменилось, она по-прежнему встречалась с тем парнем, художником-«неудачником», который продавал картины по десять тысяч евро за штуку и считал, что никогда и ничего стоящего не напишет. О том, что большинство художников в мире и не мечтают за такие деньги сбагрить работу, он не задумывался.

— Это сложные отношения на самом деле, — сказала она. — Представь себе: человек никогда не доволен собой. Он никогда не счастлив. Он уверен, что всегда будет посредственностью, от которой не стоит ждать ничего толкового. Мы даже в ресторане с этим сталкиваемся: он не заказывает хорошее вино, потому что не считает, что достоин. Не любит дорогих блюд, потому что рано или поздно люди, купившие его картины, опомнятся и потребуют вернуть деньги, а он все спустил на высокую кухню… Понимаешь?

— Имеешь в виду синдром самозванца? Очень хорошо его понимаю.

Поля округлила глаза и сделала крошечный глоток кофе. Как настоящая француженка, она заказала не пол-литра американо, а малюсенькую чашечку эспрессо, где на донышке поблескивал кофейный плевок.

— Ты тоже гонорары не тратишь? — спросила она.

— Трачу. Еще как. Мой синдром только ворчит, на жизнь не влияет.

— Считай, повезло, — ответила она и как-то странно на меня посмотрела, словно увидела в первый раз. — Ты сильно изменился, Витя. Стал старше, что ли.

— А ты совсем не изменилась, — ответил я. — Как была красивой и молодой, такой и осталась.

— Ну, я не имею в виду, что ты стал старым, — рассмеялась Поля. — Ты скорее возмужал.

— И выгляжу на сорок! Я примерно лет с шестнадцати выгляжу на сорок. Так что мне уже плевать.

Полина окинула взглядом мои волосы и бороду. Я знаю, что она увидела: седину. Это у меня тоже давно, лет с двадцати трех, если не раньше. Генетика. Но я не заморачиваюсь по этому поводу, правда. Меня искренне восхищают мужчины, которые тщательно следят за своими волосами, чего-то там красят, увлажняют и выглядят так, словно перед ними вечно включенная камера, транслирующая их в прямом эфире на миллионы зрительских глаз. Когда в Москве только-только стали открываться барбершопы, я тоже «подсел» на всякие процедуры типа покраски бороды, питательных масок для лица и восковой депиляции волос в ушах. Ну да, выглядит аккуратно, но буквально неделю, а потом все возвращается на круги своя: краска смылась, волосы в ушах отросли и надо начинать по новой. А мне лень.

— Как обстоят дела с опекой? — спросила Поля.

— На самом деле все не так страшно, — ответил я. — Я написал в соцслужбу письмо, а потом еще позвонил. Милая девушка по телефону сказала, что никаких проблем не предвидится, если я хочу заботиться о Жанне и готов создать ей условия, они пойдут навстречу. Так что дело за малым — собрать документы, подать их и дождаться решения.

На мой телефон пришло сообщение от детектива ПАР Андрея: «Доктор покинул страну».

Я извинился перед Полиной, вышел из кафе на заполненную спешащими по всем делам сразу женщинами Тверскую улицу. Закурил, повернул в ближайший двор, чтобы не торчать у всех на виду, и набрал Андрея.

— Что значит — он покинул страну? — спросил я.

— Ну-у-у… — ответил Андрей так, словно я спросил, не найдется ли у него десять тысяч взаймы. — Ничего удивительного. Вы новости-то смотрите? Буквально после разговора с вами господин Кончиков поехал домой, собрал чемодан и отправился в сторону Верхнего Ларса, где успешно миновал блокпост, границу. Сейчас он на Шри-Ланке, судя по геолокации на фото в соцсетях.