Тут же отвожу взгляд, но делаю себе только хуже — на нем лишь низко сидящие джинсы, а от разгоряченного тела исходит пар.
В отличие от меня он чистенький — ни одного партака, только множество мелких шрамов под левой ключицей. Последствия селфхарма. Отметины греха на коже ангела.
Я глубоко вдыхаю теплый умопомрачительный запах и едва держусь на ногах.
Жаль, что я не пьяна и не могу позволить себе дотронуться до него… Жаль, что мы не одни, и я не могу повиснуть на его шее и впиться губами в губы. Он в нескольких сантиметрах, но так далеко, что мне никогда до него не дотянуться…
Ярик резко отшатывается, краснеет и отступает в сторону:
— Прости, пожалуйста. Проходи.
Залетаю в ванную, задвигаю шпингалет и умираю от собственной слабости и глупости. Невозможно. Невозможно так втрескаться, когда вместо души зияет выжженная пустота.
Брызгаю на щеки ледяной водой, подставляю под ледяные струи дурную башку, встаю под ледяной душ и, стиснув челюсти, из последних сил терплю.
Ярик — мальчик-святоша — стал моим проклятием и самым большим искушением. И я как никогда близка к тому, чтобы все поломать и остаться ни с чем.
Зуб на зуб не попадает, когда я наконец выбираюсь из импровизированной камеры пыток, пулей пролетаю в комнату, ныряю под одеяло и прижимаюсь к теплому жесткому боку Юры. Он откладывает телефон и запускает руку мне под футболку. Приподнимается на локте, усмехается, легонько дует в мое ухо и проводит губами по шее. Когда-то давно другую меня это успокаивало и обездвиживало, но сейчас, с каждым привычным прикосновением, я чувствую себя все грязнее, никчемнее и холоднее. Желудок сжимается и наливается болью, тошнота напирает на горло, и я выворачиваюсь из цепкого захвата.
— Ты чего? — удивляется Юра. — Что не так?
— Я очень устала. Пожалуйста, давай спать.
Тяжко вздохнув, Юра отворачивается и затихает.
Прислушиваюсь к его умиротворяющему сопению, считаю скользящие по стенам отсветы фар редких авто и вдруг с ужасом осознаю, что больше не смогу с ним трахаться.
Уже не получится терпеть и складывать в уме пятизначные числа, уже не выйдет расслабиться и получать удовольствие. И даже представлять на его месте Ярика, как в прошлый раз, уже не прокатит.
Катастрофа в моей жизни случилась, как только я заговорила с Яриком на флэте и заглянула в бездну его глаз, и последствия, как лавина, несутся на меня с угрожающей скоростью и скоро придавят.
16
С самого утра Юра носится по квартире с телефоном и сигаретой в длинных пальцах и терроризирует службы доставки: ему нужна пицца, роллы, бургеры, любимые пончики, картошка фри и кальян. Он загадочно подмигивает мне и цепляется странно пристальным взглядом, но тут же переключает внимание на Ярика, сидящего на противоположном конце дивана:
— Чувак, сорян, что банкет за твой счет — это ведь ты вел последний стрим и поднял столько бабок. Но я тебе отплачу. Мой сюрприз останется сюрпризом! — манерничает он, отправляя Филину воздушный поцелуй а-ля Мэрилин Монро и дебильно скалится.
Тот тушуется и показывает Юре средний палец.
Несмотря на пропасть, которая вот-вот разверзнется под ногами, я улавливаю витающий в атмосфере дух праздника — дурацкий азарт и тупую уверенность, что сегодня произойдет нечто особенное. Подобный настрой я ощущала перед карантинной вечеринкой и приездом Ярика, и предчувствия оба раза не подвели.
Поочередно дозвонившись до Ками, Никодима и Дейзи, Юра матюгами заставляет их покинуть кровати и дает час на сборы.
Рисую ровные стрелки над бесцветными глазами и держу зеркальце так, чтобы в отражении был виден Ярик. Я безнаказанно разглядываю его, и солнечное сплетение обжигает кипятком. Вчера, во время столкновения в прихожей, от него исходили не только испуг и неловкость, но и… желание. Мне не почудилось — он не лицемер и не смог бы сыграть настолько убедительно. Стоит подтолкнуть его, и мы оба покатимся вниз. И переломаем себе кости.
***
Звонок в прихожей охрип от бесконечных трелей — сначала его терзали курьеры, доставлявшие заказы, потом один за другим подтянулись ребята.
Ками, с утра уже изрядно подбухнувший, тут же принялся хвалиться украденными из подпольного магазина одежды кроссовками и добавил, что стырил их для Филина, но не угадал с размером и решил оставить себе. Никодим вручил имениннику черный воздушный шарик с депрессивным пожеланием и, чуть потупившись, попросил меня на досуге перекрасить его патлы в зеленый. Дейзи притащился последним — с букетом цветов, конфетами и шампанским.
Поляну, за неимением нормального стола, как обычно решили накрывать прямо на полу.
Расстелив в центре комнаты газеты, мы расставляем на них хавчик, бутылки и стаканы и, в предвкушении веселухи, шутим не хуже Петросяна.
Специального приглашения не требуется — гости быстро рассаживаются на грязный ковер, и начинается шумная пьянка.
В ухе Юры торчит ржавая булавка — в середине первого курса именно я проколола ему мочку медицинской иглой прямо в кабинке общественного туалета, и посетители были шокированы звуками, которые Юра при этом издавал. В ту же зиму Дейзи, спасая с дерева кошку, сломал ногу, и мы всей кучей неделю дежурили под окнами его палаты и орали песни. Громче всех пел Никодим, и разъяренный охранник, едва завидев его протокольную рожу, гонялся за ним по заваленной снегом прибольничной территории. А Ками под шумок завел романтическое знакомство с навещавшей кого-то одинокой женщиной, правда, насилу спасся от ее домогательств… Таких историй у нас миллионы — мы попадали в самые стремные переделки, чудом выбирались из них, а потом, покатываясь со смеху, гуляли до утра по городу, и все улицы были нашими.
Причастность к дружной компании и особое отношение ее лидера греет душу — эта ролевая модель застряла на подкорке. Мне комфортно быть одной из них, я знаю, сколько глотков нужно каждому, чтобы опьянеть, знаю, кого и как переклинивает.
Здесь присутствует только один неизученный персонаж, и я тайком наблюдаю за ним, хотя иногда забываюсь и пялюсь слишком пристально.
Батарея пустых бутылок вдоль стены увеличивается, в разговорах рождается множество бредовых идей, но бредовыми они отчего-то не кажутся и даже перерастают в блестящие планы.
И вот мы уже выступаем в «Сбитом летчике», нет, бери выше — в крутом питерском клубе… Да нет, бери еще выше — на стотысячном фесте! У нас золотая кнопка канала-миллионника, полные чемоданы кэша и толпа беснующихся фанаток под окнами.
От этой жизни не приходится ждать ничего, кроме дерьма, но у мальчишек с городских окраин все еще остались детские мечты и наивная вера в их исполнение, и я тоже с азартом включаюсь в дискуссию.
Здесь и сейчас, в кругу самых дорогих мне людей, я чувствую себя цельной. Я снова живу, несмотря на боль, и благодарна Юре за эту возможность.
— Так, камрады! — наконец провозглашает он и двигает ближе очередной ящик с пивом. — А теперь долгожданный сюрприз нашему Ярославу. Как мы все знаем, на досуге он пишет песни. Свою часть уговора он выполнил: влился в коллектив и вот-вот выведет «Саморезов» на новый уровень. И на стримы лучше сажать не тебя, Дейзи, а его… Так вот. Сейчас Оул продемонстрирует нам несколько своих нетленок, и мы проголосуем за лучшую. А завтра запишем ее и закинем на наш канал.
Уязвленный Дейзи не слишком правдоподобно выражает восторг, но Ярик делает вид, что принял его за искренний.
Кажется, он успел накачаться — мне еще не доводилось видеть его настолько дезориентированным и растерянным, но счастливым.
Юра протягивает ему руку, помогает подняться, препровождает к стулу и вручает убитую акустическую гитару. Разворачивает камеру и микрофон и кликает мышкой.
— У меня только одна песня. Остальные — полное дерьмо… — поясняет Ярик, проводит пальцем по струнам, морщится и сосредоточенно подкручивает колки.
Берет пару легких аккордов, обращает лицо к пасмурному майскому вечеру за окном и закрывает глаза.
Манера петь с закрытыми глазами завораживает. И снова позволяет мне безнаказанно пялиться на длинные ресницы, резкие скулы и шею, по которой хочется провести языком и оставить цепочку засосов.
Присасываюсь к бутылке с намерением напиться в хлам — только так это и лечится.
Скоро я привыкну к нему, точно так же, как привыкла к нереальной внешности Юры.
Вообще-то Ками — тоже весьма симпатичный мальчик. Как и Никодим. Как и увалень Дейзи. Однако их милые фейсы отнюдь не привлекают меня.
Но Филин глубоко вдыхает и раскрывает рот, и все мои установки летят к чертям.
Первый куплет он шепчет — предельно отстраненно и холодно. Он рассказывает о беспомощной кукле, запертой в темном чулане, о том, как ей ломают конечности, бьют, унижают, лишают воли, и она не способна дать отпор, потому что слишком слаба.
Внезапно его хриплый голос взлетает до пронзительной чистоты, и присутствующие вздрагивают. Кукла давно сбежала из своей тюрьмы, запутала следы и избавилась от преследователей, но призраки, страхи и глюки по ночам вырываются из прошлого и не дают заснуть. Перекрывают кислород и сводят с ума.
И вновь отстраненный шепот. Констатация факта. Ненависть и презрение.
Кукла просто тащится от своего уродства, упивается болью. Она не хочет ничего менять. И, сколько бы ни бежала вперед, она никогда не выберется из пыльного жуткого чулана.
Он рассказывает о себе.
Он ненавидит себя…
Филин открывает глаза, и его губа резко дергается. Но в следующий миг он смущенно улыбается, отставляет гитару, встает и, покачиваясь, возвращается на свое место.
Юра провожает его горящим взглядом, щелкает мышкой, закрывает ноутбук и трясет головой:
— *ля, Оул, как же ты хорош…
Оправившиеся от шока ребята улюлюкают, свистят и хвалят Филина, тот прижимает к груди ладонь, кланяется, признается им в любви и благодарит за внимание.
А у меня ноет душа. Ломит тело. Сводит дыхание.
Когда-то меня сломали… Я никому об этом не рассказала, но Ярику непостижимым образом известно, какой ад я переживаю изо дня в день.