— То же самое с ножом, понятно. А стрелять-то? Отошел на два метра и — бах. Никакой силы не надо. Или бицепсы пальца должны быть накачаны?
Полина засмеялась.
— А ты стреляла когда-нибудь? — спросил я. — Промахнуться с двух метров — как два пальца обоссать. Тренировка нужна. А любая тренировка — это выносливость. И, кроме того, если человек тяжелее ручки в руках ничего не держал, то отдачей от выстрела и плечо вывихнуть может, и пальцы травмировать, и кожу порохом обжечь.
— Но пилоты-то штурвал тянут на себя, — сказала Поля. — Они вроде бы физически сильные парни.
— И девчонки, — сказал я. — Женщины-пилоты в природе существуют! Штурвал с гидравликой, как руль у машины. Ты думаешь, пилот тянет его на себя с сопротивлением? Вообще нет. Там даже рукоятка есть специальная на случай, если пилоту сложно тянуть. Крутишь ее, и напряжение снимается.
Modus operandi: бесконтактный способ убийства — отравление бортпроводниц быстродействующим ядом в летальной дозировке.
Почерк: хз.
— Я тут не поняла, — сказала Поля. — Что такое этот модус?
— Образ действия, — ответил я. — То, как преступление совершается.
— Разве это не почерк? Почему ты пишешь, что он не установлен?
— Modus operandi я могу установить на месте преступления. Что и как делал преступник. А почерк я узнаю только тогда, когда пойму, зачем он это делал. Что именно решает его проблему или доставляет удовольствие — в процессе убийства или в последующих событиях. Например, по мотивам алчности убийство может быть совершено вообще любым способом, а почерк покажет на будущих жертв — людей, у которых можно отнять необходимую сумму денег и которые находятся в удобном для преступника положении: одинокие, невменяемые, распутные, алкоголики… Почерк — вещь конкретная! С его помощью преступник решает свою проблему.
— А тот факт, что это бортпроводницы, — не есть почерк?
— Не знаю, — ответил я. — С первого взгляда — да, это может быть его почерком. Но я вполне допускаю, что, если случатся новые жертвы, это могут быть и не бортпроводницы. И даже не из авиасферы. Дело может быть в чем-то другом…
— Это, собственно, весь портрет?
— Нет конечно, — рассмеялся я и допил вино. Полина взяла бутылку в руки и хотела мне долить, но я накрыл бокал ладонью. — Нет, этому столику не наливать, баста, карапузики. Я не закончил, там еще полно разделов, а у меня уже голова хмельная…
— Ну, тогда я мешать тебе не буду. Вызываю такси.
— Куда ты на ночь глядя? Оставайся. Квартира огромная, сама же сказала.
Рано утром я выскользнул из кровати и заперся в ванной комнате. Достал из шкафчика коробку из-под обуви и открыл ее. Руки немного дрожали. Я проснулся примерно полчаса назад и не шевелясь лежал, слушая мерное дыхание Полины.
Я понял, что я упускаю.
В коробке лежали сухие лепестки и маленький мячик для пинг-понга.
Когда я впервые обнаружил у себя на кровати эти лепестки, я совершенно не придал этому значения. Ну, какая-то труха. Потом вещи стали появляться там, куда я их точно положить не мог. Потом книги в шкафу отвернулись к стенке. В блокноте кто-то нарисовал лилию. Если присмотреться к сухим ошметочкам, то можно увидеть черные прожилки на серой, истлевшей цветковой плоти. Это засохшие лепестки лилии. И этот мячик у меня на рабочем столе. Я не играю в пинг-понг.
Я складывал загадочные предметы в коробку, чтобы попозже разобраться с ними. Откуда все это? Где я это взял, зачем принес домой и почему не помню, как это делал? Это ведь я подошел к шкафу, развернул книги корешками к стене. Я нарисовал лилию в блокноте. Зачем я все это делал? И когда?
Я взял в руки мяч и поднес к глазам. Руки потрясывались. Может, от похмелья, а может, от страха? Первые симптомы Жанны тоже сопровождались появлением артефактов. Она забывала ключи. Не помнила свои записи в ежедневнике. Откуда-то появлялись предметы гардероба, которые ей не принадлежали. Случались провалы в памяти. И если забывчивость и рассеянность смущали только окружающих, то ее саму беспокоили предметы, историю появления или исчезновения которых она не знала.
Неужели я тоже схожу с ума?
Интуиция говорила: нет. Кто-то приходит в мой дом, пытается меня запугать. Раскладывает мои трусы на кровати, оставляет сухие лепестки, рисует в моем блокноте замочную скважину, а если посмотреть на рисунок под другим углом — то больше похоже на вагину. Кто-то играет со мной, подкидывает ключи к разгадке «Дела пилота».
А что, если я делаю это сам? Делаю и забываю?
Я сложил все вещи в коробку и отправил ее на место. Вчера был превосходный вечер, и за ним последовала прекрасная ночь. Но сейчас я чувствовал себя глубоко несчастным. Внутри было черно.
Я принял душ, оделся и вызвал такси. После вчерашних бокалов вина садиться за руль безответственно. Мне нужно было попасть в одно место и кое с кем поговорить, а потом сразу мчаться в офис ПАР.
В конференц-зале царила чистота. Я приехал пораньше, все прибрал, очистил флипчарты, расставил стулья и попросил Александру организовать влажную уборку, потому что столы и подоконники покрылись пылью. Я ведь не разрешал входить в помещение в мое отсутствие, и сюда не впускали даже уборщицу.
К десяти стали подтягиваться люди. Первой пришла Диана, сухо поздоровалась со мной, села, открыла планшет и стала копаться в телеграме. На ней был изумрудный кардиган поверх кремовой водолазки, а на шее — какое-то массивное украшение, которое хотелось детальнее разглядеть, потому что там висело и блестело очень много всего: пирамидки, перышки, кольца, кресты, серебряные и золотые шары и, кажется, даже какой-то домик. В общем, новогодняя гирлянда, но выглядело красиво. И увесисто.
Вторым пришел детектив Андрей, в тех же брюках, пыльных ботинках и сером свитере. Сразу выложил на стол планшет с треснутым экраном и дешевый кнопочный телефон в пластмассовом корпусе, а сумку-почтальонку оставил на коленях.
Третьей в конференц-зал вошла Соня в элегантном ярко-красном платье. Она улыбнулась всем присутствующим, пожелала доброго утра и сказала, что сегодня отличный день, чтобы вытащить Пашу из тюрьмы.
— Кажется, все в сборе, — сказал я, — можем начинать?
— Да, мы все тут, — ответила Диана. — Андрей, вы на связи с адвокатами? Насколько я понимаю, Виктор сейчас предоставит нам зацепки, которые нужно тщательно проработать.
— Моя рекомендация номер один — заменить к черту ваших адвокатов, — сказал я. — Собственно, из-за их халтуры я это дело и взял.
— Что это значит? — не поняла Соня. — У нас прекрасные адвокаты. Это крупная международная компания, которая специализируется на уголовном праве…
— Я бы на вашем месте, Соня, выразился иначе: «У нас халтурят прекрасные адвокаты из крупной международной компании». Они, может быть, и прекрасные, но работу выполнили плохо. Вместо того чтобы обратить внимание суда на не стыкующиеся с обвинительным заключением факты и доказательства, они их убрали из дела. Для чего?
— Как это — убрали?
— Просто убрали, чтобы не выглядеть бледно. Иначе пришлось бы как-то объяснять, почему Туманов утверждает, что они спали под одним одеялом с Отлучным, и тем самым обеспечивает превосходное алиби для последнего. Ваши адвокаты по какой-то причине решили эту ниточку не раскручивать. Видимо, им было лень.
Пока я все это говорил, мои ладони сжимались в кулаки. Что я несу? Зачем я обрушиваюсь на адвокатов? Ну да, сразу было понятно, что прошляпили все на свете, где-то поленились, где-то недосмотрели. Так бывает, и даже чаще, чем можно себе в страшном сне представить. Но разве ж это повод опускаться до оскорблений? Вполне можно было «рекомендовать» заменить команду адвокатов, и на том все. Но нет же, я ворчал и откровенно низко пал. Ради чего?..
— Павел и Роман провели ночь вместе? — спросила Соня. — А зачем же вы в подкасте рассказали про Людмилу?
— Да нет же, — ответил я, — номер действительно был один, но Павел сразу уехал к Людмиле. Роман прикрывал Павла по договоренности и продолжает это делать, потому что от Паши не получал команды прекратить его выгораживать. Отлучный ту ночь провел не в своем отеле. Он был с Людмилой, и алиби у него есть.
— Ничего не понимаю, — ответила Соня. — Какую линию защиты выстраивать нашим адвокатам?
— Я думаю, они сами разберутся, — встряла Диана и посмотрела на меня.
— Диана права, — ответил я. — Мы им все это подсветили: Диана в своем подкасте, я — в своем отчете. Дальше юридико-техническая работа, ничего сложного. Но адвокатов бы я заменил. Решать вам. Перейдем к профилю?
Диана повела бровью.
— Прежде скажите мне, пожалуйста: все это правда? — спросила Соня. — Я просто поверить не могу: в реальном мире действительно может быть так, что человек позволил себя осудить из-за угроз? И что бы он делал дальше, если бы никто не пришел с этими трусами? Сидел бы дальше, пока не помрет?
— Это и правда выглядит как сцена из плохого кино, — согласился я. — Однако чего только в жизни не бывает.
— Действительно, — снова встряла Диана, — в ситуации с Павлом только «трусы» могут казаться странными, ну, вся эта тема с кодовым словом: пока тебе его не скажут, не смей открывать рот и защищаться. Потому что сам по себе самооговор давно известен миру. И за это по российскому закону даже наказывают.
— Не наказывают, — ответил я. — Такой статьи нет. Но ты права, самооговор миру известен давно, и обращаются к нему по гораздо менее уважительным причинам. Из-за денег, например, или чтобы получить кусочек криминальной славы. Есть и обстоятельства, исключающие уголовное наказание. Например, человек признает вину, чтобы остановить насилие — когда из него молотом выдалбливают признание. Если Павел оговорил себя не по причинам, связанным с угрозами жизни его детей, то ему могут предъявить обвинения в укрывательстве или заведомо ложном доносе. Но это уже не предмет нашей с вами дискуссии, с этим пусть разбираются адвокаты.