орит?
Я ведь тоже была свидетелем его ночных посиделок с фонариком — тогда Ярик был разбит и расстроен, но говорить о прошлом не стал.
«…Меня преследует реальный человек. Он маньяк… Я собираюсь уехать из города. Есть ли шанс спастись?» — зачитывает Ярик новый вопрос и коротко отвечает:
— Есть. Если ты не хочешь, чтобы тебя нашли, тебя никто никогда не найдет.
В его фразе нет позерства — он не врет, не корчит из себя гуру и не притворяется знатоком. Эти слова — его личный опыт…
«Деревенщина», «религиозная семья», «тяжелая жизнь»… Шрамы, страшные стихи и всепоглощающая грусть в глазах.
Мы ни черта не знаем о нем, а давно должны были узнать!
Непослушными пальцами вытаскиваю смартфон из кармана шорт, вбиваю в строку поиска имя и фамилию: «Филин Ярослав», туда же ввожу его дату рождения и нажимаю на «enter».
Поисковик выдает несколько фотографий в ярких оранжевых рамочках с надписями: «Внимание, розыск!», «Пропал ребенок!»
На них изображен Ярик, но на себя нынешнего он не похож — темные волосы, короткая стрижка, рубашка, застегнутая под горло, нездоровая худоба и затравленный взгляд.
Три года назад он вышел из дома в станице Солнечная именно таким и для всех исчез…
19
Глаза этого тощего подростка видели много дерьма, но в его резких чертах нет и намека на сломленность — только злость и решительность дикого зверя.
Ясно одно — он жил с болью, и поэтому теперь чертов гуру в ней.
Порезы под ключицей не видны посторонним, их не наносят позеры.
И попытка уйти в мир иной не взбредет в голову абсолютно счастливому человеку.
Меня валуном придавливает осознание: если бы тогда, три года назад, я анализировала происходящее и слышала, а не только слушала, мой парень остался бы жить…
Собираю салфетки и без сожаления выбрасываю в мусорный мешок. Замерев посреди кухни, подчищаю историю браузера, прячу телефон в карман и сдуваю со лба сбившуюся прядь.
Ума не приложу, как начать разговор, чтобы не разрушить хрупкое и теплое доверие, возникшее между нами, но просто обязана сделать это… Превозмогая легкий шок, крадусь к комнате и приваливаюсь плечом к хлипкому косяку.
— Спасибо вам за отличный вечер и вашу щедрость! Средства пойдут на развитие группы, надеюсь, в скором времени увидеть вас вживую на концертах… Не забывайте подписываться на наш канал, ставить лайки и оставлять комментарии! — Ярик снимает наушники, закрывает ноутбук, выдыхает и несколько секунд остается неподвижным. Наконец он замечает меня и улыбается:
— Сегодня двадцать три. Они потрясающие.
Я поднимаю большой палец, потому что не могу вымолвить ни слова. Дело не в зрителях или в их праздничном настроении, а в том, что Ярик излучает свет — есть люди, от которых невозможно отвести взгляд, и он как раз один из таких уникумов. Несмотря на ужасы прошлого, которые, я уверена, никому из нас и не снились, он настолько талантлив во всем, что перехватывает дыхание.
Кто он для меня после нашего разговора? Друг? Или больше?..
Намного больше…
Ведь и на выжженной земле спустя время прорастают новые всходы.
Я не выдам его тайн. А он не выдаст меня. Даже если я сотворю то, чего сама от себя не ожидаю.
— Мне нужна твоя помощь… — выпаливаю первое, что приходит в голову, и вдруг понимаю: меня больше не тянет на дно давняя страшная потеря. Со мной случилось что-то, очень похожее на чудо, оно выше обстоятельств, клятв, законов и морали. Ради него мне придется забить на принципы и пройти через осуждение окружающих, но это не сделает меня хуже. — Я хочу научиться кататься на скейте.
Веки зудят от проступивших слез, но, к счастью, их не видно за стеклами очков.
— Без проблем. Сейчас? — Ярик подрывается из-за стола, и я киваю:
— Да. Прямо сейчас.
Роюсь в шкафу и нахожу в залежах шмотья черные толстовки из прошлогодней коллекции мерча.
— Дарю! — Я торжественно вручаю одну из них Ярику, и он тут же натягивает ее поверх «матерной» футболки.
— Мечты сбываются. Вот это да…
Встаю на цыпочки, достаю с полки с хламом старый скейт Юры и передаю Ярику — тот оценивающе рассматривает его и терпеливо ждет, пока я заменю очки на линзы, соберу патлы в пучок и предстану перед ним в джинсах и точно такой же толстовке.
— Ты круто выглядишь! — брякает Ярик и вгоняет меня в краску — комплимент в его исполнении получается настолько роскошным, что я кажусь себе леди в тиаре и гребаном вечернем платье.
— Ты тоже… — закашливаюсь и пускаюсь в объяснения: — То есть… Мы выглядим одинаково. Значит — и ты тоже…
Мы одновременно набрасываем капюшоны, скрываем лица за черными масками, накрепко завязываем шнурки и выходим в ночь.
На улицах пусто, переполненные дома возвышаются над нами гигантскими глыбами — они знают, что мы нарушаем режим и все мыслимые и немыслимые правила, и с недоумением пялятся в спины желтыми глазами окон.
Под подошвами хрустит стекло, тишина оглушает, обволакивает сознание и погружает в атмосферу жуткой сказки.
Даже Юра, закидавший голосовухами мой телефон, узнав о сумме донатов, угомонился и пошел греться в баньку.
В спальном районе, за три года ставшем моей второй родиной, есть только одно место отдыха — широкий бульвар с разбитыми фонарями, сломанными лавочками и разрушенными ступенями. Юра и ребята часто и больно падали на них, но бульвар все равно носит статус культового — бетонные заборы, отгородившие его от заброшенного долгостроя, украшены разноцветными тегами, признаниями в любви и работами уличных художников.
Сейчас бульвар, словно главный виновник пандемии, обвешан табличками с предупреждениям и опоясан красно-белыми лентами. Кое-где они порваны, и прохладный ветер с реки треплет полосатый целлофан, создавая ощущение присутствия людей.
Согнувшись в три погибели, мы пролезаем под лентами и заговорщицки переглядываемся.
— Тут стремно, — констатирует Ярик, быстро оглянувшись, стягивает маску с лица и ставит скейт у носков моих кедов. — Итак, начнем с самого важного. Вспомни, как ты съезжаешь по льду: нога, которая при этом впереди, и есть ведущая. Поставь ее на доску и оттолкнись.
Я следую совету, скейт, скрипнув колесами, трогается и едет.
— Не против? — Ярик осторожно опускает ладони на мои плечи и аккуратно придерживает — подчеркнуто вежливо, не сокращая безопасного расстояния. Даже если бы тут присутствовал Юра, он бы не смог подточить носа. — Вот так. Отлично. Теперь переставь ноги поперек.
— Сначала продемонстрируй мне свои навыки! — Я слезаю на твердую землю и покатываюсь со смеху: — Я доверила тебе свое здоровье и жизнь. Вдруг у тебя недостаточно квалификации?
Ярик не выкупает прикола и принимает эти слова за чистую монету:
— У меня неудобная обувь. Но я попробую. — Он встает на доску, разгоняется и, оттолкнувшись, подлетает в воздух. Убитый скейт, словно заколдованный, делает полный оборот вокруг своей оси и приземляется точно под его ногами.
Пораженно охаю и хлопаю в ладоши — этот трюк называется «Трешка», я знаю, каких усилий и временных затрат стоит его выполнение. Ярик и тут достиг нереальной крутизны.
— Ну как, достаточно квалификации? — Он возвращается, темные глаза блестят от удовольствия. — Ты тоже так сможешь, но важно начать с основ.
— Помню. «Возделывай каждый день такое пространство земли, какое занимаешь лежа…».
— Именно! — Он щелкает пальцами, помогает мне взобраться на скейт и отстает на шаг, а потом и на несколько.
Снова чудо, но у меня получается — разгоняю доску до непривычной для меня скорости, правильно устанавливаю на ней ноги и качусь вперед — майская ночь бархатной надушенной перчаткой гладит лоб и щеки, маска болтается на подбородке, волосы, выбившиеся из-под капюшона, развеваются на ветру.
Реальность наполняется новыми впечатлениями и красками, но на их фоне никогда не померкнут старые — будут все так же ярко сиять в памяти рядом с воспоминаниями и о других счастливых днях, таких как сегодняшний…
Ярик прав на все сто: в мире есть множество интересных вещей и время их постигнуть. Я дала обещание жить, и я буду жить — выпалывать сорняки, насколько хватит длины рук, ставить цели и двигаться к ним, и ощущения, что я предаю или не заслуживаю, больше нет.
Ярик неустанно сопровождает меня и ловит каждый раз, когда я заваливаюсь на бок — даже в моменты, когда встреча с жестким асфальтом кажется неизбежной. Быстро убирает руки и отступает назад, но для легкого головокружения достаточно и этого.
— Вообще-то у меня были попытки его освоить. Но все закончилось отбитым задом, — хохочу я, и Ярик сокрушенно вздыхает:
— Знала бы ты, сколько пережил мой зад на пути к первому 360-кикфлипу!..
Не решаюсь спросить, когда и где он успел научиться сложным трюкам, если не жил дома, но лишь молча любуюсь его красивым лицом, слушаю искренний смех, и колени слабеют от восторга.
Упрямо устанавливаю борд перед собой, отталкиваюсь, набираю скорость и лечу вперед, балансируя на трещинах и кочках. Я ничего не боюсь — мы всего лишь часть ночи, она прикроет нас и поможет раствориться в ней… Но вдруг с ужасом вспоминаю о корнях деревьев, бороздами вспоровших поверхность асфальта у перевернутых скамеек — осенью Никодим повредил там локоть, свалившись на трюке.
Не успеваю среагировать — колеса с хрустом натыкаются на препятствие и нечеловеческая сила сносит меня с доски.
Я вот-вот поприветствую лбом асфальт и зажмуриваюсь, но траектория падения резко меняется — раздается глухой звук, я приземляюсь на что-то мягкое и вижу над собой бездонное темно-синее небо с точками холодных звезд.
Ярик подо мной шипит и морщится — он подставился под удар, проехался спиной по корням и нехило ушибся. Скатываюсь с него, чертыхаюсь и протягиваю руку, но он справляется сам — встает, взлохмачивает кудри и отряхивает джинсы.
Сдуваю с ладоней мелкие стекляшки и заглядываю ему в лицо:
— Как ты? Очень больно?..
Я в беспомощности заправляю за уши растрепанные патлы и ненавижу себя за патологическую неуклюжесть, но он улыбается: